«Русская женщина» в городском (блатном)
шансоне
Т.М.Николаева
Что такое блатная песня,
блатной фольклор, городской фольклор – не определили до сих пор, хотя над этим
бьются лучшие головы и целый сайт «Постфольклор, семиотика», возглавляемый
С.Ю.Неклюдовым и его коллегами. Большой собственный возраст дает мне
возможность проследить лично эволюцию некоторых текстов, от вариантов,
услышанных в 1938-1940 годах в Дорогомилове (мы жили на площади Киевского
вокзала) к современным их инкарнациям, потихоньку становящимся каноническими.
Прежде всего хотелось бы
вывести из рассмотрения тематику экзотическую, то есть полулегальную, но не
исполняющуюся с эстрады. Это песни типа безумно популярного «Джон Грея»
(мифологема об авторстве М.Блантера), «В Кейптаунском порту», «Когда в море
блестит бирюза» («Танголита»), «В таверне много вина», «Босс нам отдал приказ
лететь в Кейптаун» и множества подобных. Их обилие объяснялось многими
причинами – теми же, почему был популярен и Александр Грин и даже Джек Лондон.
Отчасти специфическую экзотику составляют и «одесские» песни, многие из которых
изначально таковыми не были.
Гораздо интереснее тот материал,
который мы имеем, начиная с 20-годов (и ранее) на чисто «русские» сюжеты.
Постараемся
сосредоточиться на женской теме, хотя, конечно, она неотделима от общей
эволюционной линии.
Я совершенно согласна с
многими авторами ( в первую очередь с Л.Бахновым, с С.Гардзонио, А.Цукером и
др, см. у Е.Евтушенко «Интеллигенция поет блатные песни»), что песни «блатные»
родились из интеллигентских уст. Но потом сильно модифицировались, что и
интересно. Сразу же скажу, что я не говорю об общеизвестных вроде «Товарищ
Сталин, вы большой ученый» Ю.Алешковского, его же «Окурочек», «Стою я раз на
стреме» А. Левинтона, «Когда качаются фонарики ночные» Г.Горбовского, «Шумит
ночной Марсель» Н.Эрдмана и под.
Но если в «блатном
шансоне» вообще искать интеллигентское начало, то, конечно, интересно, найти и
классические «сюжеты» мировой культурной значимости. Это, как говорится, уже
другая, но увлекающая меня тема. Приведу лишь четыре примера. «На Дерибасовской
открылася пивная», первый вариант, как будто – ростовский, но это неважно
(мелодия – знаменитое «Аргентинское танго 13-го года»). Здесь явен сюжет
троянской войны – и важный спутник красавицы, из-за которой разгорелась война,
и иностранец, пригласивший ее – Арончик – и ключ «Прекрасная как тая древняя
гречанка». Также менявшие локальную привязанность «С одесского кичмана» (это
был ударный номер утесовского Теаджаза) обнаруживают сходство (и явное) в
«Двумя гренадерами» Г.Гейне. (Скажу позже, как здесь на моих глазах
политический момент стирался, заменяясь любовным).
Несомненно литературным,
быть может, архетипическим, является образ некоей женщины, увлекающей доселе
добродетельного героя в бездны порока и тюрьму:
Ты подошла ко мне
танцующей походочкой
И тихо-тихо ты сказала
мне «Пойдем»,
А после вечером поила
меня водочкой
И завладела моим сердцем
и рублем
Зачем, зануда, стал я
уркаганом?
Ты уркаганом сделала
меня....
Конечно, это «Кармен»,
самый популярный образ блатной семантики.
Даже легендарная «Мурка»
с ее замечательной мелодией (гипотеза, что ее автором был всем известный
тангист Оскар Строк) несет отпечатки образа Ларисы Рейснер, с одной стороны, и
блоковской Катьки, с другой, – «А что ты, Катька? Ни гу-гу, лежишь ты, падаль,
на снегу». О ее семантической эволюции я также скажу далее. Возможно здесь и
обратное влияние: Мурка сначала именовалась Любкой («Здравствуй, моя Любка,
здравствуй, дорогая»), затем – Машей и уже, ставши московской, переименовалась,
по пословице «Урки и мурки играют в жмурки». Возможно отсюда Я.Смеляков взял
«Здравствуй, моя Любка, до свиданья, Любка, слышишь, до свиданья, Любка
Фейгельман» ( хотя Л.Фейгельман – лицо реальное).
Гендерная дистрибуция
образов в первое время после революции особенно не наблюдалась, как мне
кажется: ведущей была тема деклассированности, нищеты, трудности жизни. Это «Шарабан»,
«Бубли(ч)ки» (автор музыки В.Кручинин, автор слов Павел Герман, он же автор
«Только раз бывает в жизни встреча», «Последнее танго», «Мы рождены, чтоб
сказку сделать былью»), «Гоп со смыком» и др.
Но постепенно в блатном
шансоне начинают выделяться две линии, точнее, два аспекта женского образа.
Четкие установки подминают под себя первоначальный текст.
Итак, первый образ – это
«та женщина» из-за которой все и произошло. Она всегда неверная (или, конечно,
будет неверной), продажная, но обольстительная и загадочная. Верных подруг
становится все меньше и меньше. И недаром первые «официальные» советские песни
военных лет полны гипнотизирующих строк, вроде «Ты ждешь меня, далекая, подруга
синеокая», «И подруга далекая парню весточку шлет, что любовь ее девичья
никогда не умрет», и , наконец, знаменитое «Жди меня, и я вернусь».
Примеров этому можно
привести сотни. Наиболее интересным я считаю «Когда с тобой мы встретились,
черемуха цвела»...
См. (ради экономии места
источники здесь и в дальнейшем не указываются)
«Мне хотелось тебя
подстеречь
У ворот твоих в полночь
глухую
И в лопатки целованных
плеч
Засадить тебе сталь
голубую»
....
Вот поезд отошел,
остался дым лиловый,
Все это растворил
«Сиреневый туман».
А ты стоишь одна, одна
на все готова,
На ласку, на любовь и
даже на обман
(Между прочим, эта песня
впервые прозвучала в фильме «Три товарища» и ничего «блатного» не
подразумевала»).
Пройдут года и пролетят
минуты,
Как пролетела твоя
любовь ко мне.
А ты отдашься уже
другому в руки,
Забудешь ласки, что я
дарил тебе
.....
Скоро я отбуду
наказанье,
Выйду и усталым и
больным,
Для тебя, конечно, я не
нужен,
Для тебя, конечно, я не
мил.
.....
Не гуляйте, шалавы, на
воле,
Приезжайте вы к нам в
лагеря.
Вам на воле цена - три
копейки
Ну а вам дадим три рубля
.....
..... Наутро случайно ее
увидал:
Она с кавалером выходит
из ЗАГСа,
Свидетельство брака он
мне показал.
......
Я врезал ей ножик по
самое сердце
И белое платье в крови
увидал
......
Зачем ты ходишь пред
тюрьмою,
Зачем ты мучаешь меня?
Ведь ты гуляешь, стерва,
с кем попало,
Совсем забыла про меня
......
Ох ты, курва-блядь
Маруська,
Это все через тебя!
.....
Из-за бабы, лживой и
лукавой,
В бок всадил товарищу я
нож!
.....
Я подумал тогда – и
пошел воровать
Из-за этой красивой
девчонки
......
Ведь до тебя я не был
уркаганом,
Ты в уркагана превратила
паренька
......
Погорел я из-за этих
глазок
Но тогда на площади на
главной
Ты его с букетами не жди
Воплощение этой темы,
как я уже говорила, по-моему, песня:
:
Когда с тобой мы
встретились, черемуха цвела (есть гипотеза,что ее автор – Андрей Тарковский):
Лепил я скок за скоком,
а наутро для тебя
Швырял хрусты налево и
направо и т.д.
А нынче я попал на
слабосилку,
Все оттого, что ты не
шлешь посылку
......
А ты хохочешь, ты все
хохочешь,
Кто-то снял тебя в
полный рост...
Хороводишься, с кем
захочешь
За так много отсюда
верст. (Ее исполняла Дина Верни).
Редкая строка для
подобных песен взята из «Таганки»:
Опять по пятницам пойдут
свидания
И слезы горькие моей
жены.
Итак, женщина неверна и
алчна. Именно в этом плане меняется текст «С одесского кичмана», на тот, что
исполняется сейчас. В детстве моем это был текст политический. «За что же мы
боролись? За что же мы сражались? За что мы проливали свою кровь? Буржуи
ликуют, буржуи пируют...», а теперь уже сражаются «За эту распроклятую любовь,
за крашеные губки, коленки ниже юбки...».
Соответственно меняется
текст и «Мурки». В исходном варианте она сидит в «шикарном ресторане» с наганом
в кобуре, лежит в кожаной тужурке и как будто ни в чем до этого не нуждается.
Последующие тексты уже не такие:
Разве тебе плохо,Мурка,
было с нами?
Разве не хватало
барахла?
......
Ты носила кольца,
шелковые платья,
Фетровые боты на большой
А теперь ты носишь
рваные калоши,
Но зато гуляешь с
лягашом
......
Мурка, в чем же дело?
Что ты не имела?
Второй женский образ –
образ матери. Она идеальна. Старенькая, больная, ждущая, верная и бесконечно
любимая и любящая, хотя и прдупреждавшая сына ранее. Недаром в «Зонах» так
популярно было «Ты жива еще, моя старушка».
См.:
Ах, мама, мама! Родимая
мамаша!
Забыл твой голос, забыл
где ты живешь.
.......
Проклятая жизнь
воровская наша!
Сошел в пути.Пути в
распутье не найдешь
......
Повернулась
мать-старушка,
От ворот тюрьмы пошла...
И никто про то не знает
–
На душе что понесла.
.....
Ты не плачь, старушечка,
не грусти, не надо!
И слезами сына не
вернешь назад
Я тебя очень люблю,
Добрая милая мама!
....
Я к маменьке родной с
последним поклоном
Спешу показаться на
глаза.
Не жди меня, мама,
хорошего сына,
Твой сын уж не тот,что
был вчера
.......
Стал посещать он
притоны-балаганы
И позабыл свою
старушку-мать
.....
А мать больная в
нетопленом подвале..
....
Помню, помню, помню я,
Как мать меня любила
......
А мамаша узнала,
Что Ванюша сидит.
Ей сердце подсказало,
Что он будет убит.
.....
Вот так промчались молодые
годы,
Лишь мать-старушка
плачет обо мне
....
Я тебя не увижу, моя
родная мама –
Вохра нас окружила, «
Руки в гору» кричат
....
И никто не знает, только
мама,
Отчего у сына седина
.....
Вы родимой маме
расскажите,
Что к расстрелу повели
меня.
Что же, как думается, за
этим стоит? Представляется, что целый пучок факторов.
Прежде
всего,лагернику-уголовнику хочется думать, что он сел в тюрьму из-за проклятой
неверной подруги, которую (или ее спутника), и пришлось убить, из-за ее
алчности, а не своей;
Во-вторых,эта женщина
должна быть прекрасна и соблазнительна, а иначе – зачем все это?
В-третьих, женщина
должна принадлежать, быть верной некоей сделке.
Интересно наблюдать, что
и поныне всюду, где изображается криминальный мир, (особенно в Америке:
см.«Криминальное чтиво» и другие фильмы К.Тарантино, фильмы по романам Доктороу
вроде «Регтайм» и под.), обязательно возникает образ именно такой женщины –
femme fatale или вамп. И Манон Леско, и Настасья Филипповна хотели сочетать
любовь с продажностью. Это уже литература, а не блатной шансон. К тому же, если
обратиться к прошлому Америки, то там долго был женский «дефицит», ибо ссылали
туда уголовников, и за женщину приходилось биться.
Однако старенькой,
жалкой, ждущей сына матери в современных криминальных текстах и фильмах Европы
и Америки нет. И это, по-моему, самое интересное. Безусловно, за этим образом
стоит образ православной Божьей матери, Бого-род-ицы (как это описывает в своей
работе И.А.Седакова). Как известно, virginité особенно в православии не
акцентируется. Матерь Божия ходит по мукам, спасает грешников, как сообщают
апокрифы, это прежде всего Мать.
Итак, эти две фигуры как
бы абсорбируют архетипы российского блатного шансона. |