Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Олдрич, Томас Белли - Олдрич - Воспоминания американского школьника

Проза и поэзия >> Переводная проза >> Олдрич, Томас Белли
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Томас Белли Олдрич. Воспоминания американского школьника

-------------------------------------------------------------------

Печатается по изданию:

Москва: Молодая гвардия, 1991
Перевод с английского Т. ГРАББЕ и З. ЗАДУНАЙСКОЙ
OCR Hope hope@mail.kemtipp.ru

-------------------------------------------------------------------

1


    - Том, - сказал за обедом папа, - через неделю мы едем к дедушке, на север. В Ривермуте ты поступишь в школу.

    Я положил вилку.

    - Через неделю?.. На север?..

    Как же это я уеду через неделю, когда я только что начал строить в нашем саду, за старым колодцем, шалаш из веток?

    Позавчера я нашел в кустах гнездо с пятью пестрыми яичками: птенцы ни за что не вылупятся раньше, чем через две недели.

    И зачем на север? Соседские мальчики, Джек и Боб, рассказывали мне, что там всегда ужасно холодно и с утра до вечера с неба сыплется снег. Снег - это что-то вроде хлопка, но очень холодного. На севере нет ни цветов, ни зелени, деревьев мало, и они стоят ободранные. Солнце не показывается ни на минуточку, и люди ходят закутанные с ног до головы в мохнатые шкуры - одни носы торчат из-под шапок.

    - Я совсем не хочу ехать на север, - сказал я.

    - Почему же ты не хочешь? - спросил папа.

    Я рассказал все, что я знал о севере.

    Папины брови поднялись, как две запятые, и на лбу собрались морщинки.

    - Кто набил твою голову такими глупостями?

    - Это не глупости. Джек и Боб очень умные мальчики, и они знают это наверное.

    После обеда папа повел меня к себе в кабинет.

    - Сядь, Том, и не болтай ногами, - сказал он. - Я расскажу тебе про север.

    Вот что рассказал мне папа.

    На севере бывает холодно только зимой. Тогда там вправду падает снег, но это очень весело: из него можно лепить мячики-снежки, а со снежных гор можно кататься на санках (это такие тележки без колес). Летом там бывает так же, как у нас: тепло, растет трава, и все ходят без пальто.

    Ривермут очень хороший город. Он почти на самом берегу моря; посередине города протекает река. Все ривермутские мальчики умеют грести и управлять лодкой. Мама и папа родились и выросли в Ривермуте. Дедушка живет там постоянно. Он написал папе, что очень хочет познакомиться со своим внуком, - это со мной. Я буду жить у дедушки и учиться в той самой школе, где учился папа.

    Дедушка раньше был капитаном на корабле. Он объехал весь свет. Во время кораблекрушения ему повредило ногу сломанной мачтой. С тех пор он немного хромает и всегда ходит с тростью.

    - Теперь я тебе покажу, как мы поедем в Ривермут, - сказал папа. Он выдвинул ящик стола и вытащил большую карту.

    - Смотри, Том, вот этот кружок - Новый Орлеан, вот - Бостон. До Бостона мы поплывем на корабле.

    Папа красными черточками нарисовал, как будет плыть корабль.

    - А вот эта черная точка около Бостона - Ривермут. Из Бостона в Ривермут нас довезет поезд.

    Я еще никогда не ездил ни на корабле, ни на поезде.

    "А ведь, пожалуй, это хорошо, что мы едем в Ривермут", - подумал я.

    Когда же папа сказал мне, что дедушка купил для меня пони, и пони уже стоит в конюшне, я запрыгал на одной ноге.

    Папа засмеялся.

    - Ну, решай, Том, - сказал папа, - если ты уж так не хочешь ехать, мы можем остаться в Новом Орлеане.

    - Ну, нет, - закричал я, - непременно поедем в Ривермут!
2


    В газете было напечатано объявление:
Быстроходный пакетбот "Тайфун", совершающий постоянные рейсы между Бостоном и Новым Орлеаном, отходит 11 мая в час пополудни.

    Лица, желающие предпринять путешествие, благоволят приобрести билеты в корабельной конторе на улице Мира.

    Контора покорнейше просит доставить грузы на борт не позже 10 мая.


    Папа купил три билета: для мамы, для себя и для меня. И в назначенный день в 12 часов мы стояли на палубе "Тайфуна" среди корзин, сундучков и сундуков.

    Вокруг суетились загорелые люди в фуфайках и шапочках с помпонами. С верхнего мостика гудел сквозь рупор чей-то голос. Я задрал голову и посмотрел вверх. Там стоял, наклонившись над перилами мостика, капитан. Его медный рупор блестел на солнце. Щеки капитана раздувались, точно пузыри для плаванья.

    Уже к часу на пакетботе все было в порядке. Последние ящики и бочонки скатились в трюм, исчезли длинные, перемазанные дегтем сходни, грузчики остались на берегу, матросы стали по местам.

    За бортом раздался пронзительный свисток. К "Тайфуну" подходил, взбивая воду, как сливки, пузатенький буксирный пароходик. На черной корме блестела золотыми буквами надпись: "Альбатрос".

    Наши матросы перекинули на буксир канат. "Альбатрос" запыхтел, зафыркал и потащил наш тяжелый пакетбот на середину Миссисипи.

    Однажды я видел у нас в саду, как муравей тащил личинку в десять раз больше, чем он сам. "Альбатрос" был точь-в-точь, как этот муравей.

    Я стоял, держась за перила, и смотрел, как отползает назад новоорлеанский берег, как уменьшаются дома и корабли, стоящие в порту.

    Скоро они пропали вдали, и мимо нас потянулись одни кипарисы, обросшие мхом, да илистые топи.

    "Тут, наверное, живут змеи и аллигаторы", - подумал я.

    Река сделала крутой поворот, и папа сказал мне:

    - Том, смотри, как хорошо отсюда опять виден город.

    И в самом деле, Новый Орлеан был виден точно с горы. Но теперь он стал похож на кучу спичечных коробочек, а блестящий купол большого собора казался не больше маминого наперстка.

    Пароходик вывел пакетбот в залив, сбросил наш канат прямо в воду, зашипел, засвистел и побежал обратно в Новый Орлеан.

    А "Тайфун" развернул паруса и понесся по ветру.

    Целый день просидел я на куче канатов возле рулевого: прислушивался к непонятной команде капитана и смотрел, как поворачивается штурвальное колесо, карабкаются по вантам матросы и проплывают вдалеке берега.

    Только вечерняя темнота и вечерний холод загнали меня в каюту. Я спустился по узкой лесенке. Глаза сами зажмурились от яркого света.

    В каюте было уютно. Над круглым столом покачивалась тихонько большая лампа; стаканы, вилки и ножи приплясывали и звенели. Папа усадил меня за стол и пододвинул ко мне тарелку. Но все кушанья почему-то немножко пахли дегтем, и мне не хотелось есть.

    Я принялся рассматривать пассажиров. Прямо против меня сидел сухонький, совершенно лысый старичок. Его лысина блестела под лампой, как бильярдный шар. От носа к подборку шли складки, и, улыбаясь, он показывал длинные, желтые, как у лошади, зубы. Он был одет в клетчатые панталоны и узкий сюртук. Его белый высокий воротник подпирал щеки и, кажется, мешал ему есть. Я знал, что этот старичок - отставной капитан, мистер Трик.

    Когда я ходил с папой покупать билеты, я видел в корабельной конторе желтое объявление с красными печатями: ...Совладельцем вышеупомянутых господ Тэчер и Смит является мистер Джозеф Трик, капитан в отставке, права коего на четверть пакетбота "Тайфун" изложены в нижеследующих пунктах...


    Спросить или не спросить: мистер Трик, какая четверть "Тайфуна" ваша? На носу или на корме?

    Нет, лучше завтра узнаю у матросов.

    Рядом с капитаном сидела высокая плоская дама с соломенными кудельками, в зеленом платье. Она рассматривала меня в лорнетку и ласково улыбалась.

    После ужина дама раскрыла свой огромный зеленый редикюль, вынула конфетку и, протягивая ее мне, обратилась через стол к маме:

    - Вы позволите полакомиться вашему крошке?

    Но раньше, чем мама успела ответить, я громко сказал:

    - Мне уже девять лет. Я терпеть не могу сладкого.

    Сладкое-то я очень любил. Но чего это она вздумала называть меня крошкой?

    Все засмеялись, а громче всех молодой человек с рыжими бачками. Он смеялся очень странно, точно сыпал крупный горох на жестяное блюдо. Очки прыгали на его длинном носу.

    "Ну, что тут смешного?.." - подумал я, встал и пошел в нашу каюту.


     ----------


    На другой день я проснулся очень рано.

    Моя койка раскачивалась, как качели. Умывальный кувшин прыгал в своем медном гнезде и плескал водой. Над головой все время менялись местами потолок и стена. Лампа гуляла от одного угла к другому.

    Я вскочил и стал одеваться. Мне было как-то не по себе - рот облепило чем-то невкусным, и немножко кружилась голова. Но я все-таки выбрался на палубу.

    Пассажиры еще спали. Матросы что-то делали с парусами - натягивали какие-то канаты, закрепляли какие-то узлы.

    Я не отходил от матросов. Как они ловко карабкаются по вантам! Как они интересно ругаются!

    "Семь дюжин чертей!.. Чтоб тебе висеть на грот-мачте вверх ногами..." - повторял я шепотом.

    Один из матросов особенно понравился мне. У него были очень широкие плечи, а борода, серая от седины, росла не на подбородке и не на щеках, а прямо из шеи. Он приветливо улыбнулся, хлопнул меня по плечу и сказал:

    - Здорово, молодой моряк! Приучайтесь, приучайтесь к делу!

    Я решил подружиться с ним и целый час ходил за стариком по пятам.

    Это было вовсе не так просто: палуба качалась и шевелилась как живая; ноги у меня так и разъезжались. А матрос бегал как ни в чем не бывало. Его подошвы точно прилипали к полу. На корме матрос остановился, засучил рукава и принялся сматывать мокрый канат.

    Что за удивительный человек!

    Руки у него от ногтей до самых плеч были разрисованы. На правой руке, возле локтя, - корабль на всех парусах, пониже - якорь и сердце, проткнутое стрелой, на левой руке - извивающийся дракон и женщина с рыбьим хвостом и зелеными волосами.

    Я хотел спросить матроса, откуда это у него такие картинки, но мне вдруг стало так плохо и так тошно, что я отошел и сел на скамейку. Рот у меня пересох, язык как-то странно вырос, и что-то тяжелое поползло от живота к горлу.

    "Я, кажется, болен, - подумал я, - может быть, умираю", и мне захотелось к маме.

    Я с трудом встал со скамейки и поплелся в каюту. По дороге мне попалась вчерашняя зеленая дама.

    - Бедный малютка! - вскрикнула дама и прижала мою голову к своей груди.

    "То крошка, то малютка..."

    Я хотел оттолкнуть ее, но у меня не хватило сил. Я только всхлипнул и даже сам прижал щеку к ее зеленому платью. Дама обняла меня за плечи и потащила к маме.

    Я плохо помню, что было дальше. Целыми днями я лежал на корабельной койке и уныло глядел в потолок. Нас бросало то вверх, то вниз, то вправо, то влево. Медная лампа, не переставая, качалась у меня перед глазами и нудно дребезжала.

    "Неужели она не успокоится ни на одну минуту? - думал я. - Как она противно дрожит. Меня бы не тошнило так, если бы она не дрожала. Я умру, я непременно умру, если она не остановится".

    Мама давала мне кусочки лимона и воду со льдом. Она тоже была бледная и тоже глотала все время ломтики лимона и ледяную воду.

    Однажды утром я проснулся от пушечного выстрела.

    - Мама, пираты! - закричал я и стал искать под подушкой свой медный пистолет.

    - Какие там пираты! - сказал папа. - Это наш "Тайфун" салютует мысу Код. Завтра мы будем на земле.

    Земля! Меня сразу перестало тошнить. Я натянул штаны и куртку и в первый раз за много дней поплелся за папой завтракать в кают-компанию.

    На следующий день я с утра выбрался на палубу и сразу же отправился на поиски матроса с картинками. Я нашел его на носу судна, за починкой паруса. Он не забыл меня и сказал приветливо:

    - Надеюсь, вы совсем поправились, мастер... Не имею чести знать вашего имени.

    - Том Белли, - представился я и, в свою очередь, спросил: - Вас, сэр, надеюсь, зовут не "Тайфун"?

    - О, что вы, мастер Том! Я хоть и старый тайфунец, но зовут меня Бенжамен Уатсон из Нантукета.

    Мы очень подружились, и матрос Бен рассказал мне кучу историй из своей жизни.

    Он три раза объехал вокруг света, охотился на китов, два раза чуть не утонул во время кораблекрушения и один раз чуть не сгорел во время пожара на корабле.

    Я попросил Бена еще раз показать мне свои картинки - русалку и дракона. Он охотно засучил рукава и даже расстегнул ворот фуфайки. Оказалось, что грудь у него разрисована так же густо, как и руки. Матрос Бен был настоящий ходячий альбом.

    "Это он хорошо выдумал, - решил я. - Листы с рисунками могут затеряться или упасть за борт, а картинки старого тайфунца всегда с ним".

    - Мистер Бен, не согласитесь ли вы сделать и у меня на груди небольшой рисунок мне на память? - попросил я Бена.

    - Охотно, мастер Том, - сказал Бен. - Для этого надо наколоть кожу иголкой и втереть краску. Предупреждаю вас, это немножко больно.

    - Пустяки, я не боюсь. - И мы пошли в кубрик за иголкой и красками.

    Но по дороге мы встретили папу. Папа заявил, что я хорош и без рисунков, и увел меня в каюту.

    - Помоги мне затянуть ремни на чемоданах, Том, - сказал папа. Через час мы подойдем к Бостону.
3


    Папа читает газету. Мама вполголоса разговаривает с какой-то незнакомой дамой. Сидят точно в комнате.

    И правда, вагон похож на комнату: потолок, двери, стены, окна.

    Но и потолок, и двери, и стены, и окна все время дрожат. Под полом что-то стучит: тарах-тах-тах, тарах-тах-тах. Окна звенят, вагон несется, как будто его тащат сто тысяч лошадей.

    Я прижался носом к стеклу и смотрю на деревья, полянки, домики.

    Они убегают, точно их кто-то тянет назад, к Бостону, а на их место сейчас же выбегают новые.

    Вдруг прямо под нами заблестела вода.

    Колеса стучали гулко и четко. А что, если мост провалится?

    Но вот и река убежала к Бостону. Из-за поворота выплыла ферма. Возле дома с красной крышей дерутся мальчишки. Наверное, побьет тот, в клетчатой куртке.

    На каждой станции, как пружинный чертик из коробочки, выскакивает человечек в форменной фуражке, с зеленым флагом в руках. Он размахивает флагом, как будто хочет нас остановить. Но наш поезд только свистит и несется дальше. Он - экспресс и не обращает внимания на маленькие станции.

    Но вот все чаще и чаще замелькали разные строения. Мелькнула фабричная труба, четырехугольная башня водокачки.

    Поезд пошел медленнее и въехал в длинное, открытое с двух сторон деревянное здание.

    Паровоз зашипел, зафыркал и остановился.

    - Станция Ривермут! - закричал кондуктор.

    - Как? Уже?..

    Носильщики подхватили багаж, и мы вышли на платформу.

    Мама бросилась на шею к высокому господину в сером цилиндре и сером длинном сюртуке. Белый крахмальный воротничок доходил ему до ушей. Волосы были еще белей воротничка.

    Это мой дедушка, капитан Нёттер. Дедушка расцеловал маму, крепко потряс руку папе, а меня обнял за плечи и сказал:

    - Э, да ты совсем мужчина! Я и не ожидал, что у меня такой большой внук.

    Мы вышли из дверей вокзала и уселись в старую дедушкину коляску.

    - Дедушка, - спросил я, - как поживает пони?

    - Прекрасно, мой друг, прекрасно, - ответил дедушка. - Она уже целый месяц стоит в конюшне, ест овес и скучает по своему хозяину.

    Коляска катилась по тихим, похожим на аллеи улицам Ривермута. Старые вязы, как солдаты, стояли двумя шеренгами по краям дороги.

    Приземистые домики с палисадниками смотрели на улицу небольшими окошками. Окошки были заставлены цветами, и белые занавески надувались от ветра, как паруса. На широких лепных карнизах пастушки пасли барашков, корабли плыли по волнам, и воины размахивали копьями.

    Улицы Ривермута были чисто выметены, и вместо городской пыли ветер разносил во все углы соленый запах моря. Река пересекала город и убегала к заливу.

    Дедушкин Рыжий неторопливо стучал большими копытами, старая коляска покачивалась на рессорах и скрипела.

    Из окон высовывались старики с трубками в зубах. Женщины в передниках подходили к изгороди палисадников и с любопытством смотрели нам вслед.

    - Вот мы и дома, - вдруг сказал дедушка.

    Коляска остановилась.


     ----------


    Тетушка Эбигэйль, дедушкина сестра, встретила нас в передней. Окон в передней не было. Посередине потолка на крючке висел фонарь с красными и зелеными стеклами. Зеленый зайчик дрожал на медном замке большого сундука в углу.

    "Наверное, дедушка брал этот сундук с собой на корабль", - подумал я.

    Толстая румяная служанка Китти в накрахмаленном переднике и чепце сейчас же засуетилась вокруг нас: появились жесткие от крахмала полотенца, мыльница с розовым душистым мылом, кувшин с водой, щетки и щеточки всякого рода - для платья, для волос, для ногтей, для сапог - жесткие и мягкие, с ручками и без ручек.

    Через полчаса, вычищенные и умытые, мы сидели в столовой за круглым столом. Тоненькие струйки пара подымались из-под крышек соусников и мисок и разносили вкусный запах. Запах щекотал в носу. Мне захотелось есть. Хорошо бы разом поднять все эти крышки и посмотреть, что там в мисках. Но у тетушки Эбигэйль был такой важный вид, что я не смел пошевелиться и смирно сидел, сложа на коленях руки.

    Тетушка командовала, будто это она была в молодости капитаном, а вовсе не дедушка.

    - Фред, налейте себе еще вина.

    - Люси, вы ничего не едите.

    - Китти, положите Тому крылышко цыпленка. Не это! побольше.

    - Ах, Дэниэль, сколько раз я должна напоминать, что уксус вам вреден?

    Сама тетушка ела очень деликатно. Она держала вилку и нож, далеко отставляя мизинцы. Мизинцы, как и вся тетушка, были сухие и колючие. На тетушке было серое с высоким воротником платье, твердое и шуршащее. Белоснежный чепец топорщился над седыми букольками (в доме Нёттер любили крахмал). На щеке мисс Эбигэйль сидела большая бородавка с тремя волосками. Волоски тоже торчали как накрахмаленные.

    Перед прибором тетушки выстроились батареей склянки, флаконы и коробочки. В склянках перламутром переливалась микстура, в коробочках блестели коричневые шарики пилюль. Тетушка принимала лекарства перед супом и после супа, перед жарким и после жаркого, перед сладким и после сладкого. Она сама любила лечиться и любила лечить других.

    - Люси, - сказала она маме, - у вас утомленный вид. Примите эту укрепляющую микстуру. Она вам очень поможет.

    И тетушка приготовилась накапать в рюмку микстуру, пахнущую горьким миндалем, но мама замахала обеими руками.

    - Отдых после дороги будет лучшим лекарством, - сказала она.

    Во время этого разговора кто-то фыркнул за моей спиной. Я обернулся. Китти уткнула лицо в передник и тихонько смеялась.

    Она подмигнула мне исподтишка левым глазом и незаметно кивнула в сторону тетушки.

    После обеда взрослые перешли в гостиную.

    В гостиной чинно стояли диваны и кресла с прямыми спинками. На каждой спинке ленточками была прикреплена вязаная или вышитая салфеточка. Лакированные столики и полочки лоснились, как будто их только что вымазали маслом. Всюду на полочках, на столиках, на камине были расставлены по росту вазочки и фарфоровые куколки - собачка в цилиндре, два голубка, пастушка с овечкой, розовый, как конфета, поросенок, тележка с незабудками, дама в капоре, дама с зонтиком, дама в туфельках на красных каблучках.

    - Том, - сказал мне дедушка, - пойди-ка ты посмотри дом и проведай свою лошадку Джипси.

    - Благодарю вас, - ответил я, - с удовольствием. - И я тихонько вышел из столовой.

    За дверью я подпрыгнул на одной ноге и побежал во всю прыть по длинному коридору. С грохотом повалился один из желтых стульев, рядком стоявших вдоль стены. Я сам чуть не свалился на скользком навощенном полу, но вовремя удержался и побежал дальше.

    Ведь в конюшне меня ждала Джипси!

    Выходная дверь не хотела отворяться. Она была тяжелая, из резного темного дуба. Чтобы повернуть медную ручку, мне пришлось повиснуть на ней всем телом.

    Бегом пробежал я фруктовый сад и двор, с треском распахнул дверь конюшни и, запыхавшись, остановился на пороге. В конюшне было темно. В глубине фыркали и переступали с ноги на ногу невидимые лошади. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел дедушкиного Рыжего, который привез нас с вокзала, и в самом углу конюшни мою дорогую Джипси.

    Я обнял ее за шею и сто раз поцеловал в мохнатые уши и ноздри.

    Джипси была прехорошенькая. Шерсть черная, лоснящаяся, хвост пушистый, торчащие ушки, а глаза умные и веселые.

    Я разговаривал с лошадкой, причесывал ей гриву, заплетал и расплетал ей хвост до тех пор, пока она не наступила мне на ногу, так что я только охнул и подскочил на месте.

    "Кажется, мои нежности надоели ей", - подумал я и пошел, прихрамывая домой.

    - Китти, где я буду ночевать? - спросил я, просунув голову в дверь кухни.

    Китти мыла посуду.

    - Разве вы еще не видели вашей комнаты, мастер Том? - сказала она. - Подождите, я вам сейчас покажу.

    Китти поставила тарелки и вытерла фартуком руки.

    - Вот сюда - первая дверь по коридору налево.

    За дверью налево оказалась узенькая лестница. Деревянные ступеньки скрипели на разные голоса. Наверху лестницы опять была дверь. Китти распахнула ее.

    - Пожалуйте, мастер Том!

    Собственная комната! Собственная комната! И какая удивительная! Одна стена высокая, другая низкая, и потолок совсем косой, как в шалаше. В комнате стоят кровать, стол, умывальник, полка с книгами и большое кожаное кресло с высокой спинкой, утыканной медными гвоздиками. Над кроватью висит ружье. Я осторожно снял его и осмотрел со всех сторон. В ружье, правда, не хватало собачки, но зато оно было самое настоящее. Я вынул из кармана свой пистолет и повесил его рядом с ружьем на стенку.

    - Китти, - спросил я, - отчего в моей комнате такой кривой потолок?

    - Оттого, что она прямо под крышей, - ответила Китти. - Сказать по правде, здесь была кладовая. Капитан Нёттер и мисс Эбигэйль воевали из-за нее целую неделю.

    - Почему воевали?

    - Ваш дедушка говорит, что мальчику нужна отдельная комната - это приучает его к самостоятельности. А ваша тетушка говорит, что какое же это хозяйство без кладовой и что в отдельной комнате мальчик приучается не к самостоятельности, а к баловству. Пусть спит за ширмой. Но ваш дедушка все-таки взял верх. Мисс Эбигэйль два раза упала в обморок и три дня хлопала дверьми. А что было, когда капитан Нёттер продал фисгармонию!..

    - Зачем дедушка продал фисгармонию?

    - А чтоб купить вам лошадку. Тетушка кричала, что в каждом приличном доме должен быть музыкальный инструмент и что теперь ей стыдно будет впустить в гостиную миссис Гарленд и миссис Гаукинс. Но ваш дедушка сказал: "Миссис Гарленд как-нибудь обойдется без фисгармонии. Я хочу, чтобы из мальчика вышел мужчина, а не размазня". Продал фисгармонию и купил лошадку.

    Китти засучила рукава и пошла в кухню домывать тарелки.

    Я перетрогал все вещи и остановился возле полки с книгами. Книги стояли в два ряда.

    "Тысяча и одна ночь", - читал я названия на корешках, - "Робинзон Крузо", "Дон Кихот Ламанчский, хитроумный идальго", "Путешествия Гулливера в чудесные страны".

    Я взял "Дон Кихота" и уселся поглубже в кресло.
4


    Спицы шевелились в руках тетушки Эбигэйль и легонько позвякивали. К ряду серых петель прибавлялся новый серый ряд, за ним другой, третий - и чулок медленно вырастал.

    Дедушка совсем спрятался за листами газеты.

    "АКТУ ЯАКСТУМ..." - просвечивают жирные буквы.

    Что это значит? Ах, да это я читаю наоборот.

    "Ривермутская утка" - называется дедушкина газета. Какое смешное название! Но я не смеюсь. Сегодня в три часа уехали папа и мама. Где они теперь проезжают? Может быть, через мост, может быть, через туннель? Паровоз пыхтит, колеса стучат, только в окошко ничего не видно - темно...

    Я еще никогда не оставался без мамы больше чем на три часа. А теперь не увижу ее целый год. И папу тоже.

    В горле у меня защекотало, и ресницы стали мокрые. Дедушка молчит целый вечер. Придвинул к самому носу свечу, надел очки и читает свою "утку".

    Только что-то давно он не переворачивал страниц.

    Э, да он, кажется, заснул! Вон как посвистывает носом.

    Листы газеты наклоняются все ниже и ниже. Вот угол газеты зацепился за фитиль, и синяя струйка побежала по бумаге.

    Дедушка встрепенулся, затушил рукой огонь и перевернул страницу, как будто вовсе не спал.

    Дедушка часто засыпает по вечерам в своем кресле, но не любит, чтобы это замечали.

    Газета постояла прямо одну минуту, потом стала опять наклоняться. Качнулась раз, другой и совсем улеглась на свечу. Бумага вспыхнула.

    - Дедушка! Дедушка! - закричал я. - Горит!

    Дедушка вздрогнул и вскочил.

    - Ну, что ты кричишь? - сказал он, сбросил на пол горящие листы и затоптал ногами.

    Тетушка Эбигэйль даже не пошевельнулась, только вздернула брови и презрительно посмотрела на дедушку.

    Она привыкла к таким пожарам. "Ривермутская утка" сгорала у нее на глазах, по крайней мере, сотый раз.

    Дедушка вынул из кармана большие часы, щелкнул крышкой и сказал:

    - Люси и Фред сейчас подъезжают к Бостону.

    Я заморгал глазами, чтобы не разреветься, сполз с кресла и пошел на кухню к Китти. На кухне горели, как жар, медные кастрюли. Пахло миндальным пирожным, которое делали сегодня на сладкое. Китти сидела у стола, шила и напевала себе под нос. Она усадила меня на высокую табуретку и принесла остатки пирожного.

    Чтобы развеселить меня, Китти спела две ирландские песенки: одну об охотнике О'Конноре, а другую - о трех веселых подмастерьях, выпивших целую бочку джина.

    Потом она представила, как ссорится толстый ривермутский доктор с тощим ривермутским аптекарем и как тетушка Эбигэйль глотает пилюли.

    Она так похоже подняла плечи, поджала губы и оттопырила мизинцы, что во всякое другое время я хохотал бы целый час. Но тут я только улыбнулся. В этот день глаза были у меня на мокром месте. Тогда Китти обняла меня за плечи и сказала:

    - Ах, мастер Том, мастер Том, как вам не стыдно плакать! Вы разведете у меня на кухне такую сырость, что я, наверное, схвачу насморк. И о чем вам плакать? Ваши папа и мама никуда не пропали. Они будут писать вам длинные письма и навестят вас через год. Я знала одну девушку. Вот она была действительно несчастная - одинокая и покинутая в чужом краю.

    И Китти рассказала мне очень грустную историю.

    Девушка жила в Ирландии и работала на своем картофельном поле. Поле у нее было невелико - вот с эту сковородку, - а тут еще три года не было урожая.

    Девушка собрала все свои пожитки: два передника, бабушкину шаль, щербатую миску и сетку для ловли дроздов. Сетка ей была не очень-то нужна, да уж такое было у нее имущество. Связала она свое добро в узелок и отправилась на большом корабле в Америку искать счастья.

    Ей было очень страшно ехать в чужую страну, где у нее не было ни родных, ни знакомых, и она часто плакала. Один матрос заметил, что она целые дни сидит на палубе и трет глаза ладонью.

    Он прошелся мимо нее раз, другой, а потом заговорил с ней:

    - Что вы сидите в своем углу, как мышь в трюме, молодая леди?

    - Остерегаюсь кошки, сэр, - ответила девушка.

    - Не бойтесь. Пусть меня смоет шквал, если я дам вас в обиду.

    Они разговорились. Матрос оказался почти что ее земляком. Сам-то он был американец, но дедушка его был родом из Ирландии. Матрос был веселый и добрый человек. И девушка перестала плакать. Теперь она часто смеялась, потому что матрос рассказывал ей смешные истории. Но путешествие приближалось к концу, и девушка опять стала плакать. Ей не хотелось расставаться со своим новым другом. Но расстаться им и не пришлось.

    Молодая леди, - сказал матрос, когда она уже спускалась по трапу на пристань. - Подождите меня у конторы. Вы хорошая девушка, и я люблю вас всем сердцем. Давайте поженимся.

    Они поженились и три месяца прожили в береговой гостинице душа в душу.

    Но деньги, которые ирландка хранила в чулке, пришли к концу, и когда в том месте, где должен быть большой палец, осталась всего одна монета в три доллара, матрос сказал:

    - Я пойду искать работу. Не беспокойся, жена.

    Это были его последние слова. Ирландка ждала день, другой, третий - он все не возвращался. Убили ли его злые люди, упал ли он в доках, - но только она его больше не видела. Платить ей было нечем, и хозяин гостиницы прогнал ее. Она поступила в служанки и уехала со своими хозяевами в Бостон. От этих хозяев перешла к другим в маленький городок близ Бостона и служит у них до сих пор.

    - Так я и осталась одна на свете, как последняя картофелина на обобранной грядке.

    - Китти! - вскрикнул я, - так это вы про себя рассказывали?

    - Да, мастер Том, - ответила Китти, вытирая глаза ладонью.

    Тут наступила моя очередь утешать Китти. Я прижался к ней покрепче и рассказал ей про Новый Орлеан, про наш дом, про шалаш в саду и про матроса с картинками на "Тайфуне". Я забыл его фамилию и помнил только, что у него на руке был морской конь, а на груди фрегат.
5


    Стоячие часы в коридоре пробили девять раз.

    Тетушка Эбигэйль всегда требовала, чтобы ровно в девять часов мы сидели за утренним завтраком. Я уже нажал ручку двери в столовую, но вдруг услышал, что дедушка назвал мое имя. Я остановился и прислушался.

    - ...новые товарищи и занятия развлекут Тома. Не следует оставлять ребенка одного в нашем стариковском доме. Это совсем неполезно в его возрасте.

    - Каковы же ваши намерения, Даниэль? - произнес голос тетушки.

    - Я думаю сегодня же отвести его в школу к мистеру Гримшау.

    Сердце у меня забилось. Сегодня же в школу! Я долго ждал этого дня и много раз представлял себе, как я войду в класс, как меня обступят мальчики, и я сразу со всеми подружусь; на перемене я буду быстрее всех бегать и лучше всех играть в мяч. Но я никак не ожидал, что это будет так скоро. И мне стало страшно.

    Я вошел в столовую.

    - Ты опоздал на три минуты, Том, - сказала тетушка. - Садись и пей кофе. После завтрака я сообщу тебе что-то важное.

    Я наскоро проглотил свою чашку кофе, и тетушка начала:

    - Том, я и твой дедушка решили, что с сегодняшнего дня ты начнешь посещать школу. Мы надеемся, что ты будешь примерно вести себя и хорошо учиться. Пойди, надень другую курточку. Китти уже снесла тебе наверх свежий воротничок.

    Я быстро переоделся и опять спустился вниз. Дедушка ждал меня с цилиндром и тростью в руках. Но не так-то легко было вырваться из рук тетушки Эбигэйль. Она раз пять заставила меня повернуться, осмотрела со всех сторон, двумя пальцами сняла с курточки пушинку и собственноручно пригладила щеткой мои вихры.

    - Смотри, Том, слушайся учителя и осторожно выбирай товарищей. Приличный мальчик дружит только с детьми порядочных родителей.

    Дедушка взял меня за руку, и мы отправились.

    Школа называлась очень странно: "Храм Грамматики".

    

... ... ...
Продолжение "Воспоминания американского школьника" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Воспоминания американского школьника
показать все


Анекдот 
У каждой женщины должно быть пять мужчин! Первый мужчина - это друг, которому все рассказывают, но ничего не показывают. Второй мужчина - это любовник, которому все показывают, но ничего не рассказывают. Третий мужчина - это муж, которому немного показывают и немного рассказывают. Четвертый мужчина - это гинеколог, которому все рассказывают и все показывают. Пятый мужчина - это начальник, который как сказал так и будет!
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100