|
|
|
|
|
Хэмингуэй, Эрнест - Хэмингуэй - В чужой странеПроза и поэзия >> Переводная проза >> Хэмингуэй, Эрнест Читать целиком Эрнест Хемингуэй. В чужой стране
-----------------------------------------------------------------------
Ernest Hemingway. The Strange Country (1927). Пер. - Л.Кислова.
В кн. "Эрнест Хемингуэй". М., "Правда", 1984.
OCR & spellcheck by HarryFan, 14 November 2000
-----------------------------------------------------------------------
Осенью война все еще продолжалась, но для нас она была кончена. В
Милане осенью было холодно и темнело очень рано. Зажигали электрические
фонари, и было приятно бродить по улицам, разглядывая витрины. Снаружи у
магазинов висело много дичи, мех лисиц порошило снегом, и ветер раздувал
лисьи хвосты. Мерзлые выпотрошенные оленьи туши тяжело свисали до земли, а
мелкие птицы качались на ветру, и ветер трепал их перья. Была холодная
осень, и с гор дул ветер.
Все мы каждый день бывали в госпитале. К госпиталю можно было пройти
через город разными путями. Две дороги вели вдоль каналов, но это было
очень далеко. Попасть в госпиталь можно было только по какому-нибудь мосту
через канал. Мостов было три. На одном из них женщина продавала каштаны.
Около жаровни было тепло, и каштаны в кармане долго оставались теплыми.
Здание госпиталя было старинное и очень красивое, и мы входили в одни
ворота и, перейдя через двор, выходили в другие, с противоположной
стороны. Во дворе мы почти всегда встречали похоронную процессию. За
старым зданием стояли новые кирпичные корпуса, и там мы встречались каждый
день, и были очень вежливы друг с другом, расспрашивали о здоровье, и
садились в аппараты, на которые возлагались такие надежды.
К аппарату, в котором я сидел, подошел врач и спросил:
- Чем вы увлекались до войны? Занимались спортом?
- Да, играл в футбол, - ответил я.
- Прекрасно, - сказал он, - вы и будете играть в футбол лучше прежнего.
Колено у меня не сгибалось, нога высохла от колена до щиколотки, и
аппарат должен был согнуть колено и заставить его двигаться, как при езде
на велосипеде. Но оно все еще не сгибалось, и аппарат каждый раз стопорил,
когда дело доходило до сгибания. Врач сказал:
- Все это пройдет. Вам повезло, молодой человек. Скоро вы опять будете
первоклассным футболистом.
В соседнем аппарате сидел майор, у которого была маленькая, как у
ребенка, рука. Он подмигнул мне, когда врач стал осматривать его руку,
помещенную между двумя ремнями, которые двигались вверх и вниз и ударяли
по неподвижным пальцам, и спросил:
- А я тоже буду играть в футбол, доктор?
Майор был знаменитым фехтовальщиком, а до войны самым лучшим
фехтовальщиком Италии.
Врач пошел в свой кабинет и принес снимок высохшей руки, которая до
лечения была такая же маленькая, как у майора, а потом немного
увеличилась. Майор взял здоровой рукой снимок и посмотрел на него очень
внимательно.
- Ранение? - спросил он.
- Несчастный случай на заводе, - сказал врач.
- Весьма любопытно, весьма любопытно, - сказал майор и вернул снимок
врачу.
- Убедились теперь?
- Нет, - сказал майор.
Было трое пациентов одного со мною возраста, которые приходили каждый
день. Все трое были миланцы; один из них собирался стать адвокатом, другой
- художником, а третий хотел быть военным. И после лечебных процедур мы
иногда шли вместе в кафе "Кова", рядом с театром "Ла Скала". И потому, что
нас было четверо, мы шли кратчайшим путем через рабочий квартал. Нас
ненавидели за то, что мы офицеры, и часто, когда мы проходили мимо, нам
кричали из кабачков: "Abasso gli ufficiali!" [Долой офицеров! (итал.)]. У
пятого, который иногда возвращался из госпиталя вместе с нами, лицо было
завязано черным шелковым платком; у него не было носа, и лицо ему должны
были исправить. Он пошел на фронт из Военной академии и был ранен через
час после того, как попал на линию огня. Лицо ему потом исправили, но он
происходил из старинного рода, и носу его так и не смогли придать должную
форму. Он уехал в Южную Америку и служил там в банке. Но это было позже, а
тогда никто из нас не знал, как сложится жизнь. Мы знали только, что война
все еще продолжается, но что для нас она кончена.
У всех нас были одинаковые ордена, кроме юноши с черной шелковой
повязкой на лице, а он слишком мало времени пробыл на фронте, чтобы
получить орден. Высокий юноша с очень бледным лицом, который готовился в
адвокаты, был лейтенантом полка Ардитти и имел три таких ордена, каких у
нас было по одному. Он долго пробыл лицом к лицу со смертью и держался
особняком. Каждый из нас держался особняком, и нас ничто не связывало,
кроме ежедневных встреч в госпитале. И все-таки, когда мы шли в кафе
"Кова" через самую опасную часть города, шли в темноте, а из кабачков
лился свет и слышалось громкое пение, и когда пересекали улицы, где люди
толпились на тротуарах, и нам приходилось расталкивать их, чтобы пройти, -
мы чувствовали, что нас связывает то, что мы пережили и чего они, эти
люди, которые ненавидят нас, не могут понять.
Все было понятно в кафе "Кова", где было тепло и нарядно и не слишком
светло, где по вечерам было шумно и накурено, и всегда были девушки за
столиками, и иллюстрированные журналы, висевшие по стенам на крючках.
Посетительницы кафе "Кова" были большие патриотки. По-моему, в то время
самыми большими патриотками в Италии были посетительницы кафе, да они,
должно быть, еще и теперь патриотки.
Вначале мои спутники вежливо интересовались моим орденом и спрашивали,
за что я его получил. Я показал им грамоты, где были написаны пышные фразы
и всякие "fratellanza" и "abnegazione" ["братство" и "самоотверженность"
(итал.)], но где на самом деле, если откинуть эпитеты, говорилось, что мне
дали орден за то, что я американец. После этого их отношение ко мне
несколько изменилось, хотя я и считался другом по сравнению с
посторонними. Я был их другом, но меня перестали считать своим с тех пор,
как прочли грамоты. У них все было иначе, и получили они свои ордена
совсем за другое. Правда, я был ранен, но все мы хорошо знали, что рана в
конце концов дело случая. Но все-таки я не стыдился своих отличий и
иногда, после нескольких коктейлей, воображал, что сделал все то, за что и
они получили свои ордена. Но, возвращаясь поздно ночью под холодным ветром
вдоль пустынных улиц, мимо запертых магазинов, стараясь держаться ближе к
фонарям, я знал, что мне никогда бы этого не сделать, и очень боялся
умереть, и часто по ночам, лежа в постели, боялся умереть, и думал о том,
что со мной будет, когда я снова попаду на фронт.
Трое с орденами были похожи на охотничьих соколов; я соколом не был,
хотя тем, кто никогда не охотился, я мог бы показаться соколом; но они -
трое - отлично это понимали, и мы постепенно разошлись. С юношей, который
был ранен в первый же день на фронте, мы остались друзьями, потому что
теперь он уже не мог узнать, что из него вышло бы; поэтому его тоже не
считали своим, и он нравился мне тем, что из него тоже, может быть, не
вышло бы сокола.
Майор, который раньше был знаменитым фехтовальщиком, не верил в
геройство и, пока мы сидели в аппаратах, занимался тем, что поправлял мои
грамматические ошибки. Он как-то похвалил мой итальянский язык, и мы с ним
подолгу разговаривали по-итальянски. Я сказал, что итальянский язык
кажется мне слишком легким для того, чтобы серьезно им заинтересоваться.
Все кажется в нем так легко. "О да, - сказал майор. - Но почему же вы не
обращаете внимания на грамматику?" И мы обратили внимание на грамматику, и
скоро итальянский язык оказался таким трудным, что я боялся слово сказать,
пока правила грамматики не улягутся у меня в голове.
Майор ходил в госпиталь очень аккуратно. Кажется, он не пропустил ни
одного дня, хотя, конечно, не верил в аппарат, и как-то раз майор сказал,
что все это чепуха. Аппараты тогда были новостью, и испытать их должны
были на нас. "Идиотская выдумка, - сказал майор. - Бредни, и больше
ничего". В тот день я не приготовил урока, и майор сказал, что я просто
позор для рода человеческого, а сам он дурак, что возится со мной. Майор
был небольшого роста. Он сидел выпрямившись в кресле, его правая рука была
в аппарате, и он смотрел прямо перед собой в стену, а ремни, в которых
находились его пальцы, с глухим стуком двигались вверх и вниз.
- Что вы будете делать, когда кончится война, если она вообще кончится?
- спросил он. - Только не забывайте о грамматике.
- Я вернусь в Америку.
- Вы женаты?
- Нет, но надеюсь жениться.
- Ну и глупо, - сказал майор. Казалось, он был очень рассержен. -
Человек не должен жениться.
- Почему, signer maggiore?
- Не называйте меня "signer maggiore".
- Но почему человек не должен жениться?
- Нельзя ему жениться, нельзя! - сказал он сердито. - Если уж человеку
суждено все терять, он не должен еще и это ставить на карту. Он должен
найти то, чего нельзя потерять.
Майор говорил раздраженно и озлобленно и смотрел в одну точку прямо
перед собой.
- Но почему же он непременно должен потерять?
- Потеряет, - сказал майор. Он смотрел в стену. Потом посмотрел на
аппарат, выдернул свою высохшую руку из ремней и с силой ударил ею по
ноге. "Потеряет, - закричал он. - Не спорьте со мною!" Потом он позвал
санитара: "Остановите эту проклятую штуку".
Он пошел в другую комнату, где лечили светом и массажем. Я слышал, как
он попросил у врача разрешения позвонить по телефону и закрыл за собою
дверь. Когда он опять вошел в комнату, я сидел уже в другом аппарате. На
нем были плащ и кепи. Он подошел ко мне и положил мне руку на плечо.
- Извините меня, - сказал он и потрепал меня по плечу здоровой рукой. -
Я не хотел быть грубым. Только что моя жена умерла. Простите меня.
- Боже мой, - сказал я, чувствуя острую боль за него, - какое
несчастье.
Он стоял около меня, кусая губы.
- Очень это трудно, - сказал он. - Не могу примириться. - Он смотрел
мимо меня в окно. Потом заплакал. - Никак не могу примириться, - сказал
он, и голос его прервался. Потом, не переставая плакать, подняв голову и
ни на что не глядя, с мокрым от слез лицом, кусая губы, держась
по-военному прямо, он прошагал мимо аппаратов и вышел из комнаты.
... ... ... Продолжение "В чужой стране" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |
|
|
Анекдот
|
Армейское-неповторимое:
1. Представьте, что вон те две коровы - это
танки, а вон тот мужик с косой - истребитель на бреющем..
2. Пусть вон тот желтый кубик будет для наглядности синим шариком.
3. Самолеты поражают цель ракетами, пушками и снарядами от пушек.
4. Товарищ курсант, вы хотите что-то сказать? Встаньте! Закройте рот!
Садитесь!
5. В стране должно быть тихо, чисто и спокойно - как на кладбище!
6. Товарищ капитан! Учебный нарушитель задержан 3-мя выстрелами в упор!
7. Солдат должен смеяться громко и четко: "Ха-ха!"
8. Тут у нас тихо - ни трамваев, ни метро. Разве что аэропорт рядом, да
самолеты летают.
9. Товарищи курсанты, вы скоро станете офицерами - это же страшное дело!
10. Вы почему зашли в спортивный зал в сапогах? Вы что, совсем смысл
жизни потеряли?
11. Ты че матом ругаешься, ни хуя себе.
12. Я бы хотел, чтобы у вас на занятиях было жизней по тридцать, а у
меня - пистолет. Тогда бы я вас расстреливал, а вы бы регенирировались.
13. Индейцы и ковбойцы – коренные жители Америки.
Стас |
|
показать все
|
|