|
|
|
|
|
Рассказы - - УхрябПроза и поэзия >> Русская современная проза >> См. также >> Пелевин, Виктор >> Рассказы Читать целиком Виктор Пелевин. Ухряб
1
- Ты мне умно не говори, - сказал Василий Маралов, идеологический работник на
пенсии. - Я сам умный, три книги написал. Проще надо. Вот у тебя что на руке?
Часы, да?
Собеседник - друг и в некотором роде ученик - утвердительно икнул.
- Ну вот и поразмысли. Тут - своя диалектика. Носишь ты их, носишь, они у
тебя тикают, тикают ...
- А при чем тут научный атеизм, Вася? Мы ж с тобой о научном ате...
- Ты дослушай. Они тикают, тикают и вдруг - бац! Ударились о раковину.
- Почему о раковину?
- Это со мной случай был, еще до пенсии, в Сестрорецке. Я там...
- Ладно, неважно... Ну, ударились, и что дальше?
- А дальше у одного маленького колесика зубчик сломался. А все другие стали
недоворачиваться. И часы тебе вместо пятницы возьмут и покажут какой-нибудь
вторник. Вот так и человек... Эй, Петь!
Собеседник уже спал, прижавшись ухом к бежевой клеенке.
- Петь, - сказал Маралов и потряс его за плечо.- Слышь, Петь... Пойдем, на
диванчик ляжешь.
2
Маралов проснулся, подвигал ногой, запутавшейся не то в сбившемся
пододеяльнике, не то в не до конца снятых штанах, и хмуро, привычно выглянул
из тающего ночного мира в залитую серым светом комнату. По его
пробуждающемуся мозгу медленно, как дождевые черви, ползли первые утренние
мысли - они касались окружающего беспорядка. Тот действительно был ужасен: в
комнате царил такой хаос, что в нем даже угадывалась своя гармония - длинная
лужа на полу как бы уравновешивалась вдавленным в кусок колбасы окурком, а
сбитый с ног стул вносил в композицию что-то военное.
Несколько раз быстро шагнув в пустоте и полностью избавясь от штанов (ремень
все-таки, как змея, цапнул холодной пряжкой за ногу), Маралов, как обычно,
принялся наводить внутренний порядок. Что-то похожее на вкус во рту явственно
ощущалось и в душе и было, кажется, связано со вчерашним разговором, хотя его
содержание, тема и даже примерная траектория совершенно не желали вспоминаться.
Словно бы что-то застряло в мозгу, обособившись от всего остального, и теперь
ощущалось, как плотная масса посреди знакомых мыслей - холодная, бесформенная
и угрожающая.
"Вспомнить надо,- думал Маралов,- о чем-то мы таком... О часах, что ли? Да
нет, о часах - это помню. Это мы с атеизма перешли. А вот потом, когда он на
диванчик лег. Час, наверно, бредил... И вот тогда я чего-то такое... Нет, не
помню".
Открывая глаза, Маралов видел вокруг себя загаженную комнату, закрывая -
замечал в себе присутствие глубокой внутренней ямы, где скрывалось что-то
опасное. Так продолжалось довольно долго. Маралов не то чтоб не мог вспомнить,
в чем было дело, а скорее не мог себя заставить сделать это, как никогда не
мог себя заставить сразу нырнуть в холодную воду. Получилось все автоматически
- в квартире наверху заскрежетали чем-то по полу, тотчас же Маралов дал себе
команду все вспомнить - и вспомнил.
- Ухряб, - громко сказал он.
Вчера успели еще поговорить о Боге. Оказалось, верят в него оба, но каждый
по-своему. Петя признался, что на каждое партсобрание берет с собой
высушенное волчье ухо, а в особо серьезных случаях три раза обходит клумбу во
дворе, отчего получает небывалый заряд бодрости и мужества.
Маралов хотел было рассказать о том, что он когда-то видел в Сестрорецке, но
совершенно неожиданно для себя начал говорить обобщениями: что никакого
единого Бога нет, просто в каждой стране у людей существует какое-то главное
чувство по поводу жизни, что ли, и если выразить это чувство в виде сказки или
истории, то как раз и получится конкретное священное писание и каждый
конкретный, отдельно взятый Бог.
- Бог, - умильно сказал Маралов, - это как бы персонифицированное обобщение
всего непонятного.
- Чего ж,- помолчав, сказал тогда Петя с диванчика,- у нас за эти семьдесят
лет столько непонятного набралось, что тоже можно обобщить. Выходит, и Бог
такой есть, который этому соответствует?
- Конечно,- сказал Маралов,- объективно должен быть.
- И соответствующая религиозная мистика тоже?
- А почему нет. Легко.
На этом разговор сам собой затих. Маралов долго ворочался, вздыхал и все
думал об этом интересном предмете, пытаясь представить себе соответствующего
Бога. Только вдуматься: огромные портреты над городами и синие елочки,
торжественные заседания и могилы в стенах, бронзовые бюсты и салют - не просто
ведь все это так. Этому, так сказать, материальному,- размышлял Маралов,-
неизбежно должно соответствовать что-то духовное, сущностное... Это и будет
данный конкретный Бог - нечто, неявно вмещающее в себя остальное... Маралов
незаметно уснул. Потом проснулся и засуетился Петя - он уже опаздывал на актив
в другом конце города. Проводив его до дверей, Маралов пошел обратно, и тут,
в мутном утреннем полусне, когда он, сидя на кровати, стаскивал брюки, его
настигло невероятно ясное понимание - такое, что, испытав его, он даже не стал
окончательно раздеваться, а оглушенно повалился на простыни и воспользовался
пьяной способностью мгновенно засыпать. Прошло несколько часов тяжелого сна,
во время которого это понимание не рассосалось, а наоборот, как пущенный с
откоса снежный ком, обросло рыхлым коконом страха и безнадежности.
- Ухряб! - вдруг сказал Маралов. Ну да, все дело в этом слове - именно оно
родилось из утренней вспышки ясности, и именно оно было сейчас в центре
темного внутреннего образования.
"А это значит - "ухряб"? - подумал Маралов, с гримасой боли поворачиваясь к
стене. - Ухряб. Ничего не значит".
3
Порядок был наведен и похмелье прошло. Маралов вглядывался в зеркало,
зачесывая поперек головы длинную пегую прядь и думая, что так причесываться,
в сущности, крайне нелепо - мало того, что все видят его плешивость, так все
еще видят и то, каким жалким способом он пытается ее скрыть. Шевеление в душе
вроде притихло и только иногда напоминало о себе этим бессмысленным словом,
выбрасывая его внезапно на поверхность. Поправив галстук (пиджак и галстук он
надел, чтобы защититься от этой непонятной внутренней западни), Маралов пошел
на кухню.
Пройдя по коридору, он вдруг схватился за грудь и прислонолся к дверце
стенного шкафа - квартира резко качнулась, некоторое время продержалась в
наклоненном состоянии и медленно вернулась в обычное положение. Маралов твердо
знал, что каким-то образом только что происшедшее было связано с ухрябом.
- Что ж это такое, а? - вслух спросил он.
- Ух-ряб-зз... - Ух-ряб-зз...- пробило на стене.
Убедивщись, что пол больше не качается, Маралов решил повременить с обедом
и часик-другой почитать что-нибудь художественно-приключенческое. Он прошел в
комнату, наугад взял из шкафа серенькую, с кружком на корешке, книгу и открыл
ее, как это обычно делал, на странице своего возраста - шестьдесят восьмой.
(Перед этим Маралов посмотрел, сколько еще осталось жить, и увидел: двести
двадцать восемь. Стало спокойно.)
"...вкручиваясь в раскаленный воздух. Рябая гладь ..."
Маралов хмыкнул. Как это так - рябая гладь?
Он снова пробежал глазами по строке - и вдруг всем своим пытающимся
расслабиться существом налетел на ухряб, разделенный точкой.
"К черту, - подумал Маралов. - Надо читать классиков". Он встал с дивана,
вернулся к шкафу и выбрал другую книгу, с золотыми полосками на корешке.
"...вот-с, умял двух рябчиков, да еще..."
Маралов театрально засмеялся и сделал руками жест веселого недоумения, тоже
очень театральный.
- Привяжется какая-нибудь чушь, - громко сказал он книжному шкафу,- так
человек и с ума может сойти. Если, конечно, слаб духом.
4
Не раз еще в тот день Маралов остро ощутил враждебность судьбы.
Удивительная мерзость произошла в кинотеатре - казалось, уж там-то вовсе
неоткуда было взяться ухрябу - и на тебе: на стене - картина, на картине -
рябина, а по бокам два подсолнуха. Так что справа ли налево, слева ли направо -
ухряб сидел в засаде и недобрым глазом смотрел на Маралова. И как
замаскировался! Не будь Маралов начеку...
Выйдя из кинотеатра на улицу, Маралов прошел полсотни метров и оказался у
магазина. "Надо бы мяса купить,- подумал он,- наделать котлет на праздники".
Войдя в мясной отдел, он увидел мужчину в белом колпаке, который, коротко
поглядев ему в глаза, поднял большой, спортивного вида, топор.
- У! - выдохнул он.
- Хряб! - вонзился топор в доску. И голая, мертвая нога - быка, что ли,-
разделилась надвое. Зажав рот, Маралов выскочил на улицу и быстро пошел к
остановке. По дороге он заметил, как на другой стороне улицы несколько
солдат-стройбатовцев в серых ордынских подшлемниках крепят на стене дома
большущий плакат. На плакате была нарисована девушка в кокошнике, с детскими
глазами и развитой грудью; ее выпяченное правое бедро огибала надпись:
УСПЕХА УЧАСТНИКАМ
XI МЕЖДУНАРОДНОГО ФЕСТИВАЛЯ ЗА РАЗОРУЖЕНИЕ
... ... ... Продолжение "Ухряб" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |
|
|
Анекдот
|
- Рабинович, у всех кризис, а вы, судя по яхтам и островам, стали одним
из богатейших людей мира? Откуда???
- Да это не я. Это мой прадедушка в 1909 году в Иллинойсе, в
букмекерской конторе, на последние 10 центов, купил билетик
1:100000000000000, что негр, в ближайшие 100 лет, станет Президентом
США. |
|
показать все
|
|