Рассказы - - Взыскание погибшихПроза и поэзия >> Русская современная проза >> См. также >> Платонов, Андрей >> Рассказы Читать целиком Андрей Платонов. Взыскание погибших
---------------------------------------------------------------
Изд. "Повести и рассказы" - М.: Худ.лит., 1983. (Классики и современники. Совет. лит-ра)".
Набор текста: Ольга Старицына
---------------------------------------------------------------
Из бездны взываю
[ова мертвых
Мать вернулась в свой дом. Она была в беженстве от немцев, но она нигде
не могла жить, кроме родного места, и вернулась домой.
Она два раза прошла промежуточными полями мимо немецких укреплений,
потому что фронт здесь был неровный, а она шла прямой ближней дорогой. Она
не имела страха и не остерегалась никого, и враги ее не повредили. Она шла
по полям, тоскующая, простоволосая, со смутным, точно ослепшим, лицом. И ей
было все равно, что сейчас есть на свете и что совершается в нем, и ничто в
мире не могло ее ни потревожить, ни обрадовать, потому что горе ее было
вечным и печаль неутолимой - мать утратила мертвыми всех своих детей. Она
была теперь столь слаба и равнодушна ко всему свету, что шла по дороге
подобно усохшей былинке, несомой ветром, и все, что она встретила, тоже
осталось равнодушным к ней. И ей стало еще более трудно, потому что она
почувствовала, что ей никто не нужен, и она за то равно никому не нужна.
Этого достаточно, чтобы умереть человеку, но она не умерла; ей было
необходимо увидеть свой дом, где она жила жизнь, и место, где в битве и
казни скончались ее дети.
На своем пути она встречала немцев, но они не тронули эту старую
женщину; им было странно видеть столь горестную старуху, они ужаснулись вида
человечности на ее лице, и они оставили ее без внимания, чтобы она умерла
сама по себе. В жизни бывает этот смутный отчужденный свет на лицах людей,
пугающий зверя и враждебного человека, и таких людей никому непосильно
погубить, и к ним невозможно приблизиться. Зверь и человек охотнее сражаются
с подобными себе, но неподобных он оставляет в стороне, боясь испугаться их
и быть побежденным неизвестной силой.
Пройдя сквозь войну, старая мать вернулась домой. Но родное место ее
теперь было пустым. Маленький бедный дом на одно семейство, обмазанный
глиной, выкрашенный желтой краской, с кирпичною печной трубой, похожей на
задумавшуюся голову человека, давно погорел от немецкого огня и оставил
после себя угли, уже порастающие травой могильного погребения. И все
соседние жилые места, весь этот старый город тоже умер, и стало всюду вокруг
светло и грустно, и видно далеко окрест по умолкшей земле. Еще пройдет
немного времени, и место жизни людей зарастет свободной травой, его задуют
ветры, сровняют дождевые потоки, и тогда не останется следа человека, а все
мученье его существованья на земле некому будет понять и унаследовать в
добро и поучение на будущее время, потому что не станет в живых никого. И
мать вздохнула от этой последней своей думы и от боли в сердце за
беспамятную погибающую жизнь. Но сердце ее было добрым, и от любви к
погибшим оно захотело жить за всех умерших, чтобы исполнить их волю, которую
они унесли за собой в могилу.
Она села посреди остывшего пожарища и стала перебирать руками прах
своего жилища. Она знала свою долю, что ей пора умирать, но душа ее не
смирялась с этой долей, потому что если она умрет, то где сохранится память
о ее детях и кто их сбережет в своей любви, когда ее сердце тоже перестанет
дышать?
Мать того не знала, и она думала одна. К ней подошла соседка, Евдокия
Петровна, молодая женщина, миловидная и полная прежде, а теперь ослабевшая,
тихая и равнодушная; двоих малолетних детей ее убили бомбой, когда она
уходила с ними из города, а муж пропал без вести на земляных работах, и она
вернулась обратно, чтобы схоронить детей и дожить свое время на мертвом
месте.
- Здравствуйте, Мария Васильевна, - произнесла Евдокия Петровна.
- Это ты, Дуня, - сказала ей Мария Васильевна. - Pдись со мной, давай с
тобой разговор разговаривать. Поищи у меня в голове, я давно не мылась.
Дуня с покорностью села рядом: Мария Васильевна положила голову ей на
колени, и соседка стала искать у нее в голове. Обеим теперь было легче за
этим занятием; одна старательно работала, а другая прильнула к ней и
задремала в покое от близости знакомого человека.
- Твои-то все померли? - спросила Мария Васильевна.
- Все, а то как же! - ответила Дуня. - И твои все?
- Все, никого нету. - сказала Мария Васильевна.
- У нас с тобой поровну никого нету, - произнесла Дуня,
удовлетворенная, что ее горе не самое большое на свете: у других людей такое
же.
- У меня-то горя побольше твоего будет: я и прежде вдовая жила, -
проговорила Мария Васильевна. - А двое-то моих сыновей здесь у посада легли.
Они в рабочий батальон поступили, когда немцы из Петропавловки на
Митрофаньевский тракт вышли А дочка моя повела меня отсюда куда глаза
глядят, она любила меня, она дочь моя была, потом отошла от меня, она
полюбила других, она полюбила всех, она пожалела одного - она была добрая
девочка, она моя дочка, - она наклонилась к нему, он был больной, он
раненый, он стал как неживой, и ее тоже тогда убили, убили сверху от
аэроплана А я вернулась, мне-то что же! Мне-то что же теперь! Мне все равно!
Я сама теперь как мертвая
- А что ж тебе делать-то: живи, как мертвая, я тоже так живу, сказала
Дуня. - Мои лежат, и твои легли Я-то знаю, где твои лежат, - они там, куда
всех сволокли и схоронили, я тут была, я-то глазами своими видела. _ерва они
всех убитых покойников сосчитали, бумагу составили, своих отдельно положили,
а наших прочь отволокли подалее. Потом наших всех раздели наголо и в бумагу
весь прибыток от вещей записали. Они долго таково заботились, а потом уж
хоронить таскать начали.
- А могилу-то кто вырыл? - обеспокоилась Мария Васильевна. - Глубоко
отрыли-то? Ведь голых, зябких хоронили, глубокая могила была бы потеплее!
- Нет, каково там глубоко! - сообщила Дуня. - Яма от снаряда, вот тебе
и могила. Навалили туда дополна, а другим места не хватило. Тогда они танком
проехали через могилу по мертвым, покойники умялись, место стало, и они еще
туда положили, кто остался. Им копать желания нету, они силу свою берегут. А
сверху забросали чуть-чуть землей, покойники и лежат там, стынут теперь;
только мертвые и стерпят такую муку - лежать век нагими на холоде
- А моих-то - тоже танком увечили или их сверху цельными положили? -
спросила Мария Васильевна.
- Твоих-то? - отозвалась Дуня. - Да я того не углядела Там, за посадом,
у самой дороги все лежат, пойдешь - увидишь. Я им крест из двух веток
связала и поставила, да это ни к чему: крест повалится, хоть ты его железный
сделай, а люди забудут мертвых
Мария Васильевна встала с коленей Дуни, положила ее голову к себе и
сама стала искать у нее в головных волосах. И от работы ей стало легче;
ручная работа лечит больную тоскующую душу.
Потом, когда уже свечерело, Мария Васильевна поднялась; она была старая
женщина, она теперь устала; она попрощалась с Дуней и пошла в сумрак, где
лежали ее дети - два сына в ближней земле и дочь в отдалении.
Мария Васильевна вышла к посаду, что прилегал к городу. В посаде жили
раньше в деревянных домиках садоводы и огородники; они кормились с угодий,
прилегающих к их жилищам, и тем существовали здесь спокон века. Нынче тут
ничего уже не осталось, и земля поверху спеклась от огня, а жители либо
умерли, либо ушли в скитание, либо их взяли в плен и увели в работу и в
смерть.
Из посада уходил в равнину Митрофаньевский тракт. По обочине тракта в
прежние времена росли ветлы, теперь их война обглодала до самых пней, и
скучна была сейчас безлюдная дорога, словно уже близко находился конец света
и редко кто доходил сюда.
Мария Васильевна пришла на место могилы, где стоял крест, сделанный из
двух связанных поперек жалобных, дрожащих ветвей. Мать села у этого креста;
под ним лежали ее нагие дети, умерщвленные, поруганные и брошенные в прах
чужими руками.
Наступил вечер и обратился в ночь. Осенние звезды засветились на небе,
точно, выплакавшись, там открылись удивленные и добрые глаза, неподвижно
всматривающиеся в темную землю, столь горестную и влекущую, что из жалости и
мучительной привязанности никому нельзя отвести от нее взора.
- Были бы вы живы, - прошептала мать в землю своим мертвым сыновьям, -
были бы вы живы, сколько работы поделали, сколько судьбы испытали! А теперь
что ж, теперь вы умерли, - где ваша жизнь, какую вы не прожили, кто проживет
ее за вас?.. Матвею-то сколько ж было? Двадцать третий шел, а Василию
двадцать восьмой. А дочке было восемнадцать, теперь уж девятнадцатый пошел
бы, вчера она именинница была Zолько я сердца своего истратила на вас,
сколько крови моей ушло, но, значит, мало было, мало было одного сердца
моего и крови моей, раз вы умерли, раз я детей своих живыми не удержала и от
смерти их не спасла Они что же, они дети мои, они жить на свет не просились.
А я их рожала - не думала; я их родила, пускай сами живут. А жить на земле,
видно, нельзя еще, тут ничего не готово для детей: готовили только, да не
управились!.. Тут жить им нельзя, а больше им негде было, - что ж нам,
матерям, делать-то, и мы рожали детей. А иначе как же? Одной-то жить небось
и ни к чему
Она потрогала могильную землю и прилегла к ней лицом. В земле было
тихо, ничего не слышно.
- _ят, - прошептала мать, - никто и не пошевельнется, - умирать было
трудно, и они уморились. Пусть спят, я обожду - я не могу жить без детей, я
не хочу жить без мертвых
Мария Васильевна отняла лицо от земли; ей послышалось, что ее позвала
дочь Наташа; она позвала ее, не промолвив слова, будто произнесла что-то
одним своим слабым вздохом. Мать огляделась вокруг, желая увидеть, откуда
взывает к ней дочь, откуда прозвучал ее кроткий голос - из тихого поля, из
земной глубины или с высоты неба, с той ясной звезды. Где она сейчас, ее
погибшая дочь? Или нет ее больше нигде и матери лишь чудится голос Наташи,
который звучит воспоминанием в ее собственном сердце?
Мария Васильевна снова прислушалась, и опять из тишины мира прозвучал
ей зовущий голос дочери, столь удаленный, что был подобен безмолвию, и,
однако, чистый и внятный по смыслу, говорящий о надежде и радости, о том,
что сбудется все, что не сбылось, а умершие возвратятся жить на землю и
разлученные обнимут друг друга и не расстанутся более никогда.
Мать расслышала, что голос ее дочери был веселый, и поняла, что это
означает надежду и доверие ее дочери на возвращение к жизни, что умершая
ожидает помощи живых и не хочет быть мертвой.
"Как же, дочка, я тебе помогу? Я сама еле жива, - сказала Мария
Васильевна; она говорила спокойно и вразумительно, словно она находилась в
своем доме, в покое, и вела беседу с детьми, как бывало в ее недавней
счастливой жизни. - Я одна не подыму тебя, дочка; если б весь народ полюбил
тебя, да всю неправду на земле исправил, тогда бы и тебя, и всех праведно
умерших он к жизни поднял: ведь смерть-то и есть первая неправда!.. А я одна
чем тебе помогу? Pма только умру от горя и буду тогда с тобой!"
Мать долго говорила своей дочери слова разумного утешения, точно Наташа
и два сына в земле внимательно слушали ее. Потом она задремала и уснула на
могиле.
Полночная заря войны взошла вдалеке, и гул пушек раздался оттуда; там
началась битва. Мария Васильевна проснулась, и посмотрела в сторону огня на
небе, и прислушалась к частому дыханию пушек. "Это наши идут, -
поверила она. - Пусть скорее приходят, пусть опять будет советская власть,
она любит народ, она любит работу, она всему научает людей, она беспокойная;
может - век пройдет, и народ научится, чтоб мертвые стали живыми, и тогда
вздохнет, тогда обрадуется осиротелое сердце матери".
Мария Васильевна верила и понимала, что все так и сбудется, как она
желала и как ей было необходимо для утешения своей души. Она видела летающие
аэропланы, а их тоже трудно было выдумать и сделать, и всех умерших можно
возвратить из земли к жизни на солнечный свет, если б разум людей обратился
к нужде матери, рождающей и хоронящей своих детей и умирающей от разлуки с
ними.
Она снова припала к могильной мягкой земле, чтобы ближе быть к своим
умолкшим сыновьям. И молчание их было осуждением всему миру-злодею, убившему
их, и горем для матери, помнящей запах их детского тела и цвет их живых глаз
К полудню русские танки вышли на Митрофаньевскую дорогу и остановились
возле посада на осмотр и заправку; они теперь не стреляли вперед себя,
потому что немецкий гарнизон погибшего городка уберегся от боя и загодя
отошел к своим войскам.
Один красноармеец с танка отошел от машины и пошел походить по земле,
над которой сейчас светило мирное солнце. Красноармеец был уже не столь
молод, он был в летах, и он любил посмотреть, как живет трава, и проверить -
существуют ли еще бабочки и насекомые, к которым он привык.
Возле креста, связанного из двух ветвей, красноармеец увидел старуху,
приникшую к земле лицом. Он склонился к ней и послушал ее дыхание, а потом
повернул тело женщины навзничь и для правильности приложился еще ухом к ее
груди. "Ее сердце ушло, - понял красноармеец и покрыл утихшее лицо
покойной чистой холстинкой, которую он имел при себе как запасную портянку.
- Ей и жить-то уж нечем было: ишь как тело ее голод и горе сглодали - кость
сквозь кожу светится наружу".
- _и пока, - вслух сказал красноармеец на прощанье. - Чьей бы ты
матерью ни была, а я без тебя тоже остался сиротой.
Он постоял еще немного, в томлении своей разлуки с чужой матерью.
- Темно тебе сейчас, и далеко ушла ты от нас Что же делать-то! Uйчас
нам некогда горевать по тебе, надо сперва врага положить. А потом весь мир
должен в разуменье войти, иначе нельзя будет, иначе - все ни к чему!..
... ... ... Продолжение "Взыскание погибших" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |