Утверждение жизни

Пластова Т. Ю.

Аркадий Аркадьевич Пластов знаком многим как автор картин "Фашист пролетел" и "Жатва", как лауреат Сталинской, Ленинской и Государственной премий. Но его творчество, хотя и получило официальное признание в советскую эпоху, было сложнее и интереснее, чем большинство картин, отвечавших требованиям идеологии того времени. Кроме того, художник всю жизнь посещал храм и выполнял для себя зарисовки из церковной жизни, даже в 1950-60-е годы. Об особенностях произведений Аркадия Пластова и православных истоках его творчества рассказывает Татьяна Юрьевна Пластова, кандидат филологических наук, президент Фонда поддержки творческой молодежи имени А.А. Пластова.

"…Радуйся, брат, каждому листочку радуйся – смерть кончилась, началась жизнь… Самый сюжет, бесчисленные цветы, блеск и сверкание солнца в небе, на ветках берез, на стволах, шелест и трепетание листвы и трав, фигуры косцов, утопающие в зеленовато - золотистых рефлексах и прозрачной кристальной атмосфере, еле уловимой голубизне утреннего воздуха. Ласкающая пестрядь тихо качающихся цветов, их благоуханная нежность, доведенного мной до возможного предела иллюзорности и цветности – все это встает перед глазами с первого же взгляда каким-то сказочным-обаятельным видением…Я собрал воедино все самое безоговорочно прекрасное, что бывает в это время года, в этот благословенный час в лесу…".

Так вспоминал Аркадий Пластов о работе над картиной "Сенокос", написанной летом победного 1945 года. "Сенокос"- это гимн Победе, метафора вечной, обновляющейся жизни. Живые и скошенные цветы, натюрморт первого плана со шмелями, бабочками, бронзовками, - особый, живущий своей непостижимой жизнью мир, в котором всякое дыхание, всякая сущность красотой и неповторимостью своей славит Творца… Колокольчики, ромашки, купина, примула, клевер, царские кудри, купава - это не просто цветы одного луга (обычно эти цветы не цветут одновременно) это все цветы Родины, распустившиеся во славу Победителей.

Картина как жанр – это целостный образ мира, законченное и ясное слово художника, отражение его мировоззрения. Особенность картин Пластова - почти полное отсутствие фабульного содержания, заменяемое содержанием пластическим и живописным.

"Изображение труда, преподнесенное как красивая песня, как гимн и славословие, как радость и сияние, без всякого сентиментальничания, фальши и подсахаривания – действует на всех как музыка, делает людей мягкосердными и умиротворенными, и так приятно видеть на лицах зрителей этот блеск, внезапно посетившего их счастья…".

Представление об изначальной гармонии мира, религиозное сознание, почти утраченное людьми в железном, безбожном двадцатом веке, было дано художнику изначально. Потомок священников и иконописцев, сын псаломщика и просвирни, он с самого раннего детства был приобщен к православной культуре. Именно в храме, построенном и расписанном его дедом, глядя как приехавшие богомазы подновляют старые росписи Григория Пластова, он решает "быть живописцем и никем больше".

"Как зачарованный, я во все глаза смотрел, как среди розовых облаков зарождается какой-нибудь красавец в хламиде цвета огня и потрясающий неведомый восторг, какой-то сладостный ужас спазмами сжимал мое сердце… Особенно поразили потемневшие евангелисты и Бог Саваоф в куполе, писанные дедом, и верхняя часть иконостаса… Живопись иконостаса я помню отлично, она вся в памяти. Дед был любителем густых, насыщенных до предела тонов. Он любил сопоставлять глубокие зеленовато-синие тона с кроваво красными, перебивая их лимонно-изумрудными, фиолетовыми, оранжевыми; фоны были золотыми, почва под ногами – сиена жженая или тусклая розово-серая. Все головы писались какой-то огненной сиеной, тени – зеленой землей. Носы, завитки волос, губы глазницы, пальцы – все прочерчивалось огнистым суриком, и когда бывало, за вечерней, солнце добиралось до иконостаса, невозможно было оторвать глаз от этого великолепия".

Родители мечтали видеть сына священником. Он поступает в Симбирское духовное училище, а затем духовную семинарию. "Учись, старайся, может, архиеерем будешь, - напутствовал его отец.

"Помимо узко философской и богословской, у нас была прекрасная библиотека по литературе и естественным наукам. Религиозное воспитание не выпячивалось на первый план. Религиозные доктрины не вколачивались безапелляционно, а преподносились, оснащенные всякими научными и логическими доказательствами, сложнейшими философскими рассуждениями доводами. С некоторыми педагогами мы вступали в самые ожесточенные споры по самым щекотливым религиозным доктринам, и если наш оппонент вставал в тупик, от нашего юного пыла и доводов логики, он с неизменной вежливостью напоминал нам, что мы совсем зря кипятимся и упираем на вульгарную логику – мы забываем, что высшая и совершенная форма познания есть безусловная вера и божественное откровение".

Желание быть живописцем не покидало его. С четвертого курса семинарии он собирается в Москву – поступать в Училище живописи, ваяния и зодчества, и ректор семинарии благословляет его послужить народу художником. В этом служении Пластов пребудет всю свою жизнь. "Искусство есть служение и радость. Служение художника, который его творит и создает для того, чтобы вовлечь и нас в сослужение с собою. Радость художника, создающего и, вот создавшего в своем произведении новый способ жизни, и подарившего нам, созерцающим, эту незаслуженную радость…", - писал И.А. Ильин в начале 1930-х годов.

В это время в советской России художник Аркадий Пластов, пройдя через невероятные жизненные невзгоды (самыми страшными из которых был арест и пожар, уничтоживший почти все его работы) впервые представил свои картины в Москве. В середине тридцатых годов он создает три монументальные работы – "Праздник урожая", "Купание коней" и "Стадо". Тема праздника урожая, благодарения – древняя, идущая от античности. Нищей, голодной, разоренной русской деревне (пластовские герои с трудом выдерживали позирование со специально испеченными для этого случая пирогами) праздновать было нечего. Художественная правда картины далека от примитивно понимаемого реализма. Она - во вдохновенном утверждении нормы жизни, любовании ею, стремлении сохранить эту уничтожаемую