Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Солженицын, Александр - Солженицын - Желябугские выселки

Проза и поэзия >> Русская современная проза >> См. также >> Солженицын, Александр
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Александр Исаевич Солженицын. Желябугские выселки

----------------------------------------------------------------------------

Издание: Солженицын А.И. Желябугские выселки. Двучастный рассказ // Новый Мир, э3, 1999

Проект "Военная литература": militera.lib.ru

Книга в сети: militera.lib.ru/prose/russian/solzhenitsyn2/index.html

Источник: www.infoart.ru/magazine

OCR, корректура: нет данных

Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

----------------------------------------------------------------------------

1

     Четвертый день, как мы вдвинулись в прорыв на Неручи. Прошлые сутки моя центральная стояла в трубе под железнодорожным полотном, там крепкая кладка, хороша от бомбежки. Еще и крестьянских баб с детворой там набилось до нас, да два десятка откуда-то взявшихся цыганок и цыган угнездились, - странно было после нашего двухмесячного стоянья в гражданском безлюдьи. А этой ночью в 3 часа дали моей батарее отбой: продвинуться. Пока свернули все посты - уже и свет. И, еще до самолетного времени, перекатили в Желябугские Выселки.

     Это называется - перекатили. Звукобатарее полагается по штату шесть специально оборудованных автобусов, у нас же - драные трехтонка и полуторка. Они везут только боевое и хозяйственное, да при том нескольких сопроводителей, остальная батарея нагоняет пешим ходом. Ее ведет обычно лейтенант Овсянников, командир линейного взвода, а командир измерительно-вычислительного Ботнев, как и я, - гоним, в кабинах, выбирать центральную станцию.

     Это - захватный момент: весь боевой порядок определяется выбором центральной станции. Чем мгновеннее выбрать ее - тем быстрей и безопасней развернемся. Но и выбрать - безошибочно, она - сердце батареи; осколок в сердце - и всей батареи как нет. Вкопать и брезентом перекрыть - в поле ржаном и так бывало, но это - с горя и накоротке.

     Я четвертые сутки обожжен и взбаламучен, не улегается. Все, все - радостно. Наше общее большое движение и рядом с Курской дугой - великанские шаги.

     И какое острое чувство к здешним местам и здешним названиям! Еще и не бывав здесь - сколько раз мы уже тут были, сколько целей пристреливали из-за Неручи, как выедали из карты глазами, впечатывали в сетчатку - каждую тут рощицу, овражек, перехолмок, ручеек Березовец, деревню Сетуху (стояли в ней позавчера), Благодатное (сейчас минуем слева, уже не увидим) и Желябугу, и, вот, Желябугские Выселки. И в каждой деревеньке заранее знали расположенье домов.

     Так, правильно: Выселки на пологом склоне к ручейку Паниковец. И мы - уже тут, докачались по ухабистому съезду с проезжей дороги. Пока самолетов нет - стали открыто. И - ребятам в кузова:

     - Дугин! Петрыкин! Кропачев! Разбегайся, ищи, может где подвал.

     И - прыгают горохом на землю, разбежались искать. В Выселках уже кой-кто есть: там, здесь грузовики, вкопанные передами, наклоном, в апарели. Минометы (уезжают вперед). Дивизионные пушки - правее, на той стороне лощинки. А я пока - по карте, по карте: куда пускать посты. Перед нами на запад - Моховое, оно крупное; у немцев до него еще на той неделе доходили и поезда, разгружались. Моховое - будут держать, тут, наверно, постоим.

     Приблизительно намечаю посты. (Точно выберет только Овсянников.) Они по фронту должны занимать километров пять (по уставу даже и до семи, но мы устав давно поправили, никогда шесть постов не разворачиваем, лишнее, а по нужде-спешке так и четыре; сейчас - пять). А впереди постов нужно найти место нашему наблюдателю - посту-предупредителю. Он должен стоять так (частенько в окопах пехоты), чтобы каждый звук от противника слышал раньше любого из крайних постов и - по выбору своему, тут искусство - решал, на какой звук нажать кнопку, запустить станцию - а на какой не нажимать.

     - Нашо-о-ол! - кричит на подбеге кто же? наш "сын полка", 14-летний Митька Петрыкин, подобранный от начисто разоренного войной Новосиля - когда-то уездного, сейчас холмового белокаменного немого стража у слияния Неручи с Зушей. - Таащ старш... лет... по-о-огреб! Хороший!

     Мы с Ботневым быстро шагаем туда. Как строят здесь - не под домом, а отдельно, с кирпичным обвершьем, дальше дюжина ступенек вниз. Но погреб не прохладный, душный: надышали за ночь-другую-третью ночлежники - хозяева ли, соседи - прячутся тут и вещей же натащили. Зато арочный кирпичный свод - лучше некуда.

     Так нам странно и так радостно видеть живых русских крестьян, около домов - огороды живые, а в поле - хлеба. По советскую сторону фронта все жители, из недоверия, высланы на глубину километров двадцать, третий год ни живой души, ни посева, все поля заросли дикими травами, как в половецкие века.

     (Но ту - обеспложенную, обезлюженную - еще щемливее любишь. Приходит отчетливо: вот за это-то Среднерусье не жалко и умереть. Особенно - после болот Северо-Западного.)

     А по немецкую сторону едва мы шагнули и видим: живут!

     В погребе смотрят на нас с опаской. Нет, не выгоняем, свои:

     - Придется, друзья, придется потесниться вам поглубже. А спереди - мы тут займем.

     Бабы - мужиков нет, старик древний, ребятня - мягко охают: куды подвигаться? Но лица все такие родные. И рады, что не гоним вовсе.

     - Да щас вам ребята мешки-корзины туда перекинут повыше, один на один. Давай, ребята!

     Как ни теснись, а места надо порядочно: и для самого прибора и для четырех малых столиков складных. Но, кажется, поместимся.

     Выбрать место центральной - это был первый подгоняющий вихрь. Теперь второй: скорей спускать станцию в подвал. На это с нами и силы приехали: Дугин и Блохин - два сменных оператора на центральном приборе, и еще из вычислительного взвода.

     Пошел наверх.

     С востока обещательная розовость уже поднялась до вершины неба. И так выявились, до тех пор не видные, редкие перистые облачка.

     Но - обещательно же возникает и самолетный гул. Как надоели, проклятые, до чего пригнетают.

     А - нет. Нет-нет! Наши летят!

     С этой весны - наши все чаще в небе. И мы распрямляемся. В обороне стояли - ночами, в далекий бомбовый налет, с груженым гудом все чаще плыли большими группами наши дальние бомбардировщики. (И что мы так рады? ведь это - по нашим же русским городам.) Когда по Орлу- то и видели мы за шесть десятков верст: пересеченные прожекторные лучи, серебряные разрывы зениток, красные ракеты и молненные вспышки от бомбовых взрывов. А недавно узнали мы и торжествующие волны низкого возврата с ближней операции - ИЛов, штурмовиков, - и "ура" кричали им под крылья, это - прямая нам помощь тут, рядом.

     Пролетают наши в высоте. Рассчитано точно, чтоб немцев заслепило: как раз выплывает край солнца.

     Вычислительный взвод - слаженно работает, привыкли. Осторожно сняли из кузова центральный прибор, понесли вниз. И - столики за ним, и все измерительно-чертежное. А линейщики снаружи у подвала штабелюют проводные катушки с бирками постов: подключаться будем - тут, все линии потянем - отсюда. А старшина Корнев, распорядительный хозяин, выбрал для кухни местечко - пониже в кустах, не слишком прикрыто, но одаль от изб: по избяному порядку вполне пройдутся сверху пулеметами. И около ж кустов указал шоферам рыть апарели для машин - и сам, здоровяк, им помогает: главно - хоть сколько-то принизить моторы в землю. Все б это нам успеть поскорей.

     Хожу, нервничаю, курю. Бессмысленно разворачиваю планшетку и снова, снова смотрю карту, хоть почти на память знаю.

     Солнце взошло на полную. Облачка тают.

     По склону от нас поднимается одна улица Выселок - уже и на ней нарыто свежих густо-черных воронок. А за малым овражком направо - плоская вторая улица. Там - батарейка семидесяти-шести развернута. Избы - как неживые: кто по погребам, кто в перелески подался. Ни одного дыма.

     Ну же, ну же, Овсянников, да не столько же тут ходу.

     А ведь идут! - открытой вереницей поднимаются из котловинки. И без бинокля чую, что - наши. Бодро идут, Овсянников ход задает. И вот сейчас, приблизятся, будет третий вихрь: каждый звукопост разберет свою аппаратуру, катушки, свои вещмешки, свой сухой паек - и за эти считанные минуты Овсянников должен по карте, уже на свою прикидку, уточнить места звукопостов; смеряя силы команд, назначить, кому первый, второй... пятый, и каждому начальнику звукопоста промахнуть отсюда по местности направление, как ему вести, чтоб не сбиться, азимут. А предупредителю - еще особо. И вот эти десять-пятнадцать минут, пока вся батарея сгущена, - самые опасные. Рассредоточимся, не все шестьдесят в кучке, - будет легче.

     Подходят наши, подходят - а дальше как по писаному, заученное. Посты хватко собираются на развертывание.

     С Овсянниковым садимся на поваленный ствол - поточней прикинуть места постов.

     Кто-то перебранивается из-за катушек, чужую хорошую утащил, оставил с чиненным проводом.

     Лица у всех - невыспатые, примученные. Пилотки на головах сбиты у кого как. Но движенья быстры, всех держит это сознание: мы -не просто в какой-то безымянной местной операции, мы - в Большом Наступлении! Это много сил добавляет.

     Линейные привязали концы - и потянули двухпроводные линии.

     А от немцев уже летит - благородно хлюпающий крупный снаряд - через головы наши - и ба-бах! Наверно по Сетухе, при большой дороге.

     И - первая сегодня "рама", двухфюзеляжный разведчик Фокке-Вульф, высоко, устойчиво завис, погуживает, высматривает, по кому стрелять. Наши зенитки не отзываются, да в "раму" почти бесполезно бить, всегда уклонится.

     И - еще туда, на Сетуху, несколько тяжелых пролетело.

     Пока утро прохладное - нам бы и засекать. Не вовремя нас передвинули.

     На каждом звукопосту - 4-5 человек, а нести - тяжело и много, от одного аккумулятора плечо отсохнет; катушек бывает нужно по восемь, а то и больше десятка; звукоприемник - не тяжелый, но трудноохватный куб, и еще береги его пуще уха, повредишь большую мембрану, а то - осколком просечет? Еще трансформатор, телефон, другая мелочь. И автомат, у кого карабин, саперные лопатки - все и тащи. (Противогазов уже давно не носим, все в кузова сбросили.)

     Коренастый Бурлов повел своих на первый, левый; компас у него на руке, как часы, он азимут всегда сверяет, точно идет. У него в команде - и долговязый, всегда невозмутимый, всепереносный сибиряк Ермолаев, - на крайние посты Овсянников подбирает самых крепких. И Шмаков, как бы полуштрафник: в противотанковой не выдержал прямого боя, сбежал, куда глаза, попал на наш порядок. А у нас тоже от дезертиров недостача, комиссар махнул, сказал: "Бери его!" И - верно служит.

     Сметливый Шухов (в ефрейторы мы его повысили, вместо сержанта раненого) повел своих на второй. - Угрюмый черный Волков - на пятый, правый, северный, тоже дальний. - А средним звукопостам линия будет покороче, катушек меньше, у них и людей по-четверо.

     С конопатым хмурым Емельяновым советуемся и по карте (когда бывает лишний экземпляр, то - и для него): предупредитель - работа тонкая, почти офицерская, а по штату ему так и ходить старшим сержантом и всегда попереди всех. На каждый нужный звук выстрела ему надо не упустить и полсекунды, и на слух определить калибр. (Потом, кто поближе к разрыву, еще подправит.)

     Оживился передний край - минометная толчея с обеих сторон. Из наших Выселок семидесяти-шестерки уже и палят - а мы еще когда будем готовы. А спрос - не терпит.

     У Овсянникова - ноги зудят обогнать крайний пост: важен не только последний выбор ямки для звукоприемника (а солдаты выбирают, где им легче устроиться, да ближе к воде) - но и ближайшее окружение чтоб не экранировало. (Был случай: шел дождь, так в сарай занесли, а мы удивляемся, что за черт: все записи не резкие?) И - пошагал догонять Бурлова.

     Сзади - еще одна группка пешая к нам. По полосатым шестам, по треножникам видно - топографы. Вот вы - давайте скорей! эт-то нам надо!

     Группку привел командир взвода лейтенант Куклин, милейший мальчишок, и лицо мальчишеское и рост. Мой Ботнев, не намного взрослей, выговаривает ему:

     - Вы что долго спите? Без вас наши координаты на глазок, кому годятся?

     И правда: нас проверяют придирчиво, и все промахи в целях, в пристрелке - на нашу голову. А кто пошагает проверять топографов? - такого не бывало. Ошибутся они в привязке - и будем все цели ставить нетам.

     Присел я с Куклиным показать ему, где будут посты. Прошу:

     - Юрочка, нет, не торопись. Но сделайте сперва три ближних поста, хоть для первой засечки. И сразу гони нам цифры.

     Говорит: видели на ходу наш 3й огневой дивизион, сюда близко перекатывает, еще не стали.

     Куклин повел свою цепочку к первому ясному ориентиру, от него пойдет на шуховский. (Ориентир - он с карты снимается, это тоже неточно. А тригонометрической сети в перекатных боях никогда не дохватит.)

     Не скажешь, у кого на войне работа хуже. Топографы вроде не воюют- а ходить им с теодолитами, с нивелирами, ленты тянуть по полям - прямо, как ворона летает: не спрашивай, где разминировано, где нет, и в любой момент под обстрел попадешь.

     А - уже нашли нас бригадные связисты. И тянут кабель на центральную, катушечники их поднимаются к нам от запруженного ручья.

     Да кто - нашли? Не от огневых дивизионов, с которыми работать, те сами в переходе. Тянут - от штаба бригады, конечно, - и вот-вот оттуда начнут требовать целей.

     Да только б и засекать нам с утра, пока воздух не разогрелся. Уже и долбачат немцы: вот один орудийный выстрел, там - налет, снарядов с десяток, - так мы еще не развернуты. А дневная работа будет сегодня плохая: станет зной, уже видно, и создастся тепловая инверсия: верхние воздушные слои разредятся от нагрева, и звуковые сигналы будут не загибаться вниз, к земле, а уходить вверх. Да это и на простой слух: снаряды, вот, падают, а сами выстрелы все слабее слышны. Для звукометристов золотое время - сырость, туман, и всегда - ночь напролет. Тогда записи исключительно четкие, и цели - звонкие ли пушечные, глухие гаубичные- тут же и пойманы.

     Но начальство никак этого закона не усвоит. Были б с умом - передвигали б нас днями, а не ночами.

     Мы, инструментальный разведдивизион, - отдельная часть, но всегда оперативно подчиняют нас тяжелой артиллерии, сейчас вот - пушечной бригаде. Сегодня нам будет парко: сразу два их дивизиона обслуживать: 2й- правей, к Желябуге, 3й - левей, к Шишкову.

     У Ботнева в погребе уже втеснились: включили, проверили. Большой камертон позуживает в постоянном дрожании лапок. Чуть подрагивают стрелки на приборах. Все шесть капиллярных стеклянных перышек, охваченные колечками электромагнитов, готовы подать чернильную запись на ленту. У прибора сейчас - худощавый, поворотливый Дугин. (Он - руковитый: каждую свободную минуту что-нибудь мастерит - кому наборный мундштук, кому портсигар, а мне придумал: из звукометрической ленты шить аккуратные блокноты, для военного дневника.)

     Сбок прибора на прискамейке уткнулся телефонист, разбитной Енько. На каждом ухе висит у него по трубке, схвачены шнурком через макушку. В одну трубку - предупредитель, в другую - все звукопосты сразу, все друг друга слышат, и когда сильно загалдят - центральный их осаживает, но и сам же до всех вестей падок: где там что происходит, у кого ведро осколком перевернуло.

     А сразу за прибором - столик дешифровщика. За ним вплотную, еле сесть, столик снятия отсчетов. А к другой стене - столик вычислителя и планшет на наклонных козлах. В подвальном сумраке - три 12-вольтовых лампочки, одна свисла над ватманом, расчерченным поквадратно. Готовы.

     Федя Ботнев в военном деле не лих, не дерзок - да ему, по измерительно-вычислительному взводу, и не надо. А - придирчиво аккуратен, зорок к деталям, как раз к месту. (Да даже к каждой соседней части, к технике их любознателен, при случае ходит приглядывается. Кончил он индустриальный техникум.) Любит и сам стать за планшеты, прогнать засекающие директрисы.

     Но весь ход каждого поиска зависит от дешифровщика. У нас - Липский, инженер-технолог, продвинули мы и его в сержанты. Когда в работе не спешка - его единственного в батарее зову по имени-отчеству. (С высшим образованием у меня в батарее и еще есть - Пугач, юрист. Очень убедительный юрист, всегда лазейку найдет, как ему полегче. Не во всякий наряд его и пошлешь: то "помогает политруку", то "боевой листок выпускает".)

     В глубине погреба бормочут глухо:

     - Ну, стуковня! Ну, громовня...

     - Да как бы мне пойтить глянуть: брадено у меня чего, аль не брадено? Один таз малированный остался, чего стоит.

     - Всего имения, Арефьевна, не заберешь. Утютюкают напрямь - смотри и избы не найдешь.

     - Ну, дай Бог обойдится.

     А снаружи - разгорается, уже в светло-желтом тоне, солнечный, знойный день. И те крохотные облачка растянуло, чистое-чистое небо. Ну, будет сегодня сверху.

     У Исакова в кустах кухня уже курится.

     Шофера усильно кончают вкопку своих машин, помогают им по свободному бойцу. Ляхов - высокий, флегматичный, никогда и виду не подаст, что устал, не устал. А маленький толстенький Пашанин, нижегородец, разделся до пояса, и все равно мохнатая грудь и спина потные, лоб отирает запястьем. Имел он неосторожность рассказать в батарее о горе своем: как бросила его любимая жена, актриса оперетты, - и стал он общий предмет сочувствия, однако и посмеиваются.

     Еще ж у меня Кочегаров околачивается, политрук батареи, а в напряженный момент, когда все в разгоне, - ну не к чему его пристроить, и работать не заставишь. Сам-то был на гражданке шофер, да только - райкома партии, и теперь взять лопату на помощь Пашанину - не догадается.

     Первый звонок - с третьего поста, ближнего: дотянули, подключились, вкапываемся. На них и аппарат сразу проверили: хлопайте там (перед мембраной). Так. И выстрелы пишет. Порядок.

     Но когда над одним постом пролетит самолет - то уж, с захватом, испортит запись трех постов.

     От погреба расходящиеся веером линии - вкапывают линейные, каждый свою. На полсотню метров, чтобы в сгущеньи ногами не путаться - и чтоб хоть тут-то оберечь от осколков.

     А уж - летят!! Летит шестерка Хеншелей. Сперва высоко, потом снижают круг левее нас. Хлоп, хлоп по ним зенитки. Мимо. Отбомбились, ушли.

     Наши тут несколько квадратных километров вдоль передовой густо уставлены: минометами легкими и тяжелыми, пушками сорокапятками и семидесяти-шести, гаубицами ста-семи, всякими машинами полуврытыми, замаскированными - бей хоть и по площади, не ошибешься.

     Меж тем в погребе еще три места надо найти - для телефониста бригадного и от двух дивизионов. От поваленной липы отмахнули наши пилой - без двуручной пилы не ездим - три чурбачка, откатили их туда, вниз.

     Ляхов - ввел свой приопустевший ЗИС в апарель.

     И пашанинский ГАЗ спустили. Ну, теперь полегче.

     Со второго поста Шухов докладывает, чуть пришипячивая: дошли!

     И их проверили. Порядок.

     Доходят-то они все приблизительно, и еще любят сдвинуться, себе поудобней. Но пока Овсянников не проверит - копать им, может, и зря.

     Из погреба крик:

     - Таащ комбат, вызывают!

     Ломай быстро ноги по кирпичным ступенькам.

     Так и есть, бригада: сорок второй, ждем целей!

     Отбиваюсь: да дайте ж развернуться, привязаться, вы - люди?

     А - доспать бы, клонит. Смотрю на ребят в погребе - и они бы.

     - Ну, пока нет работы - клади головы на столы!

     И приглашать не надо - тут же кладут. Это последний льготный получасик.

     Солнце поднимается - жары набирает.

     Подключился и четвертый пост, и предупредитель. На трех постах уже можно грубо прикидывать - хоть из какого квадрата бьет.

     От начала работы у центральной дежурят двое линейных: бежать по линии, какую перебьют - сращивать. А от каждого поста - бегут навстречу, так что на один перебив два человека, никогда не знаешь, ближе куда. Починка линий - всего и опасней: ты открыт и в рост, как ни гнись, а при налете - шлепайся к земле. Когда огневого налета в зримости нет - дежурный линейный и сам бежит, дело знает. А при горючей крайности - кто-то должен решить и послать. Если Овсянников здесь - то он, а нет - так я. Но по смыслу работы - и без офицеров, сержант от центрального прибора сам гонит, он отвечает: не хватит звукопостов, не засечем - может быть больше урона. А каждый такой гон может стоить линейному жизни, уже потеряли мы так Климанского. А как раз когда порывы, когда снаряды летят - тогда-то и засечка нужна.

     Сейчас - Андреяшин, вот, дежурит. Сел на землю, спиной об кирпичную арку. Проворный смугленыш, невысокий, уши маленькие. Только-только взятый, с 25го года. Я прохожу - вскочил.

     - Сиди, не навстаешься!

     Но, уже вставши, сверкает темными просящими глазами:

     - Таащ старштенант! А вы меня в Орле часа на три отпустите?

     Он - из Орла. Рос беспризорником, а какой старательный в деле. Хоть бессемейный, а есть же и ему в Орле кого повидать, поискать.

     - Еще, Ваня, до Орла добраться. Погоди.

     - А - когда дойдем? Я - нагоню, нагоню вас, не сомневайтесь!

     - Отпущу, ладно. Да может - и надольше. Неужели ж мы в Орле не постоим?

     - И бурловский! - из погреба кричат навстречу мне.

     Крайний левый! Теперь мы - в комплекте.

     Дугин руки потирает:

     - О то розвага! Ве-се-ло!

     Отдается ему из глубины:

     - Хорошая у вас весельба.

     Ну, теперь не пропадем, засекаем. Привязку бы. (До привязки посты на планшете поставлены пока грубо, как наметили их по карте.)

     На передовой - толченый гуд перестрельной свалки. Но - всплесками. И если артиллерийский выстрел попадает в промежуток - то мы его берем.

     У Исакова - каша готова. Побежала посменно центральная с котелками.

     А в воздухе - зачастили, закрылили и наши, и немцы - но наших больше! Схватки не видно, те и другие клюют по передовым. Там - большая стычка, и по земле взрывы отдаются, вот и засекай.

     Емельянов с предупредителя:

     - Пока сидим с пехотой, своего не отрыли, не дают. И покрывать нечем. Пташинского - как не поцарапало? - пуля погон сорвала.

     Пташинский, его сменщик на предупредителе, - ясный юноша, светлоокий, очень отчетливый в бою.

     Все-таки две цели мы пока нащупали, уже и пятью постами - 415ю и 416ю. Наша задача - координаты; калибр - это уж по ушному навыку, да и по дальности можно догадаться.

     Из бригады донимают:

     - Вот сейчас по Архангельскому - (это там со штабом рядом) - какая стреляла?

     - От Золотарева-третьего, 415я.

     - Давайте координаты!

     - Без привязки - пока не точно...

     Отвечают матом.

     Дошагал Овсянников с постов, километров десять круганул. Пошли с ним хватнуть горячего. Сели на лежачую липу.

     Простодушного Овсянникова, да с его владимирским говорком, - люблю братски. Курсы при училище проходили вместе, но сдружились, когда в одну батарею попали. На Северо-Западном, в последний час перед ледоходом на Ловати, он сильно выручил батарею, переправил без облома. Или тот хутор Гримовский нас скрестил - весь выжженный, одни печные трубы стоят, и немцами с колокольни насквозь просматривается. Центральная вот так же в погребке, а мы с ним сидим на земле, ноги в щель, между нами - котелок общий. Так пока этот суп с тушенкой дохлебали - трижды в щель спрыгивали от обстрела, а котелок наверху оставался. Вылезем - и опять ложками таскаем.

     Тут-то, за нашим склоном, Желябугские Выселки немцу прямо не видны, только с воздуха. Кручу махорочную цыгарку, а Виктор и вообще не курит. Рассказывает, как и где посты поправил. Кого, по пути идучи, видел, где какие части стоят. В Моховом у немцев виден сильный пожар, что-то наши подожгли.

     - Натя-агивают. Будем дальше толкать, не задержимся.

     Не докурил я, как слева, от главной сюда дороги - колыхаются к нам, переваливаются на ухабинках - много их! Да это - "катюши"!

     Восемь машин полнозаряженных, дивизион, они иначе не ездят. Сюда, сюда. Не наугад - высмотрел им кто-то площадку заранее. И становятся все восьмеро в ряд, и жерла - поднимаются на немцев. От нас - двадцать метров, в такой близи и мы их в стрельбе не видели. Но знаем: точно сзади стоять нельзя, вбок подались. И своим - рукой отмахиваю, предупреждаю, все вылезли лупиться.

     Залп! Начинается с крайней - но быстро переходит по строю, по строю, и еще первая не кончила - стреляет и восьмая! Да "стреляют" - не то слово. Непрерывный, змееподобный! - нет, горынычеподобный оглушающий шип. Назад от каждой - огненные косые столбы, уходят в землю, выжигая нацело, что растет, и воздух, и почву, - а вперед и вверх полетели десятками, еще тут, вблизи, зримые мины - а дальше их не различишь, пока огненными опахалами не разольются по немецким окопам. Ах, силища! Ах, чудища! (В погребе от катюшиного шипа бабы замерли насмерть.)

     А крайняя машина едва отстрелялась - поворачивает на отъезд. И вторая. И третья... И все восемь уехали так же стремительно, как появились, и только еще видим, как переколыхиваются по ухабам дороги их освобожденные наводящие рельсы.

     - Ну, щас сюда по нам жарнет! - кто-то из наших.

     Да и не жарнет. Знают же немцы, что "катюши" мигом уезжают.

     Идем с Овсянниковым досиживать на липе.

     Чуть передых - мысли лезут пошире.

     - Да! - мечтаю. - Вот рванем еще, рванем - и какая ж пружина отдаст в Европе, сжатая, а? После такой войны не может не быть революции, а?.. это прямо из Ленина. И война так называемая отечественная - да превратится в войну революционную?

     Овсянников смотрит мирно. Помалкивает. С тех пор, как он нашел у немцев бензинный порошок, - уже не верит, как пишут в газетах, что немцы вот-вот без горючего остановятся. А беспокой у него - о предупредителе:

     - Им там - головы не высунуть, не то что кипятку. - Окает: - Плохо им там. Посмотримте по карте: на сколько я могу перенести их вбок? назад? Я их быстро перетяну, даже без отключки.

     Померили циркулем. Метров на триста-четыреста можно.

     Пошел - шагастый, неутомимый.

     А Митька Петрыкин, вижу, ладит, как бы ему в пруду искупаться. Зовет свободных вычислителей, те щели роют.

     А вот и притянули к нам: справа - от 2го дивизиона, слева - от 3го. Вкапывают свою подводку и они. Наша центральная станция, по проводам, - как важный штаб, во все стороны лучами. В погреб втиснулись теперь и они все трое, на чурбачки, а телефоны уж на коленях.

     И сразу - меня к телефону. Из 3го, комбат 8й Толочков. Нравится он мне здорово. Ростом невысок, отчаянный, и работе отдается сноровисто, все забывает. Хорошо с ним стрелять.

     - Цели, цели давай! Скучаю.

     - Ну подожди, скоро будут. Ждем привязки. Вот 418ю щупаем.

     Без звуковой разведки - артиллерийскую цель и найдешь редко: только в притемке, по вспышке, прямым наблюдением - и если позиция орудия открытая.

     И из 2го дивизиона - сразу же мне трубку. По голосу слышу - сам комдив, майор Боев.

     - Саша, у нас серьезная работа сегодня, не подведи.

     - Сейчас продиктуем несколько, но пока без привязки.

     - Все равно давай. А вот что: вечерком приходи ко мне в домик.

     В штаб дивизиона, значит.

     - А что?

     - Там увидишь.

     Я, было, наружу - а сюда, по ступенькам Юра Куклин почти бегом. И сует мне лист - со всеми нашими координатами.

     - Если постоите - еще уточним.

     - Спасибо, ладно. - И сразу передаю планшетисту Накапкину.

     Он тут же набирает измерителем с точностью до метра по металлической косоразлинованной угломерной линейке - и на планшете с крупной голубой километровой сеткой откладывает икс и игрек для каждого звукопоста, исправляет прежние временные.

     Теперь - заново соединяет точки постов прямыми, заново перпендикуляры к ним, а от них заново - ведет лучи на цели. Начиная с 415й все цели теперь пошли на новую откладку.

     По ленте центрального прибора для каждого звукоприемника течет своя чернильная прямая. Там, на посту, колыханье мембраны отдается здесь, на ленте, вздрогами записи. По разнице соответственных вздрогов у соседних приемников и рассчитывается направленье луча на планшете. И в идеальных условиях, как ночью и в холодную сырость, эти три-четыре луча все сходятся в одну точку: то и есть - место вражеского орудия, диктуй его на наши огневые!

     Но когда много звуковых помех да еще эта, от зноя, отгибающая звук инверсия - то все звуковое колебание расплывчато, искажено или слабо выражено, момент вздрога нечеткий, откуда считать? А не так угадаешь отсчеты - не так пойдут и лучи на планшете. И желанной точки - нету, растянулась в длинный треугольник. Ищи-свищи.

     Кажется, так и сейчас. Ботнев нависает над Накапкиным, хмурится.

    

... ... ...
Продолжение "Желябугские выселки" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Желябугские выселки
показать все


Анекдот 
Работодатель (Р) и Претендент (П)
Р- В своем резюме вы написали, что знаете следующие языки и технологии
программирования: Basic (TB, QB, VB, VBA, VB.NET ) C (C and C++ for Unix,
FreeBSD, QNX), C++, VC++, C++.NET, C#, в идеале знаете ассемблеры следующих
процессоров I-4004 - IP4, Amiga: (ну и тут список на 2 страницы, мелко и
подробно). Ну что же, зарплата у нас по договоренности, но гор золота мы
вам не сулили. Максимум на что вы можете рассчитывать это 150 тыс Евро.
П - !?!?!?
Р - И только не надо весь рабочий день мечтать о коттедже на Канарах,
максимум, что мы можем предложить нашим сотрудникам - это 6-комнатную в
центре Москвы.
П - пытается усидеть на месте, и вести себя пристойно
Р - и не надо думать, что если у шефа красавец порше, то вы его тоже
получите. Ваш максимум - это BMW Z8
П - (не выдержав) Пи$дите!
Р - (Чинно) Ты первый начал
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100