Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Теккерей, Уильям - Теккерей - Английские юмористы Xviii века


Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Уильям Мейкпис Теккерей. Английские юмористы XVIII века

Цикл лекций, прочитанных в Англии, Шотландии и Соединенных Штатах Америки
----------------------------------------------------------------------------

Перевод В. Хинкиса

Собрание сочинений в двенадцати томах. Том 7.

М., "Художественная литература", 1977

OCR Бычков М.Н.

----------------------------------------------------------------------------

Лекция первая

     Свифт


     В лекциях об английских юмористах минувшего столетия я прошу вашего позволения говорить не столько об их книгах, сколько о них самих и о прожитой ими жизни; при этом, как вы понимаете, мне трудно надеяться развлечь вас смешными или забавными рассказами. Ведь у Арлекина без маски, как известно, лицо совсем не веселое, и, говорят, однажды, когда его одолела хандра, доктор посоветовал ему пойти поглядеть на Арлекина {* Эту историю нередко рассказывают о нашем актере Риче.}, - это человек, обремененный заботами и тяготами, подобно всем нам, и очень серьезный в душе, в какой бы маске, обличье или наряде он ни появлялся перед публикой. И поскольку все собравшиеся здесь, без сомнения, серьезно относятся к своему прошлому и настоящему, вы воспримете мой рассказ о жизни и чувствах тех людей, которых я постараюсь вам описать, как серьезную и нередко очень печальную повесть. Если бы Юмор сводился лишь к смеху, вы едва ли испытывали бы к писателям-юмористам больше интереса, нежели к личной жизни того же бедняги Арлекина, который похож на них тем, что способен вас рассмешить. Но эти люди, к чьей жизни и судьбе вы, как свидетельствует ваше присутствие здесь, испытываете интерес и сочувствие, не только смешат нас, но затрагивают в нашей душе многие другие струны. Писатель-юморист стремится будить и направлять в людях любовь, сострадание, доброту, презрение к лжи, лицемерию, лукавству, сочувствие к слабым, бедным, угнетенным и несчастным. В меру своих сил и способностей он откликается едва ли не на все поступки и чувства в человеческой жизни. Он, так сказать, берет на себя роль будничного проповедника. И коль скоро он лучше других обнаруживает, чувствует и высказывает правду, мы уважаем, ценим, порой любим его. И поскольку его задача - оценивать жизнь и особенные качества других людей, мы извлекаем урок из собственной его жизни, когда его уже нет, - жизнь вчерашнего проповедника становится темой для сегодняшней проповеди.

     Свифт родился в 1667 году в Дублине в семье добропорядочных англичан, принадлежавших к потомственному духовенству *, через семь месяцев после смерти своего отца, который переехал в Дублин и занялся там адвокатской практикой. Мальчик поступил в школу в Килкенни, а потом в дублинский колледж Троицы, который окончил не без труда; был он необуздан, остроумен и очень бедствовал. В 1688 году по просьбе матери Свифта его взял к себе в дом сэр Уильям Темпл, который знал миссис Свифт в Ирландии. В 1693 году Свифт покинул своего покровителя, а еще через год принял в Дублине духовный сан. Однако он вскоре отказался от этого невысокого сана, полученного в Ирландии, и вернулся к Темплу, в чьем доме прожил до смерти сэра Уильяма, который скончался в 1699 году. Поскольку надежды выдвинуться в Англии не оправдались, Свифт возвратился в Ирландию и поселился в Ларакоре. Он пригласил туда Эстер Джонсон **, побочную дочь. Темпла, с которой его связывала нежная дружба в те годы, когда они оба находились в зависимости от Темпла. С тех пор Свифт девять лет прожил на родине, лишь изредка бывая в Англии.

     {* Он был отпрыском младшей ветви йоркширских Свифтов. Его дед, достопочтенный Томас Свифт, викарий Гудрича, в графстве Херифордшир, пострадал во времена Карла I за свою преданность королю. Этот Свифт женился на Элизабет Драйден, родственнице поэта. Сэр Вальтер Скотт, со свойственной ему в подобных делах скрупулезностью, прослеживает родственные связи между двумя знаменитостями. Свифт был "сыном троюродного брата Драйдена". И кроме того, Свифт был врагом Драйденовой славы. См. "Битву книг": "Больше всего раздоров было среди конницы, - пишет он о новых авторах, - так как там каждый рядовой лез в командиры от Тассо и Мильтона до Драйдена и Уитерса".

     И в стихотворении "Рапсодия" он советует рифмоплету:
Все предисловья Драйдена прочти -

Они у нашей критики в чести,

Притом, что цель поэта всем ясна:

У книги повышается цена.



     "Племянник Свифт, ты никогда не станешь поэтом", - сказал Драйден своему родственнику, и Свифт, который никогда не забывал таких вещей, крепко запомнил это.

     ** В семье ее звали "мисс Хетти", и черты ее лица, манера одеваться и отношение к ней сэра Уильяма - все недвусмысленно свидетельствовало о ее происхождении. Сэр Уильям отказал ей в завещании тысячу фунтов.}


     В 1709 году он уехал в Англию и, если не считать недолгого пребывания в Ирландии, во время которого он стал настоятелем собора св. Патрика, провел здесь пять лет, играя весьма видную роль в политических делах при жизни королевы Анны. После ее смерти, когда его партия попала в немилость, а честолюбивые планы рухнули, Свифт вернулся в Дублин, где оставался двенадцать лет. В эти годы он написал свои знаменитые "Письма суконщика" и "Путешествия Гулливера". Он женился на Эстер Джонсон, Стелле, и похоронил Эстер Веномри, Ванессу, которая последовала за ним в Ирландию из Лондона, где пылко влюбилась в него. 1726 и 1727 годы Свифт провел в Англии, но покинул ее, теперь уже навсегда, узнав о болезни жены. Стелла умерла в январе 1728, а Свифт дожил до 1745 года, причем в последние пять лет его семидесятивосьмилетней жизни он ослабел рассудком и его содержали под надзором *.

     {* Иногда, в периоды умопомрачения, он расхаживал по дому много часов подряд; иногда вдруг застывал в оцепенении. Порой, казалось, его рассудок, теплившийся под непроницаемым покровом мрака, мучительно стремился выбиться на поверхность и заявить о себе. Однажды упавшее трюмо чуть не размозжило ему голову. Он сказал: "Как жаль, что мимо!" В другой раз он повторял медленно и неоднократно: "Я есмь сущий". Последнее, что он написал, была эпиграмма по случаю постройки склада для оружия и припасов, который ему показали, когда он вышел на улицу во время болезни:
Здесь мысль ирландская видна,

Ирландца я узнал:

Когда проиграна война,

Он строит арсенал.}

Вы, без сомнения, знаете, что у Свифта было множество биографов; о его

жизни писали самые благожелательные и добросердечные люди - Скотт, который

восхищается им, но не может заставить себя его полюбить; старый толстяк

Джонсон*, который поневоле вынужден допустить его в круг поэтов, приемлет

знаменитого ирландца, снимает перед ним шляпу, неохотно кланяется и, смерив

его взглядом, переходит на другую сторону улицы. Доктор Уайлд** из Дублина,

написавший очень интересную книгу о последних годах жизни Свифта, называет

Джонсона "самым злобным из его биографов"; английскому критику нелегко

угодить ирландцам - нелегко даже попытаться им угодить. И все же Джонсон

искренне восхищается Свифтом: он не осуждает Свифта за перемену политических

позиций и не ставит под сомнение искренность его веры в бога; и в связи со

знаменитым соперничеством между Стеллой и Венессой доктор осуждает Свифта не

слишком строго. Но он не может протянуть Свифту свою честную руку; старый

толстяк прижимает ее к груди и уходит прочь ***.

{* Кроме этих знаменитых книг Скотта и Джонсона есть еще пухлая

"Биография", написанная Томасом Шериданом (которого д-р Джонсон называл

"Шерри"), отцом Ричарда Бринсли и сыном добрейшего, умнейшего ирландца, д-ра

Шеридана, близкого друга Свифта, который потерял место священника при дворе,

так как опрометчиво выбрал в день тезоименитства короля текст для проповеди:

"Довлеет дневи злоба его"! Не говоря о мелких книжках, есть еще "Заметки о

жизни и сочинениях Джонатана Свифта", принадлежащие перу человека из высшего

общества, достойнейшего графа Оррери. Говорят, его светлость мечтал о

литературной славе главным образом потому, что желал вознаградить себя за

пренебрежение, с которым отнесся к нему отец, не завещав ему свою

библиотеку. Боюсь, что чернила, которыми он пытался смыть этот позор,

сделали пятно лишь еще более заметным. Тем не менее он был знаком со Свифтом

и переписывался с людьми, его знавшими. Его книга (изданная в 1751 году)

вызвала множество споров и послужила поводом к написанию, среди прочих

брошюр, "Замечаний по поводу "Заметок лорда Оррери и т. д." д-ра Делани.

** Книга д-ра Уайлда была написана после эксгумации останков Свифта и

Стеллы в 1835 году, когда в Дублине, в соборе св. Патрика, велись какие-то

работы и представилась возможность исследовать эти останки. С удивлением

узнаешь, что их черепа "передавались из дома в дом" и вызвали интерес у

людей, не имеющих никакого отношения к делу. Поверите ли, гортань Свифта

кто-то попросту украл! Френологи, после своих исследований, были невысокого

мнения об его умственных способностях.

Д-р Уайлд проследил симптомы болезни Свифта, время от времени

проявлявшиеся в его сочинениях. Кроме того, он отметил, что череп

обнаруживает следы "болезненной работы" мозга в течение жизни - такие следы

могла оставить возрастающая тенденция к "умственному застою".

*** "Он (д-р Джонсон), казалось, питал безотчетную неприязнь к Свифту;

однажды я решился спросить, не оскорбил ли чем-нибудь Свифт его лично, и

получил отрицательный ответ". - Восуэлл, "Путешествие на Гибриды", I}

Хотелось бы нам встретиться с ним в жизни или нет? Такой вопрос должен

задать себе всякий, кто изучает биографии этих людей, читает их произведения

и размышляет об их жизни и складе характеров. Хотели бы вы, чтобы великий

настоятель был вашим другом? Я был бы счастлив чистить обувь Шекспира,

только бы жить в его доме, иметь возможность преклоняться перед ним, быть у

него на побегушках и видеть его чудесное, неомраченное лицо. Я был бы

счастлив в молодости жить в Темпле рядом с Фильдингом, помогать ему

подниматься в спальню и открывать дверь его ключом, а утром пожимать ему

руку и слышать, как он болтает, отпускает шутки за завтраком и за кружкой

легкого пива. Любой из нас отдал бы многое, чтобы провести вечер в

знаменитом клубе вместе с Джонсоном, Гольдсмитом и Джеймсом Босуэллом,

эсквайром из Окинлека. Сохранилась добрая память об очаровании Аддисона и

приятности его беседы... Но Свифт? Если бы вы уступали ему в таланте (а это,

при всем моем уважении к присутствующим, более чем вероятно), занимая равное

с ним положение в обществе, он преследовал бы, презирал и оскорблял вас;

если, не убоявшись его славы, вы дали бы ему достойный отпор, он спасовал бы

перед вами *, не нашел бы в себе смелости достойно ответить и убрался бы

восвояси, а много лет спустя написал бы на вас злобную эпиграмму - подстерег

бы вас, засев в сточной канаве, а потом выскочил, чтобы нанести вам

предательский удар грязной дубинкой. А будь вы лордом, носящим голубую

ленту, чье знакомство льстило бы его тщеславию или способствовало его

честолюбивым замыслам, он был бы самым милым собеседником на свете. Он

выказал бы себя таким смелым, язвительным, умным, эксцентричным и

оригинальным, что вы подумали бы, что у него нет иной цели, кроме

потребности излить свое остроумие, и что он самый смелый и прямодушный

человек на свете. Как он разнес бы перед вами всех ваших врагов. Как высмеял

бы оппозицию! Его раболепие было до того неистовым, что казалось

независимостью взглядов; ** он состоял бы у вас на посылках, но с таким

видом, словно покровительствует вам, рвался бы за вас в бой, надев маску, на

улице или в печати, а потом не снял бы шляпу в присутствии вашей жены и

дочерей в гостиной, удовлетворившись такой мздой за неоценимую услугу,

которую оказал в качестве наемного убийцы ***.

{* Конечно, немногие отваживались на такой эксперимент, но их успех мог

обнадежить других. Один человек решился спросить великого настоятеля, не его

ли дядя Годвин дал ему образование. Свифт, который терпеть не мог разговоров

на эту тему и вообще мало интересовался своими родственниками, ответил

сурово: "Да, он дрессировал меня, как собаку". "В таком случае, сэр, -

воскликнул его собеседник, стукнув кулаком по столу, - собака не в пример

благодарнее вас!"

Бывали и другие случаи, когда смелый выпад заставлял Свифта прикусить

язык, хотя ему уже стали поклоняться в Ирландии чуть ли не как королю. Но

однажды он оказался в более серьезной опасности; эту забавную историю стоит

сейчас рассказать. Он подверг нещадному бичеванию известного дублинского

стряпчего мистера Беттсуорта, написав на него эпиграмму.

Говорят, адвокат этот поклялся его убить. Он явился к настоятелю собора

на дом. Тот осведомился, кто он такой. "Сэр, я стряпчий Беттсуорт!"

- Простите, какие же блюда вы стряпаете?

На сей раз настоятеля спасли добровольные защитники.

** "Но, милый мой Гамильтон, не стану скрывать от тебя свои чувства.

Мне очень хочется верить, что характер моего друга Свифта заставит его

английских друзей с соблюдением всех приличий спровадить его подальше. Его

дух, если называть вещи своими именами, всегда был попросту нестерпим. От

этого гения порой не знаешь, чего ждать. Он чаще принимал тон покровителя,

нежели друга. Он предпочитал приказывать, а не советовать". - Оррери.

*** "...хотя это известно только со слов миссис Пилкингтон, но люди,

заслуживающие доверия, подтверждают, что во время своего последнего

пребывания в Лондоне он поехал обедать к графу Берлингтонскому, который

незадолго перед тем женился. Граф, желая, как полагают, немного развлечься,

не представил его своей супруге и даже не назвал его имени. После обеда

настоятель сказал: "Леди Берлингтон, говорят, вы превосходно поете; спойте

мне что-нибудь". Графине эта просьба сделать ему удовольствие, выраженная в

столь бесцеремонной форме, была неприятна, и она решительно отказалась.

Тогда Свифт заявил, что все равно заставит ее петь. "Право, сударыня,

кажется, вы принимаете меня за одного из ваших бедных английских

священников, которые проповедуют оборванцам. Извольте петь, когда я вас

прошу". Поскольку граф при этом только рассмеялся, его жена от досады

разразилась слезами и ушла. А когда Свифт снова встретился с ней, то первым

делом любезно осведомился: "Скажите, сударыня, вы все такая же гордая и

злая, как в то время, когда мы в последний раз виделись?" Она ответила

добродушно: "Нет, достопочтенный настоятель, если хотите, я вам спою". И с

тех пор он питал к ней глубочайшее почтение". - Скотт, "Биография".

"...в его манере разговаривать не было и тени тщеславия. Возможно, он,

по его собственному выражению, был слишком горд для тщеславия. Когда он

бывал вежлив, вежливость эта оказывалась неподдельной. В дружбе он всегда

сохранял постоянство и искренность. Точно также он относился и к врагам". -

Оррери.}

Он сам подтверждает это в одном из своих писем Болинброку: "Все свои

попытки выдвинуться я предпринимал только потому, что у меня нет титула и

состояния, дабы люди, восхищаясь моими способностями, обращались со мной как

с лордом, справедливо или нет - не важно. Итак, репутация необычайно

остроумного и ученого человека заменяет голубую ленту или карету шестерней"

*.

{* "Я достойно выгляжу лишь при дворе, где нарочно отворачиваюсь от

лорда и заговариваю с самым ничтожным из моих знакомых". - "Дневник для

Стеллы".

"Нет отбою от бездарных писак, сочиняющих стихи и прозу, - они

присылают мне свои книги и вирши - такой пакости я еще не видывал; но я

перечислил их имена привратнику и велел никогда их ко мне не пускать". -

"Дневник для Стеллы".

Следующий любопытный абзац дает представление о его жизни при дворе:

"Я еще не писал тебе, что лорд-казначей туг на левое ухо, как и я?.. Я

не смею сказать ему это о себе; _боюсь, он подумает, будто я притворяюсь,

чтобы к нему подольститься!"_ - "Дневник для Стеллы".}

Можно ли выразиться откровеннее? Только преступник способен сказать: "Я

умен: благодаря своему уму я получу титулы и поспорю с судьбой. Мой ум - это

разящие пули - я превращу их в золото"; и, заслышав стук копыт шестерки

лошадей, запряженных в великолепную карету, он выходит на большую дорогу,

как Макхит, и требует у общества "кошелек или жизнь". Все падают перед ним

на колени. Летят в грязь облачение милорда епископа, голубая лента его

светлости и кружевная нижняя юбка миледи. Он отбирает у одного бенефицию, у

другого - выгодную должность, у третьего - теплое местечко в суде и все

отдает своим приверженцам. Но главная добыча еще не захвачена. Карета, а в

ней митра и епископский жезл, которые он намерен заполучить на свою долю,

задержалась в пути из Сент-Джеймса, и он ждет, томясь, до темноты, а потом

прибывают его гонцы и докладывают, что карета поехала по другой дороге и

ускользнула из его рук. Тогда он с проклятием разряжает пистолеты в воздух и

скачет восвояси *.

{* Обе стороны вели ожесточенную войну, сочиняя пасквили друг на друга;

нападки вигов сильно навредили кабинету министров, которому служил Свифт.

Болинброк привлек к ответу нескольких пасквилянтов из оппозиции и сетует на

их "фракционность" в следующем письме:



     "От Болинброка графу Стрэдфордскому.


     Уайтхолл, 23 июля 1712 года


     Печально сознавать, что законы нашей страны бессильны примерно наказать фракционных писак, которые осмеливаются чернить самых выдающихся людей и осыпать бранью даже тех, которые удостоены высшей чести. Это, милорд, один из многочисленных признаков упадка нашего правительства и свидетельство того, что мы роковым образом принимаем распущенность за свободу. Единственное, что я мог сделать, это арестовать типографа Харта и отправить его в Ньюгетскую тюрьму, а потом взять с него залог, дабы он не скрылся от следствия; это я и сделал, а если мне удастся доказать законным, порядком вину сочинителя Ридпата, его ждет та же участь".

     Свифт не отставал от своего знаменитого друга в праведном негодовании. В истории последних четырех лет царствования королевы настоятель, весьма поучительно распространяется о распущенности прессы и оскорбительных выражениях, употребляемых его противниками:

     "Необходимо признать, что вредная деятельность печатников заслуживает всеобщего и самого сурового порицания... Партия наших противников, пылая бешенством и имея довольно досуга после своего поражения, сплотившись, собирает по подписке деньги и нанимает банду писак, весьма искушенных во всех видах клеветы и владеющих слогом и талантом, достойными уровня большинства своих читателей... Однако безобразия в печати слишком многочисленны, чтобы их можно было излечить таким средством, как налог на мелкие газеты, и в палату общин был внесен билль, предусматривающий меры куда более действенные, но сессия уже кончалась и его не успели, провести, ибо всегда наблюдалось нежелание слишком ограничивать свободу печати".

     Однако против статьи; требующей, чтобы под каждой напечатанной книгой, брошюрой или заметкой стояло имя автора, его преподобие решительно возражает, ибо, как он пишет, "помимо того, что такая статья закона сделает невозможной деятельность благочестивых людей, которые, публикуя превосходные сочинения на благо религии, предпочитают _в духе христианского смирения остаться неизвестными_, не подлежит сомнению, что все, обладающие подлинным талантом и познаниями, наделены непреодолимой скромностью и не могут быть уверены в себе, впервые отдавая на суд людской плоды своего ума".

     Эта "непреодолимая скромность", вне сомнения, была единственной причиной, по которой настоятель скрывал авторство; "Писем суконщика" и еще сотни столь же смиренных христианских сочинений, автором коих он был. Что же касается оппозиции, почтенный, доктор был сторонником суровой расправы с нею; вот что он писал Стелле:


     * * *


     "Дневник, Письмо XIX


     Лондон, 25 марта 1710-1711 г.


     ...мы наконец соизволили похоронить Гискара, после того как две недели показывали его замаринованным в корыте, беря за это по два пенса; человек, который при нем состоял, указывал на труп и говорил: "Видите, господа, вот рана, нанесенная ему его светлостью герцогом Ормондским"; "А вот рана..." и т. д.; после чего сеанс заканчивался и впускали новую толпу сброда. Жаль, что закон не позволяет нам подвесить его тело на цепях, потому что он не был под судом: а в глазах закона веяний человек не виновен, пока не состоялся суд".


     "Дневник, письмо XXVII


     Лондон, 25 июля 1711 г.


     Я был сегодня в кабинете у министра и помешал ему помиловать человека, осужденного за изнасилование. Товарищ министра хотел его спасти; но я сказал министру, что его нельзя помиловать без благоприятного отзыва судьи; и к тому же он скрипач, а стало быть, бродяга и заслужил петлю не за одно, так за другое, значит, пускай идет на виселицу".}

     Имя Свифта кажется мне столь же подходящим "чтоб вывести мораль иль разукрасить повесть" - эту повесть о честолюбии, как имя любого героя, потерпевшего крах в жизни. Но следует помнить, что мораль в то время была невысока, что, кроме него, многие выходили разбойничать на большую дорогу, что обществом владело странное замешательство, а государство было разорено иными кондотьерами. Битва на Бойне состоялась и была проиграна, колокола возвестили победу Вильгельма точно таким же звоном, каким приветствовали -бы торжество Иакова. Люди стали свободны в политике и были предоставлены самим себе. Их, равно как и старые представления и порядки, сорвало с якорей, и они неслись невесть куда по воле урагана. Как и во времена "аферы Южных морей", почти все азартно участвовали в игре; как и во времена железнодорожной мании, не такие уж отдаленные, почти всем не повезло; и в эти времена человеку со столь огромным талантом и честолюбием, как у Свифта, оставалось только хватать добычу и не упускать ни единой возможности. Его горечь, презрение, гнев, а позже - мизантропию некоторые восторженные поклонники объясняют заведомым убеждением в презренности человечества и стремлением бичевать людей для их же блага. Юность Свифта была несладкой - юность великого гения, оплетенного низменными путами, бессильного в тисках презренной зависимости; и старость его тоже была несладкой * - старость гения, который вступил в борьбу и был на пороге победы, но потерпел поражение и потом вспоминал об этом, одиноко терзаясь в изгнании. Человеку вольно приписывать богам то, чему причиной собственная его злоба, или разочарование, или упрямство. Какой общественный деятель, какой политик, замышляющий переворот, какой король, решившийся вторгнуться в сопредельное государство, какой сатирик, задумавший высмеять общество, или просто обыкновенный человек не изыщет извинения для своих поступков? Не так давно один французский генерал предложил вторгнуться в нашу страну и предать ее на поток и разграбление за то, что мы надругались в Копенгагене над человечностью: люди всегда находят оправдание своим агрессивным действиям. Они воинственны по природе, хищны, жаждут проливать кровь, грабить и властвовать **.

     {* Он всегда считал день своего рождения траурным днем.

     ** "Эти проклятые проходимцы с Граб-стрит, пишущие в разделах "Последние новости" и "Смесь" в одной и той же газете, не унимаются. Они все время нападают на лорда-казначея, лорда Болинброка и меня. Мы притянули негодяя к суду, но Болинброк не проявляет должной энергии; однако я надеюсь добиться возмездия. Это мошенник-шотландец, некто Ридпат. Их освобождают под залог, и они опять пишут. Мы вновь их арестовываем и берем новый залог. Так все и вертится. - "Дневник для Стеллы".}

     И самые хищные клюв и когти, какие когда-либо вонзались в добычу, самые сильные крылья, какие когда-либо рассекали воздух, были у Свифта. Я лично рад, что судьба вырвала добычу из его когтей, подрезала ему крылья и посадила его на цепь. И мы смотрим, не без благоговения и жалости, на одинокого орла, прикованного цепью и томящегося в клетке.

     Не подлежит сомнению, что Свифт родился в Дублине, в доме Э 7 по Хоу-Корт, тридцатого ноября 1667 года, и никто из нас не намерен оспаривать эту честь и славу у соседнего острова, но, думается мне, он был ирландцем не более, чем человек, родившийся в Калькутте в английской семье, может считаться индийцем *. Гольдсмит был ирландцем и никем иным; Стиль был ирландцем и никем иным; но Свифт был англичанином всей душой, и сердце его всегда оставалось в Англии, у него были привычки англичанина и, несомненно, английский образ мыслей; его суждения изысканно просты; он избегал иносказаний и метафор, расходовал мысли и слова с такой же мудрой бережливостью и экономией, как и деньги; он мог с великолепной щедростью расточать их в знаменательных случаях, но экономил, когда тратить их не было нужды. Он всегда избегал ненужного красноречия, лишних эпитетов, расточительной образности. Он выкладывает перед вами свое мнение с серьезной простотой и сугубой четкостью **. Боясь к тому же оказаться смешным, что вполне понятно в человеке с его чувством юмора, - он не решается использовать всю поэтическую силу, какой наделен; читая его, нередко чувствуешь, что он не рискует быть красноречивым, хотя мог бы себе это позволить; что он, так сказать не повышает голоса и не нарушает тона, принятого в обществе.

     {* Свифт отнюдь не был склонен забывать об этом; его английское происхождение время от времени дает себя почувствовать, и довольно ощутимо, в том, что он пишет. Так, в письме к Попу (Скотт, "Свифт", том XIX, стр. 97) говорится:

     "Мы получили Ваше собрание писем... Некоторые из тех, кто высоко Вас ценит, а также люди, лично Вас знающие, огорчены, обнаружив, что Вы не делаете различия между английскими дворянами в этом королевстве и дикарями-ирландцами (которые всего только чернь, и среди них насчитываются лишь немногие благородные люди, живущие в ирландской части королевства); но английские колонии, составляющие три четверти населения, гораздо культурнее многих графств Англии, говорят на более чистом английском языке и жители их гораздо воспитанней".

     А в "Четвертом письме суконщика" мы снова читаем: "В короткой статье, напечатанной в Бристоле и перепечатанной здесь, сообщается, что, как сказал мистер Вуд, "его удивляет наглость и бесстыдство ирландцев, которые отказываются от его денег". А между тем от них отказываются чистокровные англичане, живущие в Ирландии, хотя, само собой разумеется, если спросить ирландцев, они скажут то же самое". - Скотт, "Свифт", т. VI, стр. 453,

     В добродушной сатирической заметке "О варварских названиях в Ирландии" он идет еще дальше и (обругав, по своему обыкновению, шотландский выговор, а равно и обороты речи) переходит к "ирландскому акценту" и, говоря о "порицании", которое вызывает этот выговор, заявляет:

     "И что еще хуже, всем отлично известно, что последствия такого отношения касаются тех из вас, кому ни в коей мере не могут быть сделаны подобные упреки, кто лишь имел несчастье родиться в Ирландии, но в английской семье, и получил образование главным образом в этом королевстве". - Скотт, "Свифт", том VII, стр. 149.

     Но, право же, если придавать хоть какое-то значение национальности, мы должны считать англичанином человека, чей отец происходил из древнего йоркширского, а мать - из древнего лестерширского рода!

     ** Его манера разговаривать во многом походила на стиль его сочинений, сжатый, четкий и энергичный. Однажды, когда он был на приеме у шерифа и тот, среди прочих тостов, провозгласил: "Господин настоятель, выпьем за ирландскую торговлю", - он быстро ответил: "Сэр, я не пью за покойников!"

     В его присутствии один дерзкий молодой человек, который гордился тем, что говорил дерзости... воскликнул: "Да будет вам известно, господин настоятель, что я возвысился своим остроумием!" - "Вот как, - сказал Свифт. - Послушайте же моего совета, снизьтесь!"

     В другой раз, увидев, как одна дама длинным шлейфом (какие были тогда в моде) смахнула хрупкую скрипку и разбила ее, Свифт воскликнул:

     "Mantua, vae miserae nimium vicina Cremonae!" {"Мантуя, увы, слишком близкая соседка несчастной Кремоны"! (лат.).}. - Д-р Делана, "Замечания по поводу "Заметок и т. д. о Свифте лорда Оррери", Лондон, 1754.}

    

... ... ...
Продолжение "Английские юмористы Xviii века" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Английские юмористы Xviii века
показать все


Анекдот 
Она: НАДО УЖИН ПРИГОТОВИТЬ УСТАЛА С РАБОТЫ ПОЙДЕШЬ КУПИ КУРИЦУ ПЛИЗ ПОУЖИНАЕМ ВМЕСТЕ. Он ей в ответ: ХОРОШО спустя некоторой время ей на телефон приходит СМС от него: ЦЕЛУЮ Она в шоке - 8 лет в браке страсть уже прошла а тут такие слова Пишет ему ответ: МИЛЫЙ Я ТЕБЯ ТОЖЕ ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ И НЕЖНО ЦЕЛУЮ ТЕБЯ В ГУБКИ Он перезванивает: ОЛЯ,ДУРА БЛЯ Курицу спрашиваю ЦЕЛУЮ брать?
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100