---------------------------------------------------------------

сканировано из журнала Знамя N 9 1976

OCR: Сергей Васильченко

---------------------------------------------------------------

     Владимир Санин работает над циклом повестей "Зов полярных широт". Не будучи документальньми, повести эти основаны на драматических событиях, происшедших в Антарктиде и на Крайнем Севере, и связаны между собой общими действующими лицами.

     "В ловушке" -- первая повесть этого цикла.

     ПОВЕСТЬ

Василию Сидорову, замечательному полярнику и другу --

с любовью.

Возвращение

     Нынешний год для Семенова был везучий.

     Во-первых, остался живой. Медведи редко нападают на человека, чувствуют в нем ровню, что ли, а этот выскочил из-за тороса, попер напролом. Голодный и злой был зверюга, сало свое проел, шкура болталась -- как с чужого плеча. Такого первой пулей срезать -- в лотерею машину выиграть.

     Вторая удача -- хорошо, почти что безупречно отдрейфовал. Говорят, Льдина попалась удачная, верно, а ведь выбирал-то ее сам! Полмесяца искал, пока не нашел, уж очень хитро пряталась она за крепостными стенами торосов -- три на четыре километра, ровненькая, молодая, но крепкая. За год дрейфа по ней трижды проходили трещины, и тоже удачно: ни людей, ни домиков, ни оборудования океан не проглотил, и сменщикам досталась вполне обжитая станция. "Легкая у тебя рука, Сергей,-- радовался Кириллов, сменный начальник.-- Или Полярную Звезду умаслил?" Каждый бы на его месте радовался: будто с квартиры на квартиру переехал Кириллов со своими ребятами, даже ремонта делать не надо.

     Ну, и третья удача -- только что в гостинице уговорил Веру продать путевки в Сухуми ("Подумаешь, золотой сезон-сто человек на квадратный метр пляжа!") и вместе с Андреем и Наташей махнуть на машинах по стране -- куда глаза глядят. С трудом, но уговорил. Весь дрейф об этом мечтали -- на месяц-другой окунуться в бродячую жизнь.

     И хватит, продолжал размышлять Семенов, нельзя, чтобы одному человеку бессовестно везло. Кто-то сказал, что количество удач в мире неизменно, и если тебе судьба улыбается, значит, другого удачи обходят стороной. К тому же, когда они идут навалом, одна за другой, какой-то критерий теряешь, что ли. Слишком много удач так же демобилизует человека, как слишком много неудач: такого он может не выдержать. Промежутки должны быть между ними, мостики...

     Семенов шел по Невскому проспекту, с интересом поглядывая на встречных людей и беспричинно улыбаясь, что вызывало недоумение прохожих; одна женщина даже пожала плечами, неправильно истолковав доброжелательный взгляд этого странного человека. А Семенову просто было хорошо. Коренной москвич, он любил Ленинград, город, из которого не раз уходил в Антарктиду и улетал на Льдины, здесь он прощался с Большой землей и здоровался с ней тоже здесь. Ноги, еще не успевшие отвыкнуть от полупудовых унтов, сами собой шли безо всяких усилий, вместо многослойной тяжелой одежды тело невесомо облегал плащ, и сугробов тебе никаких, ветеришко пустяковый -- живут же люди! Так бы и ходил без устали с утра до ночи, глядя на разных людей -- разных, в том-то все и дело! -- на витрины, улицы и на всю эту кипящую жизнь, которую на станции только в кино увидишь. И привычно удивлялся себе: жил ведь на Большой земле, не в полярке родился, а до первой зимовки никогда не ценил вот таких необыкновенных вещей, как эти деревья в скверике. Стоят себе, колышут бездумно желтеющими листочками и ведать не ведают, сколько в них радости и смысла.

     У Аничкова моста Семенов, как добрым знакомым, подмигнул вставшим на дыбы коням, глубоко и радостно вдохнул в себя сырой ленинградский воздух и свернул с Невского на Фонтанку. Отсюда до Института было несколько минут ходу, и Семенов почувствовал привычное волнение, какое испытывал всегда, когда приезжал в Институт. После долгих зимовок и экспедиций по этому асфальту шли самые знаменитые полярники и тоже, наверное, волновались при виде Института...

     Вспомнил Семенов, как много лет назад пришел сюда в первый раз, худым, неоперившимся птенцом. Начальник кадров Муравьев, крестный отеп двух поколений полярников, хмуро повертел в руках документы, спросил в упор:

     -- Куда хочешь7

     -- Куда пошлете! -- Семенов вытянулся, руки по швам.

     -- Послать тебя... это я могу,-- проворчал Муравьев.-- Крепкие морозы с ветерком любишь?

     -- Не очень...-- ответил Семенов и испугался, запоздало подумав, что другой ответ был бы начальнику приятнее.

     -- Смерти боишься?-- И взгляд, будто щуп, до самых печенок.

     -- Боюсь,-- честно признался Семенов.

     -- Во сне храпишь?

     -- Храплю,-- безнадежно кивнул Семенов

     -- Теперь сам посуди.-- Муравьев стал загибать пальцы.--Морозов не любишь, смерти боишься, во сне храпишь. . Ну какой из тебя полярник? Могу позвонить на завод радиоизделий, там техники нужны.

     -- Спасибо,-- уныло сказал Семенов.-- Дайте, пожалуйста, мои документы.

     -- Куда пойдешь?

     -- Не знаю еще... Может, в Архангельгк, там приятель живет.

     -- А на Скалистый Мыс радистом хочешь?..

     -- Хочу!?

     -- Чего орешь, не глухой. Оформляйся.

     Долго еще в Институте вспоминали зеленого новичка, который не любит морозов, боится смерти и храпит. Семнадцать лет как испарился тот новичок, но вместе с ними навсегда ушло и то, чего не заменишь положением и опытом,-- телячий оптимизм, весело бегущая по жилам кровь и каждый день открытия.

     По годам идешь, как вверх по лестнице -- с каждой ступенькой все труднее. Тот зеленый новичок порхал и подпрыгивал, а начальник станции шествует, усмехнулся Семенов. Впрочем, подумал он, многие печалятся этой неравноценной замене -- молодости на опыт, а предложи вернуться назад -- редко кто согласится. Радости вновь пережить -- пожалуй, а невзгоды и ошибки?

     -- Сергей, где твоя борода?

     -- Там же, где твоя -- на веники пошла!

     В Инсгитуте коридоры длинные, за три часа не обойдешь. Сделав шаг -- кореша встретил. Обнялись, помяли друг друга по полярной привычке.

     -- Как там Льдина?

     -- Позавчера была целехонькая.

     -- Верно, что тебя медведь чуть не схарчил?

     -- Информация ошибочная, наоборот, я -- его!

     -- С возвращением, Николаич!-- приветствовал Семенова загорелый бородач в кожаной куртке.-- Отдрейфовал?

     -- Спасибо, Палыч.А ты где обитаешь?

     -- Только-только от пингвинов вернулся, на "Оби".

     -- В Мирном как, пальмы не расцвели?

     -- Путаешь, Николаич!-- Бородач ухмыльнулся. Пальмы -- они на твоем Востоке.

     -- Не наступай на больную мозоль,-- вздохнул Семенов.-- Пионерскую и Комсомольскую прикрыли, а теперь и до Востока добрались...

     -- Да, закрыли твой Восток на учет,-- посочувствовал бородач -- Ну, а сейчас куда махнешь?

     -- Резерв главного командования, в отпуск собираюсь.

     -- Слышали?-- Бородач остановил приятелей.-- Такую гаубицу в резерве держат!

     -- Недолго, Сергей, будешь ржаветь,-- включился один из них Станцию для тебя новую открывают... Только -- молчок, секрет пока что!

     -- Где? -- простодушно спросил бородач.

     -- На самой северной точке... Южного берега Крыма!

     Посмеялись, поговорили, разошлись.

     -- Семенов? -- удивился невысокий франтоватый человек с холодным, неулыбающимся лицом -- Ты же, говорят, только вчера прилетел, что здесь делаешь?

     -- Старая артиллерийская лошадь услышала зов полковой трубы,-- отшутился Семенов -- Свешников на шестнадцать тридцать вызвал.

     -- Стружку снимать? Натворил чего на Льдине?

     -- Не знаю.-- Семенов пожал плечами -- Вроде бы не за что

     -- А вот здесь ты ошибаешься, начальство всегда найдет!.. Шучу.-- Макухин, однако, не улыбнулся.-- Зачем же он тебя вызвал?.. Шумилин вроде все антарктические станции укомплектовал... Кстати, Семенов, начальником следующей экспедиции будто прочат меня. Пойдешь ко мне замом?

     -- До следующей полтора года, трудно загадывать,-- уклончиво ответил Семенов.

     -- Твоя голова, думай.-- Макухин покровительственно похлопал Семенова по плечу.-- Гаранин Андрей с тобой вернулся?

     Семенов кивнул.

     -- Его бы тоже взял, начальником аэрометотряда,-- с тем же покровительством в голосе продолжал Макухин.-- Ну, бывай!

     Семенов задумчиво посмотрел ему вслед. Предложение заманчивое, пожалуй, принял бы его, исходи оно не от Макухина. Опыта и личного мужества у него не отнимешь, всю полярку прошел с низовки, во всех переделках побывал, а зимовать с ним не любили. Почему? Трудно сказать, какие то штрихи, пустяки Ну, хотя бы то, что за общий стол не садился, подчеркивал дистанцию. Или с самого начала зимовки выбирал человека послабее и делал из него "мальчика для битья". Или: спиртное разрешал коллективу только по праздникам, а себе -- когда появлялось желание. Спорить с ним боялись, приказы выполняли по-армейски, но когда среди полярников распространили анкету с вопросом. "С каким начальником ты хотел бы зимовать?" Макухина почти никто не назвал. А начальство ценило, для начальства самое главное, чтобы выполнялась программа и не случались ЧП... За себя-то Семенов был спокоен, на него Макухин бросаться не станет, но Андрей и слышать его фамилию не мог. А без Андрея, и думать нечего, никуда Семенов не пойдет Пусть с Макухиным зимует другой...

     -- Здравствуйте, Сергей Николаич!

     -- Женька?-- Семенов с удовольствием пожал руку молодому крепышу с русым хохолком и открытым лицом человека, у которого нет в мире врагов, да и откуда им взяться, если он никому ничего плохого не сделал.-- Куда судьба забросила?

     -- На Врангель сватают, в бухту Роджерса. А я вас искал, в гостинице Вера Петровна сказала, что вас Свешников вызвал.

     -- Так я ведь прилетел только, в отпуск собираюсь... Как нога?

     -- Хоть вприсядку, Сергей Николаич!

     С механиком-дизелистом Дугиным Семенов несколько лет назад отзимовал на Востоке и почти весь прошлый год -- на Льдине, до несчастного случая, когда Женьку вывезли с переломом ноги. Дугин Семенову нравился. Сдержанный, на редкость исполнительный, он легко входил в коллектив, с полуслова подхватывал приказы и, случалось, без подсказки одергивал ребят, вылезавших из оглоблей. Семенов ценил такую преданность, верил Дугину: дизель Женька мог разобрать и собрать с закрытыми глазами, на тракторе по Льдине раскатывал, как на велосипеде, знал сварочное и взрывное дело.

     -- Езжай пока что,-- с сожалением сказал Семенов.-- На Врангеле повеселее будет, чем на нашей ледяной корке. Поохотишься, порыбачишь.

     -- Какая там охота! -- вздохнул Дугин -- Оленей, говорят, колхоз поставляет, а в море разве рыбалка?

     -- Не скажи, в августе туда гуси канадские прилетают тучами,-- подбодрил Семенов.-- Ну не пропадай!

     -- Если что, так я на крыльях, только знать дайте,-- попросил Дугин.

     -- Договорились, Женя. Координаты твои те же? Лады. Может, и сведет судьба.

     Не знал тогда Семенов, что сведет, и не раз! Необозримы полярные широты, а дорог, по которым ходят люди, там не так уж и много, то и дело перекрещиваются.

     -- Здравствуй, Сергей,-- Свешников поднялся и приветливо протянул Семенову могучую руку.-- Заматерел ты, брат, раздался, впрок, видно, идет тебе полярное питание на свежем воздухе. В газете о тебе писали, слышал? Наступает молодежь на пятки, вот-вот под это кресло клинья начнет подбивать!

     -- Петр Григорьевич...-- с упреком произнес Семенов.

     -- Отдрейфовал ты прилично,-- продолжал Свешников,-- скажем, на четверку. Можно было бы даже с плюсом, если бы не перерасход спиртного.

     -- Два ящика с коньяком при подвижках льда...-- начал было Семенов.

     -- Расскажешь своей бабушке,-- усмехнулся Свешников.-- Загадка природы! Почему-то на всех станциях в авралы страдают в первую очередь именно ящики с коньяком! Устал?

     -- Нормально, Петр Григорьевич, "Москвич" в гараже бьет копытом, в путешествие собираемся -- с Гараниными.

     -- Поня-ятно.-- Свешников на мгновение призадумался.-- Идея хорошая...

     Зазвонил телефон, Свешников жестом указал Семенову на стул и завел с кем-то длинный и, судя ло первым словам, деликатный разговор. Голос его раскатисто гремел, этакий густой, как сгущенка, баритон, даже удивительно было, как выдерживает такой напор телефонная трубка, затерявшаяся, казалось, в огромной ладони. Семенов отключился -- неприятно слушать чужие тайны -- и с почтительной симпатией покосился на хозяина кабинета. Массивный, лишний жирок появился, все реже надевает Петр Григорьевич свои видавшие виды унты... А силы в нем были немереные, все помнили случай, когда провалившуюся под лед упряжку в одиночку вытащил и, сам мокрый насквозь, полсуток до берега добирался. Из первопроходцев -- не любил ходить по чужим следам. Что поделаешь годы, от них и скалы выветриваются...

     Семенов уважал Свешникова и его полярную мудрость. От него в свой первый дрейф он научился тому пониманию полярного закона, которое дается только жизнью на трудной зимовке, и не раз и навсегда, как некая догма, а как метод, которым следует пользоваться в зависимости от обстоятельств. "Спасай товарища, если даже при этом ты можешь погибнуть,-- учил Петр Григорьевич. -- Помни, что его жизнь всегда дороже твоей". Если б только говорил, но Свешников так и поступал, и потому сформулированный им главный закон зимовки врезался в память, как буквы в гранит,-- навсегда. Всего лишь год прозимовал Семенов под началом Свешникова, но тот год оказался очень важным, и за него Семенов был благодарен судьбе.

     -- Как он станцией будет командовать, если женой не научился? -- продолжал греметь Свешников.

     Семенов стал смотреть на большую, во всю стену, карту мира, на которой разноцветными линиями и стрелами, как на картах полководцев, отмечался дрейф станций "Северный полюс" и маршруты кораблей в Северном и Южном Ледовитых океанах. Вот по этой извилистой линии дрейфовала его последняя Льдина, год жизни шел по этой линии; а вот и Скалистый Мыс -- еще несколько лет жизни, Антарктида... Мирный... Восток...

     -- "Кто на Востоке не бывал, тот Антарктиды не видал", помнишь? -- послышался голос Свешникова. -- Соскучился по своему Востоку?

     Семенов вздрогнул. Свешников с улыбкой на него поглядывал, развалясь в своем кресле.

     -- Почему это по-моему?-- возразил Семенов.-- Станцию-то открыли вы, я только ключи от вас получил.

     -- Померзли мы тогда, Сергей, как не мерзла еще ни одна собака.

     -- Было дело, Петр Григорьевич... А жаль!

     -- Чего жаль?

     -- Восток, слово-то какое -- Восток! -- а закрыли, законсервировали, как банку с грибами!

     -- Ишь, критикан! Не в свою епархию лезешь.

     Семенов молчал.

     -- То то же... Совсем на своей Льдине от субординации отвык. Думаешь, у одного тебя за станцию душа болит?.. Банка с грибами... Консервным ножом пользоваться не разучился?

     -- Это к чему? -- ошеломленно спросил Семенов.

     -- Да ты же в отпуск собрался,-- будто бы вспомнил Свешников.-- Что ж, после дрейфа отпуск положен, отдыхай, набирайся сил, Кстати говоря, у Макухина на тебя виды, замом собирается сватать.

     В словах Свешникова было что-то принужденное, стороннее.

     Семенов весь подался вперед, его душила догадка.

     -- К чему это -- насчет консервного ножа?

     -- Отдохнешь,-- Свешников явно уклонился от ответа,-- отчет о дрейфе сдашь и подключишься к Макухину. Знаю, что не очень его жалуешь, ничего, притретесь друг к дружке, сработаетесь... Что, рад? Повышение тебе в руки идет, благодарить начальство в таких случаях положено!

     -- Не для того вы меня вызвали, Петр Григорьевич...

     -- Смотри ты, каким телепатом заделался... А ведь точно, не для того. Сам-то догадываешься?.. Решение принято только вчера. Будем в этом сезоне расконсервировать Восток. Молчишь?

     -- Думаю, Петр Григорьевич...

     -- А я тебе еще ничего и не предлагал, О Востоке -- так, в порядке информации... Да, слушаю вас.-- Свешников прижал к уху трубку,-- Привет тебе, Николай Алексеич, привет... Да, буду жаловаться в горком, это тебе правильно доложили... В Антарктиде, сам знаешь, людям податься некуда, а твой кинопрокат заваливает нас такой рухлядью, что даже пингвины деньги за билет требуют обратно! Так что уж расстарайся... А что есть? Ну, читай список...

     Семенов вытер с бровей пот. Не торопись, подумай, Сергей... Вера... дети... сколько можно воспитывать их радиограммами... Не торопись, Сергей...

     Семенов недвижно уставился на карту, взгляд его застыл на крохотной точке в глубине Антарктиды. Точка... Два года отдано, чтобы вдохнуть в нее жизнь.

     Семенов любил Восток и гордился его исключительностью. В первую зимовку бывало, что весь научный мир следил за его радиограммами, ожидая все новых сенсаций, в июле -- августе Восток чуть не каждый день бил мировые рекорды, 80... 82... 85 градусов ниже нуля! А тот незабываемый день -- уже в другую зимовку, когда вышли они с Андреем на метеоплошадку и, глазам своим не веря, уставились на отметку 88,3... Полюс холода, геомагнитный полюс Земли, уникальнейшая точка планеты -- станция Восток... Нет большей чести для полярника -- первому обжить такую точку, закрепить за людьми форпост, откуда они будут штурмовать Центральную Антарктиду. Тем, кто пришел следом, было полегче, и открыли, может, они для науки побольше, но первый шаг сделали Свешников, Семенов и его ребята, и первый дом построили они. И Льдины любил, и другие станции, где доводилось зимовать, а сердцем был верен Востоку. Потому так тяжело и переживал, когда дошло до него, что станция законсервирована. В то время он дрейфовал и не знал толком, в чем дело, то ли санро-гусеничный поезд с топливом через зону застругов не пробился, то ли со снабжением произошли неувязки, но чья-то рука поставила на Востоке крест. Так обидно было, будто полжизни зря прожил, будто на твоих глазах чиновничий бульдозер срыл дело рук твоих.

     И вот теперь Востоку приказано воскреснуть. И он, Семенов, может вдохнуть к него жизнь!

     Свешников положил трубку, взглянул на Семенова и нажал кнопку звонка. Заглянула секретарша.

     -- Минут десять ни с кем не соединяйте.

     -- Я согласен,-- сказал Семенов.

     -- Вижу. Хорошо подумал?

     Семенов кивнул.

     -- Ты-то меня не беспокоишь,-- задумчиво проговорив Свешников,-- на "Оби" отдохнешь, отоспишься... Другое дело -- Вера... Вряд ли она разделит твой энтузиазм, друг ты мой.

     -- Вряд ли,-- искренне признался Семенов.-- Предвижу серьезные, но преодолимые трудности.

     -- Ситуация знакомая, сам не раз преодолевал... Честно, Сергей, мне бы хотелось, чтобы Восток расконсервировал именно ты. Но -- ты знаешь меня, не обижусь -- скажи слово, и пойдет другой.

     -- Не скажу, Петр Григорьич...-- Семенов покачал головой.-- Предложили бы любое другое дело -- может, и сказал бы. А на Восток пойду. За честь и доверие большое спасибо!

     -- Заговорил... как стенгазета... Ты мне станцию оживи, чтоб задышала и запела,-- тогда сам тебе спасибо скажу... Ну, к делу. "Обь" через месяц с небольшим уходит, времени, сам понимаешь, у тебя в обрез. Что надо будет, сразу ко мне, Востоку все отдам -- любого человека из экспедиции, кого хочешь. Займись в первую очередь людьми, особенно первой пятеркой, которая будет расконсервировать станцию. Помнишь, Георгий Степаныч говорил: "Товарища по зимовке выбирай -- как жену выбираешь. Жизнь твоя от него зависит". Ну, иди. Не завидую тебе, нешуточное дело -- на второй год подряд увольнительную получить!

     Семенов вышел из кабинета, в голове у него гудело, как после доброго стакана спирта. В приемную уже набилось много людей, ктото из них приветливо произнес:

     -- С возвращением, Сергей Николаич!

     Семенов рассмеялся, извинился за непонятный товарищу смех и быстро пошел в гостиницу: Вера, небось, уж заждалась.

     Этюд из личной жизни полярника

     Оркестр неожиданно заиграл полузабытую мелодию, и они пошли танцевать.

     -- Этот вальс постарел вместе с нами,-- сказала Вера,-- У него такие же морщины, как у меня.

     -- Ты очень красива,-- сказал Семенов.-- Прости, я стал совсем неуклюж.

     Сердце мое, не стучи,

     Глупое сердце, молчи...

     -- Какая она грустная.-- Вера кивнула на певицу.-- Наверное, жена полярника или моряка.

     -- Вернемся, на нас смотрят. Я разучился танцевать.

     -- На твоих ногах уже унты?

     Их столик был расположен удачно, в дальнем и тихом углу.

     -- Не пей больше, Сережа.

     -- Сегодня коньяк для меня -- вода. Улыбнись, прошу тебя. Будь как на той фотокарточке, которая на обоих полюсах со мной прозимовала.

     -- Ты любишь ее, а не меня, твоя жизнь прошла с ней... Мы женаты пятнадцать лет, из них дома ты был четыре с половиной года.

     -- Четыре года и восемь месяцев, родная моя Пенелопа.

     -- Я не Пенелопа, Сережа. Пенелопа сделала ожидание своей профессией. Она могла это себе позволить, ей не надо было спешить на работу, бегать в кулинарию и кормить детей.

     -- Но ты же знаешь...

     -- Знаю... Знаю все, что ты скажешь. И призвание, и наука, и высокие широты...

     -- Через это я уже прошел, дорогая. Но Восток..

     -- И это знаю... Я сто раз обмирала по ночам, когда представляла тебя там, в этой космической стуже. Да, Восток -- твое детище, Сережа. Но ведь, кроме этого детища, которое можно законсервировать, у нас есть двое детей, которых законсервировать нельзя... И самое грустное для них, что я все понимаю и не лягу у порога, чтобы удержать тебя.

     -- Спасибо.

     -- Нынешний год високосный.

     -- Это так важно?

     -- На один день больше ждать.

     -- Один день!

     -- Не день, сутки. С каждым годом все тяжелее, Сережа... Наверное, возраст.

     -- Ты для меня всегда двадцатилетняя.

     -- Только для тебя.

     -- Этого мало?

     -- Много.-- Вера взъерошила ему волосы.-- Очень много... Другой судьбы у нас уже не будет.

     -- Тебе не повезло, ты полюбила полярника... Ну вот, наконец-то ты улыбнулась.

     -- Знаешь, еще в детстве, совсем девчонкой, я загадала однажды: если завтра кончатся дожди и будет солнце, моя жизнь сложится счастливо.

     -- И наутро были дожди?

     -- Солнце встало, Сережа.

     -- Я вернусь и больше тебя не оставлю.

     -- Не обманывай себя, тебе, как белому медведю, нужен снег. Такова уж, видно, моя участь на этой земле -- ждать и дни считать. Налей мне тоже, я хочу быть пьяной. Иначе я сейчас же разревусь. За что будем пить?

     -- Помнишь, ты дала мне на Льдину маленький томик стихов? Там были такие слова: "Как будто бы железом, обмокнутым в сурьму, тебя вели нарезом по сердцу моему".

     -- Сережа, я немедленно разревусь. За что будем пить?

     -- За твое долготерпение, дорогая. За твою любовь.

     -- Ну, хорошо. Будь здоров.
Два друга

     Семенов проводил Веру ночным поездом -- утром ей на работу. Договорились, что на субботу и воскресенье он будет прилетать в Москву.

     -- Полных восемь дней вместе! -- бодро подсчитал он.

     -- Если украдешь у меня хочя бы один из этих дней...

     -- Пусть меня забракует медкомиссия! -- поклялся Семенов

     -- Хорошо бы... Смотри, если на небе есть бог -- он слышит!

     А утром из Москвы прилетел Гаранин.

     -- Что случилось? -- войдя в номер, спросил он.

     -- Ничего особенного.-- Семенов продолжал водить по щеке электробритзой. Раздевайся, сейчас будем завтракать.

     -- Надеюсь, ты меня вызвал срочной телеграммой не для того, чтобы вместе позавтракать?

     -- В частности и поэтому.-- Семенов продул бритву, сполоснул лицо. Словно гора с плеч свалилась -- Андрей приехал!

     -- Я обещал Наташе и сыну, что к вечеру вернусь,-- выжидательно глядя на Семенова, сказал Гаранин.

     -- К сегодняшнему вечеру?

     -- Конечно.

     -- Образцовый муж и отец! -- похвалил Семенов.-- Пошли.

     В буфете они взяли шипящую яичницу на сковородках, сосиски и кофе.

     -- Ну? -- не выдержал Гаранин.

     -- Ты ешь, ешь, пока не остыло.

     -- Да говори же, какого черта!

     -- Боюсь испортить тебе аппетит.

     Давясь, Гаранин проглотил яичницу и сосиски.

     -- Ну, бей,-- потребовал он.-- Потерял отчет о дрейфе?

     -- Если бы...-- вздохнул Семенов.

     -- Что-нибудь... со Льдиной?

     -- Тьфу-тьфу, не сглазить бы, все в порядке... Принято решение расконсервировать Восток.

     -- Когда?

     -- В эту экспедицию.

     -- Кто идет начальником?

     -- Я.

     -- Так... А заместителем?

     -- Ты.

     Гаранин молча допил кофе.

     -- Где Вера?

     -- Вчера проводил домой. Еще выпьешь?

     -- Пожалуй.

     Семенов принес еще две чашки кофе.

     -- Как твои? -- спросил Семенов.

     -- За двое суток еще не разобрался. Наташа здорова, у Андрейки была корь. Сегодня должен пойти в школу.

     -- Вера говорила -- отличник.

     Гаранин кивнул.

     -- Что в Институте?

     -- Шум, кавардак, неразбериха. "Обь" уходит десятого ноября, и, как всегда, ничего не готово.

     -- Почему прислал телеграмму, а не позвонил?

     -- Наташа тебя бы не отпустила.

     -- Думаешь, соглашусь?

     -- Надеюсь.

     -- Напрасно.

     -- Поживем -- увидим.

     Они возвратились в номер, уселись в кресла, закурили.

     -- Люкс,-- осматривая мебель, заметил Гаранин.-- Даже с телевизором.

     -- Здесь и будем жить.

     -- Ты -- будешь. Я сегодня же улетаю домой.

     -- Никуда ты не улетишь.

     -- Почему ты так решил?

     -- Потому что вечером нас ждет Свешников.

     -- Тебя он ждет, а не нас!

     -- Отпустишь меня ка Восток одного? -- сделав глубокую затяжку, спросил Семенов.

     -- Знаешь, кто ты?

     -- Ну, кто?

     -- Грубый шантажист! -- Гаранин встал и прошелся по номеру.-- Представляешь, с каким лицом я скажу Наташе и Андрейке...

     -- Хорошо представляю.-- Семенов кивнул.-- Не забыл со вчерашнего дня.

     -- Мне хочется тебя отлупить!

     -- Пожалуйста, даже пальцем не шевельну.

     Гаранин уселся в кресло и задумался.

     -- Ты твердо решил?

     -- Восток, Андрей! Восток!

     Гаранин невесело усмехнулся.

     -- Когда, говоришь, уходит "Обь"?

     -- Десятого ноября.

     -- Через тридцать четыре дня.

     -- Если считать сегодняшний -- тридцать пять.

     -- Люди подобраны?

     -- Ждал тебя.

     -- Тогда чего время терять, давай прикидывать.

     Семенов встал.

     -- Ну, Андрей, вовек не забуду! -- Он подошел к шкафчику, вытащил початую бутылку коньяку.-- По рюмочке -- за Нее, за Удачу?

     -- А что Георгий Степаныч говорил? -- проворчал Гаранин.-- "Днем лучше два раза поесть, чем один раз выпить".

     -- Легок на помине,-- Семенов улыбнулся.-- Свешников его вчера цитировал: "Товарища по зимовке выбирай...

     -- ...как жену выбираешь",-- закончил Гаранин.-- Эх, ты, бродяга...

     -- От бродяги слышу!-- весело огрызнулся Семенов.

     -- И почему тебя тогда медведь не слопал? -- Гаранин сокрушенно развел руками. Фанатик чокнутый! Разрушитель семейного очага!

     -- А кто меня поспитал?-- перешел в наступление Семенов.-- Кто учил, что сначала дело, а потом личная жизнь? Кто десять лет назад Свешникову посоветовал Семенова в начальники выдвинуть?

     -- Себе на голову,-- вздохнул Гаранин -- Ладно, закажи-ка мне Москву... В цирк билеты купил, Андрейка обнимал!.. Как с Наташей говорить...

     -- Она уже все знает, Вера-то уже в Москве.

     -- Думаешь, рассказала?

     -- Не думаю, уверен. Сам ее об эгом просил.

     -- Эх ты, сухарь!.. А может, к лучшему, что ей Вера скажет?

     -- Конечно,-- подхватил Семенов выгодную версию.-- Ты же знаешь Веру, она толковее нас с тобой это провернет.

     -- Ну, тогда за дело,-- подумав, решил Гаранин.-- С чего начнем?

     Семенов достал папку и выложил на стол бумаги.

     -- Взял у Шумилина копии списков, сказал он. Здесь коллективы всех станций и резерв.

     Первая зимовка на Скалистом Мысу для Семенова началась неудачно. Станция маленькая, радистов всего двое, а работы невпроворот. каждый час нужно передавать погоду летчикам, да еще сводки на Диксон, разные служебные и личные радиограммы. Полярные радисты-асы: постоянная работа в условиях плохого прохождения радиоволн, извечные помехи в эфире, отвратительная слышимость требовали очень высокого мастерства. А Семенов радистом был тогда совсем зеленым -- ни хватки, ни опыта. На сроки опаздывал, принимать, передавать не успевал, то и дело просил повторить, и потому редкий день в его наушниках не пищало оскорбительное НН СПГ... НН СПГ -- "вон с ключа, сапог!"

     А кончалась вахта -- не знал, куда себя деть. Старые приятели остаюсь на материке, новых не завел; зимовщики в глаза и за глаза поругивали новичка, из-за промахов которого станцию уже не раз пропесочивали, а тут еще замолчала Галя. То ли рядовой радист с далекой и глухой станции, затерянной на берегах Карского моря, показался ей женихом бесперспективным, то ли "с глаз долой, из сердца вон" -- забыла и увлеклась другим, но восемь его радиограмм, одна другой отчаяннее, остались без ответа.


... ... ...
Продолжение "1. В ловушке" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком

Прочитаные

1. В ловушке

показать все

Анекдот

- Да, иногда жалеешь, что твой друг не был большой свиньей, - говорил Винни-Пух, доедая Пятачка.

показать все