Золя, Эмиль - Золя - Проступок аббата МуреПроза и поэзия >> Переводная проза >> Золя, Эмиль Читать целиком Эмиль Золя. Проступок аббата Муре
-----------------------------------------------------
Том 4, 1957. ИЗДАТЕЛЬСТВО "ПРАВДА" МОСКВА
OCR: Евгений Филоненко
-----------------------------------------------------
КНИГА ПЕРВАЯ
I
Дошла Тэза и приставила щетку и метелочку к алтарю. Она замешкалась,
делая приготовления к большой полугодовой стирке, и теперь ковыляла через
всю церковь, торопясь прозвонить "Angelus" \ В спешке она хромала больше,
чем обычно, и задевала за скамьи. Около исповедальни с потолка спускалась
веревка, ничем не обернутая, истрепанная, с толстым узлом на конце,
захватанным руками и засаленным. Тэза повисла на ней всей своей тяжестью,
дернула раз, другой, а потом стала мерно раскачиваться, путаясь ногами в
юбках. Чепец у нее сбился на сторону, широкое лицо налилось кровью.
На ходу поправив чепец, Тэза, тяжело дыша, возвратилась к алтарю и
принялась перед ним мести. Пыль ежедневно скапливалась тут -- в расщелинах
плохо сколоченных досок помоста. Щетка шарила по углам и точно сама
раздраженно ворчала. Затем Тэза приподняла покров с престола и даже
рассердилась, увидев, что верхняя напрестольная пелена, и без того
заштопанная в двадцати местах, снова прорвалась от ветхости в самой
середине; сквозь дыру виднелась сложенная вдвое нижняя пелена, до такой
степени редкая и прозрачная, что через нее просвечивал освященный камень,
вставленный в престол из раскрашенного дерева. Она обмахнула метелочкой эти
порыжевшие от времени пелены и с силой провела ею вдоль ступени, на которую
раньше составила футляры с престола. И, наконец, взобравшись на стул, сняла
с креста и двух подсвечников желтые чехлы из бумажной ткани. Медь вся была
покрыта какими-то тусклыми пятнами.
-- Да, их давно пора вычистить,-- пробормотала вполголоса Тэза.--
Ладно, потру как-нибудь красной глиной.
' "Ангел" (лат.)-- начальные слова молитвы в честь богородицы; перезвон
колоколов.
Тяжело припадая на одну ногу так, что гудели плиты, она побежала в
ризницу за требником. Не раскрывая книги, она положила ее на аналой, рядом с
"Апостолом", обрезом внутрь. Потом зажгла две восковые свечи. Унося щетку,
Тэза огляделась вокруг, желая удостовериться, что хозяйство господа бога в
полном порядке. Церковь спала; только веревка возле исповедальни все еще
раскачивалась от сводов к полу медленно и плавно.
Аббат Муре только что сошел в ризницу, маленькую холодную комнату,
отделенную от столовой одним коридором.
-- Доброе утро, господин кюре,-- сказала Тэза, ставя в угол метлу.--
Нынче вы что-то лентяя задали! Знаете, ведь уже четверть седьмого.
И, не давая молодому улыбавшемуся священнику ответить, продолжала:
-- Вас стоит пожурить. Пелена опять разорвалась. Куда это годится? У
нас только одна на смену: я уж третий день глаза себе порчу, все штопаю
ее... Так вы, чего доброго, оставите бедного господа нашего Иисуса Христа и
вовсе голым!
Аббат Муре, не переставая улыбаться, весело проговорил:
-- Иисусу Христу не надобно столько покровов, моя добрая Тэза! Любите
его, и ему будет тепло: наша любовь согревает его лучше всяких покровов.
Потом, направляясь к небольшому рукомойнику, он спросил:
-- Что сестрица встала? Я ее еще не видел.
-- Мадмуазель Дезире уже давно на ногах.-- Говоря это, Тэза стояла на
коленях перед старым кухонным шкафом, в котором были сложены священные
одеяния.-- Она спустилась к своим курам и кроликам... Ждет цыплят со
вчерашнего дня, а их все нет как нет. Само собой, очень волнуется.
И другим тоном добавила:
-- Вам ризу золотую?
Священник, уже вымывший руки и сосредоточенно вполголоса читавший
молитву, утвердительно кивнул головой. В приходе было всего три ризы:
лиловая, черная и золотая. Последняя служила и по тем дням, когда
предписывались белая, красная и зеленая,-- и потому ее особенно берегли.
Тэза благоговейно сняла ризу с полки, застланной синей бумагой, куда
укладывала ее после каждого богослужения, и положила на шкаф, осторожно
отделив от вышитой парчи тонкое полотно, в которое риза была завернута.
Показался золотой агнец, спящий на золотом кресте и окруженный широким
золотым сиянием. Ткань износилась на складках и образовала вокруг них
бахрому; выпуклые украшения порядочно стерлись и потускнели. Эта риза
служила предметом тревожных забот
всего дома: все ужасались, видя, как блестки одна за другой слетают с
нее. Священнику приходилось надевать ее почти ежедневно. А чем ее заменить,
когда изорвутся последние золотые нити? На какие средства купить три ризы,
которые она одна заменяла?
Поверх ризы Тэза разложила епитрахиль, орарь, поясной шнур, стихарь и
нарамник. Она не переставала болтать, хотя и укладывала в это время орарь в
виде креста на епитрахили и располагала гирляндою шнур так, чтобы он
изобразил заглавную букву святого имени девы Марии.
-- И шнур уже никуда не годится! -- бормотала она.-- Пора бы вам
решиться купить новый, господин кюре... Будь у меня конопля, я бы сама его
сплела, дело нехитрое.
Аббат Муре не ответил. Он приготовлял на столике чашу -- большую
старинную позолоченного серебра чашу на бронзовой подставке. Он только что
вынул ее из белого деревянного шкафа, где хранились священные покровы и
сосуды, миро, требники, подсвечники, кресты. Он накрыл чашу чистым платом,
поставил сверху серебряный, вызолоченный дискос, на котором лежала просфора,
и прикрыл его малым холщовым платом. Когда он покрывал чашу, защипывая две
складки парчового плата, подобранного по цвету и виду к ризе, Тэза
воскликнула:
-- Постойте, в футляре нет антиминса!.. Вчера вечером я собрала все
покровы, платы и антиминсы, чтобы выстирать их, разумеется, отдельно от
остального белья... Я вам еще не говорила, господин кюре: ведь я уже начала
стирать. Громадная стирка будет! Почище, чем в прошлый раз!
И пока священник опускал антиминс в футляр, украшенный золотым крестом
на золотом же фоне, и ставил этот футляр на покров, Тэза поторопилась
сказать:
-- Кстати, я и забыла! Этот постреленок Венсан не пришел. Хотите, я
помогу вам служить обедню, господин кюре? Молодой священник строго взглянул
на нее.
-- Да ведь тут нет греха! -- продолжала она со всегдашней своей доброй
улыбкой.-- Я это уже однажды делала при господине Каффене. Я, право, лучше
служу, чем эти сорванцы:
они смеются, точно язычники, при виде мухи, залетевшей в церковь... Не
смотрите, что я в чепце, что мне стукнуло шестьдесят и что я толста, как
башня,-- господа бога я почитаю побольше, чем эти негодники-мальчишки! Еще
намедни я их застала в алтаре, они там в чехарду играли.
Священник продолжал глядеть на нее, отрицательно покачивая головой.
-- Дыра какая-то эта деревушка,-- ворчала она,-- в ней и полутораста
душ не наберется. Случается, за целый день, вот как сегодня, живого человека
не встретишь. Даже грудных
младенцев--и тех тащат в виноградники! Хотела бы я знать, что они там
делают, в этих виноградниках! Лозы торчат между каменьями, сухие, как
чертополох! Вот уж, поистине, волчье логово это Арто, ведь отсюда не меньше
лье до ближайшей дороги... Разве что ангел сойдет с небес помочь отслужить
вам обедню, господин кюре! Не то, право, никого, кроме меня, не дождетесь!
Вот только, может, кролика нашей барышни, не в обиду вам будь сказано.
Но как раз в эту минуту Венсан, младший из братьев Брише, тихонько
отворил дверь ризницы. Увидав его всклокоченные рыжие волосы и узкие серые
глазки, в которых так и прыгали огоньки, Тэза вскипела.
-- Ах безбожник! -- закричала она.-- Бьюсь об заклад, что ты уже успел
набедокурить!.. Ну же, входи, входи скорей, бездельник! А то господин кюре
боится, как бы я не осквернила господа бога!
При виде мальчугана аббат Муре взял нарамник. Он приложился к вышитому
посредине кресту, с минуту подержал одеяние над головой и, опустив его на
воротник рясы, скрепил ленты крест-накрест, правую поверх левой. Затем,
начав с правой руки, надел стихарь -- символ непорочности. Венсан присел на
корточки и вертелся вокруг священника, поправляя стихарь и следя, чтобы он
со всех сторон ниспадал ровными складками не ниже чем на два пальца от пола.
После чего он подал аббату шнур, которым тот крепко-накрепко препоясал
чресла --- в память уз, наложенных на спасителя во время его страстей.
Тэза стояла рядом. Она была уязвлена, мучилась ревностью и едва
сдерживалась. Впрочем, язык у нее так и чесался, и долго сохранить молчание
она не могла:
-- Приходил брат Арканжиа. Сегодня в школе у него ни одного ученика не
будет. Вот он и помчался, словно буря, в виноградники надрать уши всей этой
мелюзге... Вам бы надо с ним повидаться. Ему, видно, хочется кое-что
сообщить.
Аббат Муре жестом приказал ей замолчать. Сам он больше не разжимал губ.
Он тихо прочел положенные молитвы, взял орарь, приложился к нему и надел на
левую руку повыше локтя, посвящая себя на добрые дела. Затем скрестил на
груди епитрахиль -- символ священнического сана и власти,-- также
предварительно приложившись к ней. Когда понадобилось укрепить ризу, Тэза
поспешила на помощь Венсану: она тонкими шнурами привязала ее так, чтобы та
не спадала назад.
-- Пресвятая дева! Я позабыла сосуды!-- пробормотала она и бросилась к
шкафу.-- Живее, пострел!
Пока Венсан наполнял сосуды из толстого стекла, она поспешно вытащила
из ящика чистый плат. Аббат Муре, держа
чашу снизу левой рукой и возложив персты правой на футляр с антиминсом,
сделал, не снимая скуфьи, низкий поклон перед распятием из черного дерева,
висевшим над шкафом. Мальчик тоже поклонился; затем первым вышел из ризницы,
неся покрытые платом сосуды. За ним, в глубоком благоговении, опустив глаза
долу, последовал священник.
II
В это майское утро пустая церковь так и сверкала белизной. Веревка
возле исповедальни перестала раскачиваться. Направо от дарохранительницы, у
самой стены, красным пятном горела лампада из цветного стекла. Венсан отнес
сосуды на жертвенник, сошел налево, на нижнюю ступень, и опустился на
колени. А священник, преклонив колено на каменном полу церкви перед святыми
дарами, поднялся затем к престолу, разостлал антиминс и поставил посреди его
чашу. Потом с требником в руках вновь сошел вниз, опустился на колени и
истово перекрестился. Затем молитвенно сложил на груди руки и приступил к
великому божественному действу, с лицом, бледным от веры и любви:
-- Introibo ad altare Dei1.
-- Ad Deum qui loetificat juventutem meam 2,-- пробормотал
Венсан. Он проглатывал ответы на антифоны и псалом, потому что то и дело
поворачивался на пятках и озирался на шмыгавшую по церкви Тэзу.
Старуха с беспокойством поглядывала на одну из восковых свечей. Ее
тревога, казалось, усилилась, когда священник, склонившись в земном поклоне
и вновь сложив руки, стал произносить "Confiteor" 3. Тэза также
остановилась, ударила себя в грудь, наклонила голову, но продолжала следить
за свечой. Торжественный голос священника и бормотание служки еще некоторое
время сменяли друг друга.
-- Dominus vobiscum4.
-- Et cum spiritu tuo s.
Затем священник, расставив руки и вновь соединив их, произнес с
чувством умиления и сердечным сокрушением:
-- Oremus...6.
Тэза не в силах была дольше сдерживаться. Она прошла за
' Вниду ко алтарю господню (лат.). 2 К богу, который радует
юность мою (лат )
< Яс^ТамиТ-^Г"0"" молитва "Р"
испове^
5 И со духом твоим (лат.).
6 Помолимся... (лат.).
алтарь, дотянулась до свечи и обстригла фитиль кончиком ножниц. Свеча
оплывала. Две большие восковые слезы уже скатились с нее. Тэза вернулась на
середину церкви, стала поправлять скамейки, осмотрела, полны ли кропильницы.
А священник приблизился к алтарю, возложил руки на пелену престола,
помолился шепотом и затем прикоснулся к ней губами.
Позади него внутренность церковки по-прежнему озарялась бледным
утренним светом. Солнце поднялось только до уровня черепичных крыш. "Kyrie,
eleison" 1 трепетно прозвучало в этом жалком строении,
напоминавшем сарай с оштукатуренными стенами и плоским потолком, на котором
виднелись выбеленные балки. С каждой стороны было по три высоких окна с
обыкновенными стеклами, по большей части треснувшими или разбитыми; они
пропускали какой-то резкий белесоватый свет. Солнечные лучи врывались в них
бурно и обнажали нищету божьего дома в этой затерянной деревушке. В глубине,
над главным, никогда не отворявшимся входом, порог которого зарос травой,
возвышались дощатые хоры, куда вела крутая лестница. Они занимали
пространство от одной стены до другой;
по праздникам доски так и скрипели под деревянными башмаками прихожан.
Неподалеку от лесенки помещалась крашенная в лимонно-желтый цвет
исповедальня с рассохшимися филенками. Напротив, возле низенькой двери,
стояла купель, старинная кропильница на каменной подставке. А посреди
церкви, справа и слева, высились два небольших алтаря, окруженных деревянной
балюстрадой. В левом приделе, посвященном святой деве, находилась гипсовая
позолоченная статуя божьей матери: на ее каштановых локонах золотилась
корона, левой рукой она поддерживала младенца Иисуса, нагого и улыбающегося;
маленькой ручкой он возносил звездную сферу вселенной. Дева-мать ступала по
облакам; у ног ее виднелись головки крылатых херувимов. Над правым алтарем,
где служились панихиды, возвышалось распятие из раскрашенного картона.
Христос, словно дополнявший мадонну из левого придела, был величиной с
десятилетнего ребенка; он был изображен в страшной агонии, с закинутой назад
головою, с выдававшимися вперед ребрами, с запавшим животом, со скрюченными,
забрызганными кровью руками и ногами. В церкви имелась еще кафедра --
четырехугольный ящик, на который надо было взбираться по лесенке из пяти
ступенек. Кафедра возвышалась против стенных часов с гирями, заключенных в
футляр орехового дерева. Глухие удары маятника напоминали биение огромного
сердца, которое, казалось, было спрятано где-то под плитами пола и сотрясало
церковь. Вдоль всей средней части церкви тянулись четырнадцать грубо
намалеванных картин в черных багетовых
"Господи, помилуй" (греч.).
рамах, изображавших четырнадцать этапов крестного пути. Эти "страсти
Господни" оттеняли желтыми, синими и красными пятнами резкую белизну стен.
-- Deo gratias \-- пробормотал Венсан по окончании "Апостола".
Близилась тайна любви -- заклание святой жертвы. Служка взял требник и
положил его налево, рядом с евангелием, при этом он старался не дотронуться
до листов книги. Проходя мимо дарохранительницы, он всякий раз торопливо
преклонял колени и сгибался в поклоне. Затем он перешел на правую сторону
церкви и, скрестив руки, смиренно слушал чтение Евангелия. Священник осенил
требник крестным знамением и перекрестился сам: особо перекрестил он чело в
знак того, что никогда не будет стыдиться божественного глагола; уста --дабы
показать постоянную готовность исповедывать истинную веру; сердце --
указывая этим, что оно всецело принадлежит господу богу.
-- Dominus vobiscum,-- сказал он и обернулся. Взор его утонул в
холодной, пустынной белизне церкви.
-- Et cum spiritu tuo,-- ответил Венсан, снова опускаясь на колени.
Произнеся молитвы проскомидии, священник открыл чашу. С минуту он
подержал на уровне груди дискос с причастием -- жертвою, которую он вознес
богу за себя, за присутствующих и за всех верующих, живых и мертвых. Затем,
не дотрагиваясь пальцами до просфоры, он сделал движение, от которого она
соскользнула к краю антиминса, взял чашу и бережно вытер ее платом. Венсан,
подойдя к жертвеннику, снял и начал передавать пастырю сосуды -- сначала
склянку с вином, затем с водою. И тогда пастырь принес жертву за весь мир --
наполненную до половины чашу, которую он водрузил на середину антиминса и
покрыл воздухами. Затем, помолившись еще, омыл тонкой струей воды кончики
большого и указательного пальцев каждой руки, дабы очиститься от. малейших
пятен греха. Когда священник вытерся платом, Тэза, дожидавшаяся этого,
вылила воду в цинковое ведро, стоявшее в углу алтаря.
-- Orate, fratres 2,-- громко возгласил священник и,
обратившись к пустым скамьям, распростер и вновь соединил руки, призывая к
молитве усердных прихожан.
Затем он повернулся к алтарю и продолжал службу, понизив голос. Венсан
пробормотал длинную латинскую фразу и запутался в ней И в эту минуту в окна
церкви хлынули желтые лучи. На призыв священника к обедне пришло солнце. Оно
залило широкими золотыми потоками левую стену, исповедальню,
1 Богу благодарение (лат.). 2 Помолимся, братие {лат.).
алтарь девы Марии, большие часы. В исповедальне что-то хрустнуло.
Богоматерь, в сиянии славы, в блеске короны и золотой мантии, нежно
улыбнулась младенцу Иисусу нарисованными губами. Часы тоже согрелись и
словно пошли быстрее. Казалось, солнце населило скамьи пылинками, и они
закружились и заплясали в его лучах. Скромная церковь, напоминавшая
выбеленный сарай, будто наполнилась живой толпою. Снаружи доносился веселый
шум просыпающихся полей:
привольно вздыхали травы, обогревались на солнышке листья, приглаживали
свои перышки и вспархивали птицы. Вместе с солнцем в церковь вошла и сама
природа. У одного из окон высилась могучая рябина, ветви ее просунулись в
разбитые стекла, и почки точно пытались заглянуть внутрь; а в скважины пола
из-под двери пробивалась с паперти трава, грозя заполонить собою церковь.
Среди этой торжествующей жизни один лишь великий Христос, оставаясь в
полумраке, напоминал о смерти, выставляя напоказ страдания своей
намалеванной охрой и затертой лаком плоти. В разбитое окно влетел воробей;
поглядел и упорхнул, но тотчас же вновь появился, бесшумно полетал по церкви
и опустился на скамью перед алтарем девы Марии. За ним последовал другой. И
вскоре со всех ветвей рябины слетелись воробьи и без страха запрыгали по
плитам пола.
-- Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dominus, Deus, Sabaoth 1,--
произнес священник вполголоса и слегка наклонил плечи.
Венсан трижды прозвонил в колокольчик. Воробьи, испуганные этим
внезапным звоном, упорхнули с таким шумом, что Тэза, ушедшая было в ризницу,
возвратилась оттуда, ворча:
-- Негодники! Они все перепачкают... Бьюсь об заклад, это наша барышня
опять набросала им хлебных крошек.
Приближалась грозная минута. Тело и кровь бога нисходили на алтарь.
Священник приложился к пелене, соединил руки, многократно осеняя крестным
знамением и чашу и причастие. Он совершал теперь положенные молитвы,
охваченный смирением и признательностью к господу. Его движения и позы,
прерывающийся голос -- все говорило о том, каким он чувствует себя ничтожным
и какое испытывает волнение от того, что избран для столь высокого деяния.
Венсан опустился позади священника на колени и, слегка поддерживая его ризу
левой рукой, приготовился звонить в колокольчик. А тот, опершись локтями о
край престола, взял просфору указательным и большим пальцами обеих рук и
произнес священные слова: Hoc est enim corpus meum 2. Затем,
преклонив колени, медленно поднял причастие над собой, как только мог выше,
не переставая смот-
Свят, свят, свят, господь бог Саваоф (лат.). 2 Ибо сие есть
тело мое (лат.).
реть на него- В это время служка, простершись на полу, трижды прозвонил
в колокольчик. После этого священник снова положил на престол локти,
поклонился, поднял чашу, на этот раз следя глазами за нею, и, сжимая правой
рукой подставку, которую поддерживал левой, освятил вино: Hie est enim calix
1. Служка в последний раз трижды прозвонил.
Вновь совершилось великое таинство искупления, вновь пролилась
божественная кровь.
-- Вот я вас! -- ворчала Тэза, грозя кулаком воробьям. Но воробьи
больше ничего не боялись. В самый разгар звона они нахально возвратились в
церковь и запрыгали по скамьям. Всякий раз звон колокольчика будто радовал
их, и они отвечали на него громким чириканьем: казалось, это уличные
мальчишки перебивают латынь священника своим жемчужным смехом. Солнце
пригревало птицам перышки; кроткая бедность церкви словно очаровывала их,
здесь они вели себя как дома, как в овине, где оставили открытым слуховое
окно:
они чирикали, дрались и ссорились из-за крошек, рассыпанных на полу.
Один воробей уселся на золотое покрывало улыбавшейся пречистой девы, другой
затеял возню возле юбок Тэзы, которую такая дерзость окончательно вывела из
себя. И лишь душевно сокрушенный священник, устремив пристальный взор на
святое причастие и соединив большой и указательный пальцы, не слышал возни
внутри церкви; стоя в алтаре, он не замечал ни теплого майского утра, ни
потоков солнечного света, ни вторжения зелени, ни птиц у самого подножия
Голгофы, где осужденная на смертную муку плоть билась в агонии.
-- Per omnia saecula saeculorum2,--возгласил священник.
-- Amen 3,-- отвечал Венсан.
Окончив "Pater"4, священник положил просфору поверх чаши и
преломил ее посредине. От одной из половинок он отделил частицу и уронил ее
в святую кровь в знак тесного союза, который собирался заключить с богом
через причащение. Затем он громко прочитал "Agnus dei" 5 и совсем
тихо -- три остальные предписанные молитвы; он воскорбел о собственном
ничтожестве и покаялся, после чего, опершись о престол локтями и подставив
дискос под самый подбородок, причастился сразу обеими половинами просфоры.
Затем, подняв руки к лицу в горячей молитве, собрал на антиминсе при помощи
дискоса священные частицы, отделенные от причастия, и положил их в чашу.
Одна частица пристала к его большому пальцу; кон-
Ибо сие есть чаша (лат.). 2 И во веки веков (лат.).
s Аминь (лат.).
4 "Отче наш" (лат.).
5 "Агнец божий" (лат.),-- начальные слова молитвы.
чиком указательного он снял ее. Перекрестив себя чашей, он вновь поднес
дискос к подбородку и в три глотка, не отрывая губ от чаши, осушил ее до
дна, приобщившись к драгоценной крови и телу Господню.
Венсан встал, чтобы взять сосуды с жертвенника. Но внезапно дверь из
коридора, соединявшего церковь с жилищем священника, отворилась настежь,
коснувшись стены, и в проходе показалась красивая девушка лет двадцати двух,
с ребяческим выражением лица, что-то прятавшая в переднике.
-- Целых тринадцать! -- воскликнула она.-- Все яйца были хорошие!
Отвернув передник, она показала выводок цыплят: птенцы шевелили
крылышками, покрытыми нежным пушком, и смотрели черными бусинками глаз.
-- Поглядите! Какие милашки, просто душечки!.. Вот этот беленький уже
взбирается на спинки других! А тот, пестренький, уже хлопает крылышками!..
Дивные яйца. Ни одного болтуна!
Тэза, все же помогавшая служить обедню, передавая Венсану сосуды для
омовения, обернулась и громко сказала:
-- Помолчите, мадмуазель Дезире! Сами видите, мы еще не закончили!
Крепкий запах скотного двора, словно свежее дуновение жизни, проникал в
церковь через раскрытую дверь вместе с падавшими на алтарь теплыми лучами
солнца. С минуту Дезире постояла, любуясь принесенным ею семейством и глядя,
как Венсан наливает вино очищения, а брат пьет его, чтобы во рту не осталось
ничего от святых даров. Она все еще стояла, когда он возвратился, держа чашу
обеими руками, дабы принять на большой и указательный пальцы вино и воду
омовения, которые он также выпил. Но тут курица, искавшая своих цыплят,
закудахтала поблизости, угрожая вторгнуться в церковь. Тогда Дезире
удалилась, осыпая птенцов материнскими ласками. В это время священник
приложил плат к губам, а затем вытер им края и дно чаши.
Обедня заканчивалась, пастырь возглашал благодарение богу. Служка в
последний раз принес требник и положил его справа. Священник накрыл чашу
платом, дискосом и воздухами; затем снова защипнул на покрове две широкие
складки и опустил на него футляр, в который вложил антиминс. Все его
существо выражало горячую благодарность. Он испрашивал у неба отпущения
грехов, благодати святого жития и приобщения к вечной жизни. Он все еще был
поглощен чудом божественной любви, непрерывным жертвенным закланием,
ежедневно питавшим его кровью и плотью спасителя.
Прочитав молитвы, он обернулся и произнес:
.-- Ite, missa est1.
-- Deo gratias,-- отвечал Венсан.
Священник повернулся и приложился к алтарю, затем снова вышел вперед.
Протянув правую руку, а левую держа пониже груди, он благословил церковь,
полную солнечного света и воробьиного гама:
-- Benedicat vos omnipotens Deus, Pater et Filius, et Spi-ritus Sanctus
2.
-- Amen,-- ответил служка и перекрестился. Солнце поднималось все выше,
и воробьи совсем осмелели. Священник читал на левом аналое евангелие от
Иоанна, возвещавшее о вечности Слова. А тем временем солнечные лучи залили
весь алтарь, осветили створки, отделанные под мрамор, и совсем поглотили
огоньки двух свечей: теперь их короткие фитили казались двумя темными
пятнами. Торжествующее светило ярко озаряло крест, подсвечники, ризу,
покровы на чаше, и все это золото меркло под его лучами. А когда священник,
взяв чашу и преклонив колено, с покрытой головою, вышел из алтаря в ризницу,
предшествуемый служкой, который нес плат и сосуды,-- дневное светило
осталось единственным властелином церкви. Лучи его позолотили пелену, зажгли
блеском дверцу дарохранительницы, славя плодородие мая. От плит веяло
теплом. По оштукатуренным стенам, по статуе пречистой девы и даже по
распятию пробегал трепет жизни, будто сама смерть была побеждена вечной
юностью земли.
III
Тэза поспешила потушить свечи. Она замешкалась, выгоняя воробьев; и
когда отнесла в ризницу требник, аббата Муре там уже не было. Он сам убрал
священную утварь, омыв предварительно руки, и теперь в столовой, стоя,
завтракал чашкою молока.
-- Вам бы не стоило позволять сестре разбрасывать в церкви хлеб,--
заявила Тэза, входя в комнату.-- Эту милую затею она придумала прошлой
зимой. Уверяет, что воробьям холодно и господь бог может их накормить... Вот
увидите, она еще заставит нас спать вместе с курами и кроликами.
-- Нам же будет теплее,--добродушно отвечал молодой
священник.--Вечно-то вы ворчите, Тэза! Пусть бедняжка Дезире возится со
своими животными. Ведь у нее, у нашей простушки, других радостей нет!
1 Ступайте, обедня окончена (лат.].
2 Да благословит вас господь всемогущий, отец и сын и святой
Дух (лат.).
Служанка так и застыла посреди комнаты.
-- Ну да,-- возразила она,-- вы еще, чего доброго, позволите даже
сорокам вить гнезда в церкви! Ничего-то вы не замечаете, послушать вас --
все хорошо... Повезло вашей сестрице, что вы, как вышли из семинарии, взяли
ее к себе! Ни отца, ни матери! Хотела бы я знать, кто, кроме вас, позволил
бы ей целые дни проводить на скотном дворе?
Переменив тон, она продолжала уже более мягко:
-- И то сказать, жаль, конечно, запрещать ей это. Ведь она у нас будто
малое дитя. Ей и десяти лет по уму не дашь, даром, что одна из самых сильных
девушек в округе... Знаете, по вечерам я ее еще укладываю спать, и она
требует, чтобы я рассказывала ей сказки да убаюкивала, словно ребенка.
Аббат Муре, не присаживаясь, допивал молоко. Пальцы его слегка
покраснели: в столовой было холодно. В этой большой комнате с серыми
крашеными стенами и выложенным плитками полом, кроме стола и стульев, не
было никакой другой мебели. Тэза сняла салфетку, которую было разостлала на
краю стола для завтрака.
-- Вы совсем не употребляете столового белья,-- пробормотала она.--
Посмотришь -- вам будто и присесть некогда, вечно торопитесь... Ах, если бы
вы знавали господина Каффена, бедного покойного кюре, который был здесь до
вас! Вот уж неженка! Он бы и пищи переварить не мог, если бы поел стоя...
Нормандец он был, как и я, из Кантле. Ох! Не очень-то я ему благодарна, что
он привез меня сюда, в эту волчью яму. Господи, как мы первое время здесь
скучали! У бедного моего кюре произошли неприятности в наших краях... Как,
сударь, вы даже не подсластили молока? Оба куска сахара остались!
Священник поставил чашку.
-- Да, забыл, кажется,-- сказал он.
Тэза посмотрела ему в лицо и пожала плечами. Она сложила в салфетку
ломтик ситного хлеба, также оставшийся нетронутым. А когда аббат собрался
уходить, подбежала к нему, опустилась на колени и закричала:
-- Обождите, у вас шнурки развязались... Никак не пойму, как вы можете
ходить в этих мужицких башмаках! С виду вы такой нежный, такой
избалованный!.. Видать, епископ хорошо вас знает, коли дал вам самый бедный
приход в департаменте.
-- Но ведь я сам выбрал Арто...-- сказал священник и снова улыбнулся.--
Вы что-то сегодня не в духе, Тэза! Разве мы не счастливы здесь? У нас есть
все, что надо, и живем мы мирно, точно в раю.
Тут она сдержалась, засмеялась сама и ответила:
-- Святой вы человек, господин кюре!.. Ладно! Чем спорить, поглядите-ка
лучше, какая знатная у меня стирка!
Ему пришлось отправиться с нею. Тэза грозила, что не выпустит его из
дому, пока он не похвалит ее работу. Выходя из столовой, он наткнулся в
коридоре на кусок штукатурки.
-- Это еще что такое? -- удивился он.
... ... ... Продолжение "Проступок аббата Муре" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |