Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Грин, Грэм - Грин - Меня создала Англия

Проза и поэзия >> Переводная проза >> Грин, Грэм
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Грэм Грин. Меня создала Англия

-----------------------------------------------------------------------

Graham Green. England Made Me (1935).

Пер. - В.Харитонов. М., "Эй-Ди-Лтд", 1994.

OCR & spellcheck by HarryFan, 7 May 2002

-----------------------------------------------------------------------

Раз я живу - не умирать же мне с голоду.

Уолт Дисней. Кузнечик и муравей

1


    Видимо, она ждала любовника. Без малого час просидела она на высоком табурете, вполоборота к стойке, не сводя глаз с вращающейся двери. За ее спиной под стеклянным колпаком стопкой громоздились бутерброды с ветчиной, шипели спиртовые чайники. Когда дверь открывалась, внутрь вползал едкий запах машинной гари. От него сводило кожу на лице и скулы.

    - Еще джин. - Уже третья рюмка. Негодяй, подумала она с нежностью, я же умираю с голоду. Научившись пить шнапс, она и джин проглотила залпом; хорошо бы с кем за компанию, но компании не было. Мужчина в котелке, поставив ногу на медный приступок и облокотившись на стойку, тянул пиво, что-то говорил, опять прикладывался к кружке, вытирал усы, что-то говорил, посматривал на нее.

    Через пыльное дверное стекло она вгляделась в шумную темноту снаружи. В тусклый прямоугольник сыпали искрами машины, сигареты, тележка выбивала искры на асфальте. Дверь крутанулась, заглянула усталая старуха, кого-то не нашла.

    Она поднялась с табурета; мужчина в котелке следил за ее движениями, официантки бросили вытирать посуду, смотрели. Их мысли барабанили ей в спину: не дождалась, значит? Интересно, что он из себя представляет? Поиграл и бросил? Она стояла в дверях, искушая их любопытство: ее забавляла обступившая тишина - глубокая и внимающая.

    Ее взгляд обежал пустые голубые рельсы, скользнул по платформе и уткнулся в дальние фонари и книжные киоски; потом она вернулась к своему табурету, чувствуя, как облепившие ее чужие мысли отлетают вместе с чайным паром, официантки протирали стаканы, мужчина в котелке потягивал пиво.

    - Дальше будет хуже. Возьмите, к примеру, шелковые чулки.

    - Еще джин... - Теперь она только пригубила, опустила рюмку на стойку и стала торопливо краситься, словно спохватившись, что в горячке ожидания пренебрегла обязанностями. Уверенная, что он уже не придет, а еще час надо чем-то себя занимать, она про них и вспомнила: рот, нос, щеки, брови. - Фу-ты, черт! - Сломался карандаш для бровей, и упавший на пол грифель она растерла носком туфли. - Фу-ты, черт! - ей было наплевать, что ее опять обступает любопытство, холодное и враждебное. А ведь это все равно, что разбить зеркало, - плохо, не к добру. Уверенность покидала ее. Она уже сомневалась, узнает ли брата, если он соблаговолит явиться.

    Но узнала сразу: шрамик под левым глазом, круглое лицо, которое всегда казалось неожиданно осунувшимся, лицо утомленного ребенка, и настораживающее даже посторонних добродушие.

    - Кейт, - он был весь раскаяние, - прости, что опоздал. Я не виноват. Видишь ли... - и насупился, готовый встретить недоверие. И целуя его, обнимая, чтобы убедиться в его реальности, в том, что он-таки пришел и они опять вместе, она думала: а с какой стати верить ему? Он рта не откроет без того, чтобы не соврать.

    - Хочешь моего джина? - Он пил медленно, и она, как о себе самой, уверенно поняла, что он встревожен.

    - Ты не изменился.

    - А ты изменилась, - сказал он. - Ты очень похорошела, Кейт. - Вот оно, думала она, обаяние, твое проклятое пленительное обаяние. - Благополучие тебе к лицу. - Она всматривалась в него, придирчиво разглядывала, как он одет, искала признаки, что сам он в эти годы видел мало благополучия. Впрочем, один хороший костюм у него всегда был. Высокий, широкий в плечах, худощавый и немного утомленного вида, со шрамом под левым глазом, он сразу привлек внимание официанток. - Пожалуйста, пива, - и официантка буквально распласталась на стойке: Кейт перехватила зажегшийся в его глазах лучик обаяния.

    - Куда пойдем ужинать? Где твои чемоданы? - Он чуть подался от стойки и поправил школьный галстук.

    - Дело в том, что... - начал он.

    - Ты со мной не едешь, - сказала она с печальной уверенностью. Даже удивительно, как у нее сразу опустились руки: ведь ему как дом родной эта комната, клубы дыма за дверью, выдохшееся пиво, "Гиннес вам полезен" и "Уортингтон вас выручит" - в нем самом та же самоуверенность и нахрапистый тон рекламы.

    - Откуда ты знаешь?

    - Я всегда знаю. - Действительно, она всегда знала наперед; она была на полчаса старше; порою ее угнетала мысль, что за эти несчастные полчаса она расхватала мужские качества - твердый характер, напористость, а ему оставила лишь обаяние, которого так не хватает женщинам. - Тебе что же, не дают работу в Стокгольме?

    Он облучил ее улыбкой; опустив обе ладони на ручку зонта (перчатки, подумала она, нужно почистить), он привалился спиной к стойке и лучисто улыбнулся ей. Всем своим видом он как бы предлагал: поздравьте меня, и его беспокойные глаза, смешливые и добрые, хитрили с ней, точно фары подержанного автомобиля, который тут подкрасили, там навели блеск - и выставили продавать. И он бы убедил кого хотите в том, что на сей раз поступил умнее некуда, - кого угодно, только не ее.

    - Я уволился.

    Знакомая история. Каждый год эта роковая фраза оглушала отца, подтачивая его последние силы. Отец боялся подходить к телефону: "Я уволился". "Я уволился..." - и в голосе даже гордость, словно совершен похвальный поступок, а потом пошли телеграммы с Востока, отец распечатывал их дрожащими пальцами. "Я уволился" - из Шанхая, "Я уволился" - из Бангкока, "Я уволился" - из Адена; он безжалостно подбирался ближе, ближе. До самой смерти отец верил буквальному смыслу этих телеграмм, которые не фамильярничали даже с близкими и были подписаны полным именем: Энтони Фаррант. Но Кейт - она знала больше, и за написанным слышала: уволили. Меня уволили. Уволили.

    - Давай выйдем, - предложила она. Нехорошо унижать его перед официантками. И опять эта гулкая внимающая тишина и провожающие взгляды. В дальнем конце платформы она начала расспросы.

    - Сколько у тебя денег?

    - Ни гроша, - сказал он.

    - Тебе же оплатили последнюю неделю. Если ты за неделю предупредил, что увольняешься.

    - Собственно говоря, - протянул он, играя на фоне дымящегося металла, посвечивая себе зеленым огоньком семафора, ждавшего экспресс с восточного побережья, - собственно говоря, я ушел сразу. Вопрос чести, иначе было нельзя. Ты не поймешь.

    - Возможно.

    - И потом, до денег хозяйка поверит мне в долг.

    - А сколько это протянется?

    - А-а, через недельку что-нибудь найду. - Завидная вроде бы выдержка, а на деле полная беспомощность. Просто-напросто он уповал на то, что деньги сами подвернутся, и они-таки подворачивались: старый однокашник узнал его на улице по галстуку, остановил, помог с работой; он сбывал родне пылесосы; он не постесняется обвести вокруг пальца неопытного провинциала; на крайний случай оставался отец.

    - Не забывай: отец уже не поможет.

    - Как прикажешь тебя понимать? Я не нахлебник. - Он вполне искренне верил, что никогда не был нахлебником. Брал взаймы - это да, его долги родным должны уже составлять приличную сумму, но это долги, а не подачки; в один прекрасный день его "проект" увенчается успехом - и он со всеми расплатится. Закрывшись от дыма и пережидая, когда пройдет экспресс, Кейт вспомнила некоторые его проекты: скупить в библиотеках старые романы и продавать в деревнях; грандиозная "посылочная" идея: специальная контора упаковывает рождественские подарки, сама разбирается с почтой - и все за два пенса; собственного изобретения рукогрейка (в полую ручку зонта закладывается кусок раскаленного угля). Послушать его - вполне разумные проекты, не придерешься, за исключением одного несчастного обстоятельства: что он сам брался их осуществить. - Мне нужен только капитал, - объявлял он, и его оптимизма не могла поколебать даже мысль о том, что больше пяти фунтов ему никто и никогда не доверит. И тогда он пускался в предприятие без всякого капитала; по субботам и воскресеньям в доме появлялись странные гости: мужчины постарше, но в таких же школьных галстуках и тоже бурлившие энергией, хотя потише. Потом дело сворачивали, и длинные и запутанные счета выявляли поразительную истину: потерял он ровно столько, сколько занял. - Будь у меня настоящий капитал! - сокрушался он, никого не виня и никому не возвращая долга. Новые долги прибавлялись к старым, но "нахлебником" он никогда не был.

    Для тридцати трех лет, думала она, у него слишком моложавое лицо, все еще лицо школьника, которое чуть подсушил морозный денек. Он и казался школьником, набегавшимся в холод за футбольным мячом. Его внешность раздражала ее, потому что должен, наконец, человек стать взрослым, но прежде чем она решилась высказать ему все начистоту, у нее опять защемило сердце от его нелепой наивности. Он был безнадежно беспомощен в мире бизнеса, который она так хорошо знала, в котором чувствовала себя как рыба в воде; он был только способный ребенок среди способных на все взрослых людей - он обманывал, но по мелочам. Свыше тридцати лет читала она его мысли, переживала, как свои, его страхи, и знала, что он способен обнаружить неожиданные качества. Есть вещи, которые он никогда не позволит себе сделать. И в этом, подытожила Кейт, они совершенно разные.

    - Слушай, - сказала она. - Я не оставлю тебя здесь без денег. Поедешь со мной. Эрик даст тебе работу.

    - Я не знаю языка, а кроме того, - он налег обеими руками на зонтик и улыбнулся беспечной улыбкой обладателя тысячи фунтов на текущем счету, - я не люблю иностранцев.

    - Дорогой мой, - взорвалась она, - твои взгляды устарели. В таком деле, как "Крог", иностранцев нет. Мы там все интернационалисты, без родины. Это тебе не пыльная контора в Сити, где двести лет заправляет одна семья.

    Нет, иногда с ним можно говорить - все понимает с полуслова.

    - Сокровище мое, - ответил он, - может, это как раз по мне. Я тоже пыльный, - уронил он, обтекаемо предупредительный, с застывшей улыбкой на лице, в щеголеватом и единственном приличном костюме. - Кроме всего прочего, у меня нет рекомендаций.

    - Ты же сказал, что уволился.

    - Ну, все не так просто.

    - А то я не знаю.

    Они отступили в сторону, пропуская тележку.

    - Умираю с голоду, - признался Энтони. - Одолжи пять шиллингов.

    - Поедешь со мной, - повторила она. - Эрик даст тебе работу. Паспорт у тебя есть?

    - Где-то валяется.

    - Надо забрать.

    Огни прибывающего поезда залили его лицо, и она с сокрушительной нежностью увидела на нем растерянность и испуг. Он голоден, у него нет даже пяти шиллингов, а то бы он, конечно, никуда не поехал. Что он тоже пыльный - это видно: столичная пыль запорошила ему глаза, все ему здесь по душе - клубы дыма и пара, мраморные столики, шутки у пивной стойки; он был своим человеком в случайных, на одну ночь, гостиницах, в подвальных конторах, - встревал в сомнительные предприятия, якшался с маклерами. Если бы я не встретила Эрика, подумала она, то и мне пылить бы по этой дорожке.

    - Возьмем такси, - сказала она.

    За окном тянулись велосипедные магазины на Юстон-роуд; по-осеннему зябко мерцало электричество за клаксонами, спицами и банками с резиновым клеем; на ночь велосипеды заводили в помещение, огни гасли, и все погружалось в зимнее оцепенение.

    - Да, - вздохнул Энтони. - Красиво, а? - Сколько осенних примет: откуда-то прибившиеся листья на станции метро Уоррен-стрит, отблеск фонаря на мокром асфальте, бледный огонь дешевого портвейна в старушечьих руках. - Лондон, - вздохнул он. - Другого такого нет. - И прислонился лбом к стеклу.

    - К черту, Кейт, не хочу я никуда.

    По этой фразе она поняла, какой ад у него в душе. "К черту, Кейт". Она вспомнила темный сарай, луну над стогами сена и брата, мнущего в руках школьную фуражку. У них столько общих воспоминаний, сколько наживет разве только супружеская пара за тридцать лет совместной жизни. "Тебе надо идти", и только когда он совсем пропал из виду, сама вернулась в свою школу, где ее ждали забывшая про сон учительница, двухчасовой допрос и запись в кондуите.

    - Поедешь без разговоров.

    - Ну, конечно, тебе лучше знать, - сказал Энтони. - Как всегда. Я сейчас вспомнил нашу встречу в сарае. - Смотрите, он и впрямь способен иногда на интуицию. - Я написал тебе, что убегаю из школы, и мы встретились - помнишь? - посередке между нашими школами. Было часа два ночи. Ты погнала меня обратно.

    - Скажешь, я была неправа?

    - Конечно, - сказал он, - конечно, права, - и посмотрел на нее таким пустым взглядом, что впору усомниться, слышал ли он вообще ее вопрос. Глаза пустые, как форзац после страшного или грустного конца.

    - Прибыли, - сказал он. - Рад видеть вас в моих скромных апартаментах. - Ее покоробил его заученно веселый тон, в котором не было ни смирения, ни радушия: он просто отбарабанил азы торгового ученичества. Завидев их, хозяйка улыбнулась и громким шепотом предупредила, что не будет беспокоить, и Кейт начал понимать, что сделала с ним жизнь за время их разлуки.

    - У тебя есть шиллинг на газ?

    - Это ни к чему, - сказала она. - Не будем рассиживаться. Где твои чемоданы?

    - Вообще-то говоря, я их вчера заложил.

    - Ладно. Купим что-нибудь по дороге.

    - Магазины уже закроются.

    - Значит, будешь спать одетым. Где паспорт?

    - В комоде. Я сейчас. Садись на кровать, Кейт.

    Присев, она увидела на столе фотографию в плохонькой рамке: "С любовью, Аннет".

    - Это кто. Тони?

    - Аннет? Милая была девчушка. Пожалуй, я возьму ее с собой. - Он стал отдирать картонку сзади.

    - Оставь ее тут. В Стокгольме найдешь других.

    Он взглянул на строгое глянцевое личико.

    - Классная была девушка, Кейт.

    - Это ее духами пахнет подушка?

    - Нет, не ее. Она давно уже здесь не была. У меня кончились деньги, а девочке надо как-то жить. Где она сейчас - один Бог ведает. Из своей трущобы ушла. Я там был вчера.

    - Когда продал чемоданы?

    - Ну да. Знаешь, такую девушку теряешь раз и навсегда. Ушла - и пиши пропало. Странная какая штука: ты привыкаешь к ней, вы любите, друг друга, еще месяц назад она была рядом - и вдруг не знаешь, где она, жива ли вообще.

    - Чьи же тогда духи? Может - этой?

    - Да, - ответил он, - этой.

    - Похоже, она не первой молодости?

    - Ей за сорок.

    - Куча денег, конечно?

    - Да, в общем она богата, - ответил Энтони. Он взял в руки вторую фотографию и невесело рассмеялся. - Ну и парочка мы, Кейт: у тебя Крог, у меня Мод. - Она молча смотрела, как он, согнувшись, ищет в ящике паспорт; он сильно раздался в плечах со времени их последней встречи. Она вспомнила официанток, их взгляды поверх полотенец, тишину, обступившую их разговор. Трудно поверить, что ему приходится покупать девушку. Но вот он повернулся лицом, и его улыбка сказала все; он носил ее как прокаженный носит свой колокольчик; улыбка заклинала не верить ему.

    - Ну, вот. Паспорт. А он точно даст работу?

    - Точно.

    - У меня нет блестящих способностей...

    - А то я не знаю, - сказала она, впервые за встречу выдавая голосом силу своей горькой любви.

    - Кейт, - сказал он, - глупо, конечно, но мне что-то не по себе. - Он бросил паспорт на кровать и сел рядом. - Мне надоели новые лица. Насмотрелся. - В глубине его глаз колыхнулись шеренги соклубников, спутников, собутыльников, начальников.

    - Кейт, - сказал он. - Ты-то не подкачаешь?

    - Никогда, - ответила она. Это можно было обещать твердо. Освободиться от него уже не получится. Он был больше, чем брат; он был духом предостерегающим: смотри, чего ты избежала; он был жизнью, которую она упустила; он был болью, ибо ей было дано чувствовать только его боль; еще он был страхом, отчаянием, позором - все потому же. Он был для нее всем на свете, кроме успеха.

    - Хорошо бы ты осталась со мной здесь!.. - "Здесь" - это двойная шкала на газовом счетчике, грязное окно, растеньице с длинными листьями, бумажный веер в пустом камине; "здесь" - это пахнущая подушка, фотографии приятельниц, заложенные в ломбард чемоданы, пустые карманы, "здесь" значит: дома.

    Она сказала:

    - Я не могу уйти из "Крога".

    - Крог даст тебе работу в Лондоне.

    - Нет, не даст. Я нужна ему там. - "Там" - это стекло и чистота без единой пылинки, современнейшая скульптура, звуконепроницаемые полы, диктофоны, оловянные пепельницы и Эрик, в тихой комнате принимающий сводки из Варшавы, Амстердама, Парижа и Берлина.

    - Ладно, едем. Деньжата, значит, у него водятся?

    - Водятся, - ответила она, - водятся.

    - И вашему преданному слуге что-нибудь перепадет?

    - Перепадет.

    Он рассмеялся. Он уже забыл, что боялся увидеть новые лица. Он надел шляпу, заглянул в зеркало, поправил платок в нагрудном кармане. - Ну и парочка мы с тобой! - Он поднял ее с кровати и поставил на пол, и она была готова петь от радости, что они снова парочка, но его вид охладил ее: он был настораживающе благопристоен, искушенно наивен и такой неуместный в этом старом школьном галстуке.

    - Что это за галстук? - спросила она. - У вас же...

    - Нет-нет, - ответил он и так стремительно обрушил на нее правду, что она не могла устоять перед обаянием, которое ей было неприятно в нем. - Я себя повысил в чине. Это галстук Харроу.


    Компания поставила мне еще виски. Всем хотелось знать, как все произошло. Несколько недель назад они едва разговаривали со мной, говорили - мне еще повезло, что меня не выставили из клуба, раз я претендовал на воинское звание, которого, кричали они, у меня не было. Тротуар под окнами нещадно накалило солнце, в тени лежал нищий и облизывал свои руки; я до сих пор не могу понять, зачем он лизал себе руки. Капитаны принесли виски, майоры подсели ближе, полковники просили рассказывать не спеша. Генералов с нами не было, они, наверное, спали в своих кабинетах, потому что время близилось к полудню. Все успели забыть, что я никакой не капитан, все почувствовали себя коммерсантами.

    Рыбацкая лодчонка с желтым фонарем, укрепленным на высоте человеческого роста, покачивается на зыбкой волне, и в бледном свете человек, опустившись на колени, выбирает сети; вокруг него море, темнота, мы проплываем, сверкая огнями, у нас играет граммофон.

    Я рассказывал этим парням в клубе, как оказался на тротуаре, когда кули бросил бомбу. Сломалась тележка посреди дороги, автомобиль министра притормозил - и тут кули бросил свою бомбу, но я, если говорить честно, этого не видел, я только услышал грохот на крыше и увидел, как задрожали сетки на окне. Я нервничал: сколько виски они выставят? Очень это обидно - смотреть, как другие играют в бридж, а перехватить денег не у кого. Тогда я сказал, что меня контузило, и они заплатили за три виски, и составилась партия, и я выигрывал уже два фунта с чем-то, но тут вошел майор Уилбер, а уж он-то знал, что меня там и близко не было.

    Запах виски из курительной комнаты, вкус соли на губах. Играет граммофон, опять новые лица.

    Пришлось отправиться в Аден.

    Сдирая с кролика шкурку в зарослях дрока на пустыре, я на секунду зажмурил глаза, нож сорвался и полоснул меня под левым глазом. Мне прожужжали уши, что надо было резать от себя, как будто я не знал, и что теперь я наверняка потеряю глаз. Я умирал от страха, и еще отец дома болел, а потом пришла Кейт. Салатные стены спальни, надтреснутый колокольчик звонит к чаю, я лежу с перевязанным лицом и слышу, как по каменным ступеням спускаются ребята. Они шумят перед комнатой экономки, берут яйцо со своим именем, написанным химическим карандашом на скорлупе, колокольчик снова тарахтит, сейчас его зажмут рукой. И тишина, как на небесах, и до прихода Кейт я лежу совсем один.

    Человек бежал по крышам, и по нему стреляли с улиц и из окон. Он прятался за трубами, скользил в лужах, оставшихся на плоских крышах после дождя. Руки он держал на заду, потому что порвал штаны на этом месте, дождь заливал ему лицо. Это был первый дождь, но я мог уверенно сказать, что он зарядил на несколько недель, потому что и небо было такое, и парило, и на тыльной стороне рук выступал пот.

    - Кейт, - окликнул я - и вот она, я знал, что она придет, и мы сидим одни в сарае.

    За тридцать лет набралось о чем подумать: и что видел, и что слышал, что наврал и что любил, и чего боялся, чем восхищался, чего желал и что бросил за мягко вздымающимся морем и пропавшим маяком, - что промелькнуло, как маленькая станция метро, пустая и ярко освещенная ночью: никто не выходит, поезд не останавливается.

    Я надеялся - может, там разговаривают, но гудки были длинные, и под выжидательными взглядами очереди я набрал номер четыре раза из будки на Серкус-сквер; три раза я не забывал нажать кнопку и вернуть монету, а на четвертый, когда стало ясно, что там никого нет, - забыл. Кому-то подарил бесплатный звонок, а как пригодились бы мне сейчас эти два пенса. Можно, конечно, кинуть орла или решку и выиграть на выпивку. Но на пароходе подобрались одни шведы, а иностранцы спорта не любят, да и языка я не знаю.

    Новые люди, а старые ушли, умерли или болеют и умирают; на улице вывеска: "Сдается". Я нажал кнопку, но звонка не последовало - на площадке отключили электричество. Стена была испещрена карандашными записями: "Зайду позже", "Ушла в булочную", "Оставьте пиво у двери", "Вернусь в понедельник", "Сегодня молока нет". На стене почти не было живого места, все надписи перечеркнуты, кроме одной, которая казалась старой, но вполне могла быть недавней, потому что написано было: "Милый, я скоро. Буду в 12:30", и тогда я бросил ей открытку, что приду в половине первого. Я прождал два часа, сидя на каменных ступенях возле двери на последнем этаже, но никто не пришел.

    Шаги на каменных ступенях, беготня, драка и толчея у дверей спальни; Кейт уже ушла, комната набилась битком, и старосты тушат свет. Даже ночью ни минуты покоя, потому что за перегородкой кто-нибудь обязательно разговаривает во сне. Я лежал, блаженно потея, без сна, забыв о боли под левым глазом, и каждую минуту ожидал, что кто-нибудь бросит губку, шелохнутся занавески, чья-то рука сдернет одеяло, кто-то захихикает и по полу зашлепают босые ноги.

    Старые лица, лица ненавистные и любимые, еще живые или уже мертвые, больные и умирающие, за тридцать лет голова полным-полна всякого хлама, пароход, вздымая нос, идет в открытое море, позади маяк, играет граммофон.

    Вниз по каменным ступеням, в кармане деньги, которые ради нее доставал; тридцать шиллингов в мою пользу, раз ее нет; такие если уходят, то уходят навсегда, пиши пропало. Теперь увешивай комнату фотографиями киноактрис, вырезай портреты из "Болтуна": "Неизвестный поклонник рассчитывает получить ваш автограф на этом портрете. Прилагаю шиллинг на почтовые расходы". В Голливуде до черта шлюх, но моя лучше всех. Несчастье делает человека богаче; и шиллинги при мне, и идти никуда не надо.

    Я, конечно, сразу понял, в чем дело, когда мне передали: "Вас вызывает директор". Я ждал этого со дня на день и каждое утро надевал свой лучший костюм и до блеска чистил зубы. Кто-то мне сказал однажды, что у меня ослепительная улыбка, хотя я никогда не обезьянничал у зеркала, не гонялся за новейшей пастой и не обивал пороги дорогих дантистов. Мужчина должен следить за своей внешностью не меньше, чем женщина. Часто это его единственный шанс. Сошлюсь на Мод.

    Ей даже не за тридцать, а под сорок, блондинка, с рыхловатым бюстом. - Есть вещи, которые мужчина не сделает, - сказал я. - Например, взять у женщины деньги, - и она прониклась уважением, дарила подарки, а я их продавал, когда были нужны наличные. Мы встретились в метро. На всем пути от Эрлз-Корт до Пикадилли через весь вагон присматривались друг к другу; у меня был дырявый носок и я не решался закинуть ногу на ногу. Не торопились. Неторопливый подход. Только на эскалаторе встали рядом.

    И как быстро все получилось с Аннет! Позвонил в квартиру, ждал, что откроет другая, а открыла она, и я подумал: "Классная девушка".

    Когда я открыл дверь, он сделал вид, что пишет: старый трюк, когда хотят указать тебе твое место, и причем всегда срабатывает. - А, мистер Фаррант, - сказал он. - Хочу поговорить с вами о жалобе, которая поступила ко мне от грузоотправителей. Я уверен, что вы внесете полную ясность в этот вопрос. - Он-то, может, и был уверен, только у меня такой уверенности не было.

    И снова в путь, теперь в Бангкок.

    Хлюпает вода, граммофон молчит. На палубе погашены огни, пусто.

    Поучения! Господи, сколько можно учить! Одна Кейт человек, скажет: сделай это, сделай то, а чтобы изводить разговорами - никогда. Еще Аннет, ровная, спокойная и такая нежная в неурочном полумраке задернутых штор. Мод учит, отец учит, директор учит. Боже милостивый, я - Энтони Фаррант, и я не глупее вас. Я могу сложить в уме две колонки цифр, результат помножить на три и вычесть первое попавшееся число. Даже директора ценили во мне эту способность. - Прекрасно, - отзывались они поначалу, - прекрасная работа, мистер Фаррант, - потому что я клал деньги в их карман, а стоило позаботиться о себе, как они сразу попросили внести ясность в это дело.

    Чайная афера. Триста неприкаянных мешков испорченного чая, а на улице стрельба. Я скупил большую партию почти даром, а потом им же продал за настоящую цену. Тем и хороша революция, что деньги валяются под ногами. Зато после на меня косились и уже ни в чем не доверяли.

    В спальне шепот: - Жилет был в раздевалке. Честь пансиона, - порка связанными в узлы полотенцами, грохот по крыше, шелест бумажных занавесок на окнах, испорченный чай, на улицах стрельба, - честь фирмы.

    Пришлось отправиться в Аден.

    Все улеглись: ночь холодная, под белесой пеной, словно срезаемой ножом, не видно воды. На нижней койке кто-то всю ночь бормочет на незнакомом языке, наступает новый день, серый и ветреный, хлопают парусиной шезлонги, к завтраку сходится совсем мало народу; колючий подбородок, унылая жизнерадостность коридорных, девушка с волосами Греты Гарбо прогуливается в одиночестве, запах машинного масла и пропасть времени до обеда. Кейт думает о Кроге.

    Откуда, спрашивается, я знаю, что она думает о Кроге? А вот знаю, как знал тогда, что она придет в сарай.

    Она сказала: - В Гетеборге переночуем, - а я почувствовал, что она чем-то обеспокоена.

    Я выскользнул из спальни как будто в уборную. Под халатом я был одет, ботинки и носки сунул за пазуху, на ногах домашние тапочки. Через прохудившуюся подошву покусывали холодные каменные ступени. Оставил халат в уборной и послушал под дверью заведующего пансионом. Мне везло. Он ушел ужинать, а окна у него были без решеток. Но Кейт отослала меня обратно, и я послушался. Подмороженная дорога, запах вянущих листьев, чистое небо и счастливое чувство, что все позади; ухабистый проселок, хруст веток под ногами, огни машин на шоссе и горькое чувство, что все по-старому.

    Думает о Кроге. "Пользуйтесь изделиями "Крога". Самая дешевая и лучшая марка - "Крог". Так было десять, нет, пятнадцать, погодите - двадцать лет назад, когда няня таскала меня с собой по хозяйственным магазинам; в дверях свисали корзины, приходилось наклонять голову, потом идешь, задевая банки с порошком от сорняков, таращишь глаза на жнейки, а няня тем временем закупает "Крог". Теперь они уже не самые дешевые и не самые лучшие - они просто единственные. "Крог" во Франции, в Германии, в Италии, в Польше - всюду "Крог". Покупайте "Крог" теперь означает: покупайте акции - дивиденды десять процентов и повышение каждый божий день.

    Я бы тоже мог стать известным и богатым, как Крог, если бы мне доверяли, как доверяют Крогу, если бы мне ссудили капитал; а то сунут пять фунтов и ждут, что я им в ножки поклонюсь. Любой мой проект обещал состояние, если бы мне доверяли. Попробовал бы Крог продать хоть одну сотню мешков испорченного чая.

    Но мне никогда не доверяли.

    Когда вошел Уилбер, бесплатное виски кончилось; меня с треском выставили из клуба. Есть на свете город Коломбо. Серое море, телеграммы домой, бандит за трубой на крыше, побег из школы, отзвенел надтреснутый колокольчик, погас свет, жалобы грузоотправителей, грохот разорвавшейся бомбы; сотня мешков испорченного чая, маленький китаец офицер в очках с золотой оправой, дымящий дешевой сигаретой, зеленые стены спальни, серое море, хлопанье парусины на шезлонгах, Кейт думает о Кроге; Крог в каждом доме, как всемогущий Господь Бог; в самой жалкой норе без "Крога" как без рук; "Крог" в Англии, в Европе, в Азии, но и Крог живой человек, как все мы, как сам Господь всемогущий Бог.


    Кейт услышала Энтони много раньше, чем отыскала его столик. Мажорные, располагающие звуки его голоса она слушала с ревнивым обожанием, влюбленно негодуя. Успел обзавестись друзьями, подумала она, на два часа оставила одного в Гетеборге - и он уже нашел себе друзей. Не знаешь, завидовать или стыдиться такой способности.

    

... ... ...
Продолжение "Меня создала Англия" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Меня создала Англия
показать все


Анекдот 
Негр выходит из русского бара (естественно пьяный)
Ближайшее дерево для него стало точкой опоры и равновесия.
Держется он вобщем за это дерево, а тем временем к нему подчаливает
русский (примерно в таком же состоянии) и похлопывая по плечу грит:

-Чё домой?
Негр - кивает.
Русский - подставляя сину. ДАВАЙ ПОДСАЖУ!
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100