Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Степан Васильченко - Степан - Талант

Проза и поэзия >> Литература ближнего зарубежья >> Украинская литература >> Современная украинская проза >> Степан Васильченко
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Степан Васильченко. Талант

------------------------------------------------------------------------

Оригинал этого текста расположен в "Сетевой библиотеке украинской литературы"

OCR: Евгений Васильев

Для украинских литер использованы обозначения:

Є, є - "э оборотное" большое и маленькое (коды AAh,BAh)

Ї, ї - "i с двумя точками" большое и маленькое (коды AFh,BFh)

I,i (укр) = I,i (лат)

------------------------------------------------------------------------



    В селi К. згубила себе з романтичного причинений церковна хористка... Ховати її чином церковним тамошнiй священик позрiкся. Люди принесли йому домовину з мерцем на подвiр'я, поставили перед вiкнами, а самi розiйшлися. Ховала полiцiя.

    (З газетної хронiки)


    I


    Буйне зелення в саду вже осiннi золотарi позолотили, а подекуди палає воно, мов огненне.

    Тихо в моїй кiмнатi. Вiкно в сад стоїть одчинене, i рине в його повiтря, чисте й холодне, дише, як вино. Зверху по стiнi блукають од далеких хмар рожево-зеленявi тiнi.

    Сиджу, зiгнувшись над своєю торбою-мандрiвницею, похапцем рiзне паперове шмаття в дорогу переглядаю, читаю давнє дрiбне писання,- суворо шелестять у руках папери, нiби псалтир над мертвим.

    Листи, що забув уже од кого, щоденника якогось обiрваний шматок... Вiршi... зеленi, зеленi, як рута...

    Все поодцвiтало, поопадало, як iз дерева посохлий лист восени: спокiйно, дрiбно - на шмаття - й за вiкно, без жалю... Летiть вiтрам на забавки, вечори змарнованi, а ночi недоспанi.

    Жмут пожовклого паперу, давнього, полинялого... якiсь конспекти, рисунки, химернi мережива з рiзних математичних значкiв... Навiщо вiн менi, цей школярський мотлох? Нащо я його так довго вожу за собою? Думаю, дивлюся...

    Помiж дрiбним лiсом цих колючок та дерези, i на полях, i всерединi визирають колоски, листочки, рукою задуманою мальованi. Ось вiрша початок якогось чи пiснi...

    Чи вже ж оце писала колись моя рука? Коли саме? Де?..

    Одразу задзвенiло в ушах, задзвенiло ясно, як тодi колись уночi несподiвано у вiкно, в мою кiмнату:

    "Ви оце не спали iще, книжник i чернець?.."

    I став пожовклий папiр оживати. Стиха-стиха, нiби з глибокої води, зринають на йому у вiночках iз довгих вiй блискавi карi очi, вихватилась коса ясна, що повiсьмо льону, замаяна синьою стьожкою.

    Дивиться у вiкно, смiється:

    "Ви ще не спали?"

    Мене пiдiймає од мого збiжжя, водигь по кiмнатi, поставило коло вiкна, мов залiзом прикувало; поставило туди очима, де сонце падає. А там все хмари, хмари рожевi, а за ними синi, а за синiми грiзнi... розцвiтають i гаснуть, знову червоним маком полуменiють, одна одну заступають, що тiї дими димлять. Помiж ними, нiби в хвилях, вечiрнє сонце потопає, борсається, мовби упiймалося в сiтi; промiнням за хмари хапається палить сiтi чаром-золотом.

    Димлять дими, грають, очi одводять, будують диво... I не видно вже хмар на обрiї, бачу я: лiс вiкодавнiй стiною зростає, чорний в жалобi велетень лiс... I виступає з лiсу того чорного у спокою та у величi процесiя мовчазная, сувора... Стяги майорять фiолетовi, темнi, вихитуються корогви червоно-огненнi, а пiд корогвами у квiтках несуть когось... У квiтах, у стрiчках, у гiрляндах хризантемових бiлих, у вiнках золотих...

    Ой... на марах, на марах...

    Оце ж тi юнощi, що з карими очима, попи старi - в їх бороди сивi - несуть, щоб у землю поховати, оце ж тi юнощi... Оце ж вони тiї, що були, як iскра, та невпокiй-нi, непокiрнi...

    Що були i свiжi, i бiлi, як ароматовий, як бiлий на веснах уночi очеремховий цвiт...

    Вже чую: встає, iде, гуде на мене з тих днiв, що минули, хмара-спогаданка...

    Буду стояти, буду, схилившись, аж поки цю хмару мальовану, мовби тую дощовую, тут не перестою.

    Усю - од осiннього жовтого листя до листя...

    I встає перед очима руїна - чорна, як головешка, нiби од печалi пригорiла. Посерединi - провалений дах Стрiха з одного боку висока, з другого - схилилась мало не до самого долу. Вигнулися наперед трухлявi дверi, нащось окутi в залiзо.

    На дверях - великий заржавiлий замок. А бур'яну того кругом, як лiсу! Шумить, розкошує вiн на дозвiллi; не потовпившись у шкiльному подвiр'ї, вискочив на старий дах, що порiс мохом, темнiє вгорi, як повiтряний сад.

    Ходжу кругом школи, обдивляюся подвiр'я i знову вертаюся до дверей, туди, де хурщик поскладав мої подорожнi речi.

    Сонце зайшло; у небi затучилось. Iз поля, з того мiсця, де лиснiє в долинi рудка якась, що поросла очеретом, дує рiзкий холодний вiтер.

    Насуває темрява, чорна, як воронина; бризнуло дощем.

    Бере нудьга...

    В темрявi обiзвався незнакомий голос:

    - Зараз одчинимо, зараз.

    Виростає високий силует у кудлатiй шапцi, що в присмерку скидається на дерев'яне вiдро.

    - Хто це? - питаю.

    - Свiй, сторож... Я, казати правду, нiкого вже й не сподiвався: Андрiй Маркевич казав, що тiльки в недiлю вернеться, та я вже не думав сьогоднi й навiдуватись сюди: одному якось, прости господи, аж сумно серед цiєї пустинi.

    Говорить до мене, нiби давно вже мене знає. Не спитав навiть, чи я той, що вони дожидали.

    Поволi одiмкнув дверi й через тiсненькi сiнцi увiв у якусь кiмнату.

    - Отут має бути й ваша квартира,- мовив вiн, засвiтивши маленький каганчик, чорний од кiптю.

    Поламаний стiл, двоє старих стiльцiв, лiжко, абияк, нашвидку з трухлих дощок змайстроване... свiжа на йому солома...

    Стою, задумавшись, над лiжком; стоїть поруч мене дiд; милуючись, дивиться старими очима на свою роботу:

    - Таке-сяке зляпав, а все ж буде краще на йому, нiж долi.

    Погомонiв про те, про се, збирається йти:

    - Цю нiч я ще переночую вдома - не прихватив iз собою нiчого з одежини, а ночi вже холоднi. Спiть спокiйно,- злодiйщини у нас не чути.

    Оддав добранiч, пiшов. .

    Не хочеться чогось нi розташовуватись, нi роздягатись.

    Взяв каганець, пiшов дивитись у клас. Нiби щось аж сполохнулося, коли убоге свiтло хитнуло в класi темрявою. Дмухнуло вогким, холодним льохом. Роздивляюся: стеля схилилась низько, а далi в глибинi ще нижче. Посерединi, де її можна було досягти рукою, стоять пiдпiрки-стовпи. По боках - манячать ряди нефарбованих парт, побитих та помережаних школярськими ножами. У вiкна давить чорна нiч. Надворi тюжить дощ, i через стелю чвiркають десь на парту краплi води. Поставив каганчик на столi, сам сiв на стiльцi, нероздягнутий, як був у дорозi.

    Думаю: "Знову починати, знову привикать, нагрiвати собi мiсце в цьому сумному закутку?.. Знову попи, урядники, горiлка, гризота, безпораддя?.. Нi, нi, не буду тут я довго, сюди - на час. Тiльки на який час..."

    I помалу встає передо мною моє радiсне, моє тепле, те, що завжди тепер свiтить i грiє менi,- унiверситет... Все зникає з очей.

    Минає невелика година; ходжу од порога до стiни, мов п'яний спотикаюся на парти.

    I увижається вiн менi, цей храм юностi чарiвний, десь далеко-далеко, палацом надхмаряним... Шляхи до його, єдинi доступнi менi шляхи, юнаковi бездипломному, хащами позаростали непролазними... Мурами високими їх перегороджено, глибокими безоднями перекопано, та смiливо й радiсно топчу я тi хащi ногами, сiчу терни, голими руками мури ламаю, мов крилами перелiтаю безоднi... Лечу...

    Самотньо й лунко одгукується в нiмих стiнах моя помiрна хода, ясно палає огонь моїх мрiй.

    Загорiлось бажання нетерпляче, невпокiйне - не стояти без дiла на мiсцi, не марнувати часу, в правду, в життя перетворити мрiю.

    I мене нiби магнiтом потягло до того мого чемоданчика, що на днi в йому поскладанi мої пiдручники та зшитки. Я знаю, що з мене б тепер смiялись, проте не можу втерпiти, щоб хоч не глянути на їх.

    Думаю: "Все одно - нiхто того не буде бачити..." I я швидко бiжу по чемодан, несу його в клас.

    Незабаром жужмом летять з його в один бiк сорочки, котиться засохлий у дорозi хлiб у другий, швидко витягую книжку, що олiвцем посерединi закладена, i помiж розкиданого збiжжя сiдаю з нею до каганця.

    "Я тiльки хоч погляну очима",- умовляю себе. I, розгорнувши книжку, зразу, як у водi, потонув у їй...

    Шмат глини, одвалившись десь у кутку од стелi, гучно ляскає на мостину... Кидаюсь, як зо сну:

    "Де я?"

    Порощить дощ за вiкном. Пiд партою десь одноманiтно скрегоче миша, тягаючи сухар. Як червона зiрочка з туману, блимає перед очима каганець. Дощ шумить, не вгаває надворi, дедалi ряснiший, голоснiший. Нiч все темнiша стає та глибша...

    А з усiх бокiв шумлять вiкна - плачуть... Так плачуть, так плачуть, обливаються рясними слiзьми, гiркими, безнадiйними, i стиха причитують, що нiколи вже не буде сонця анi ясних днiв.

    В мене грає радiсть, як вино, i шкода стає того нерозумного жалю дитячого, тих буйних, даремних слiв. Так, бувало, колись ми, малi дiти, розумом недiйшлi, заходилися од марного плачу, коли наша мати до ночi засидиться десь у забарнiй гостинi. Тодi нам, малим, в темрявi здавалося, що вже мати нiколи, нiколи не вернеться додому...

    Ой ви, дурненькi, заплаканi вiкна: сонце - буде, будуть днi радiснi, яснi, будуть пiснi, квiти, будуть радощi, смiхи... Будуть!..

    В дощовому шелестi стало чути, як десь за школою хрипко й сумовито заграли якiсь очеретянi дудки: пiвнi найглухiшу нiч спiвали.


    II


    Ранок. Щось стукає в дверi.

    - Хто такий?

    За дверима здавлений голос:

    - Вибачте, дозвольте зайти до вас на часинку, я - тутешнiй дяк...

    Увiходить: сива шапка, пальто - наопашки, пiд рукою кавун. Смiливi сiрi очi, шовковi русi кучерi - гарний...

    Знайомиться:

    - Дяк Запорожець. Довiдався, що ви приїхали в школу, не втерпiв, щоб не зайти познакомитись. Вибачте, у нас по-простому...

    Понесло горiлкою, разом iз тим бачу - в кишенi з червоною головкою пляшка казенки... Соромливо заховав її од моїх очей. Посiдали, почали розмову. Про одне, про друге... Про попа.

    - Дерiй, зажера, заїдливий...

    Питаю:

    - Не в миру з ним?

    - Не любимо й на перехiд один одного. Не людина - собака пiнява...

    Помовчав.

    - Коли сказати правду, то я навмисне й прийшов до вас, заранi попередити: якомога дальше од його; тiльки путня людина прибуде в село - з'їсть.

    Дяк пiдсунувся ближче, i передо мною виростають незабаром картини довгої, запеклої ворожнечi попа з дяком.

    Звичайно, пiп давно б "з'їв" дяка, коли ж Запорожцiв дядько - в консисторiї, i люди - теж за дяком. Крiм того, поблизу - штунда.

    - То й що? - питаю.

    Осмiхається. Помовчавши:

    - Бачите, вони давно вже пiдмовляють мене до себе - вподобали...

    Приглядаюся уважнiше: коло губiв креска непокiрна, уперта.

    Iнтимно:

    - Ви знаєте, нема того мiсяця, щоб не тягли: як не до преосвященного, то в консисторiю, а то - в монастир на покуту.

    - I це було? - заохочую.

    - Ще й не раз, недавно два тижнi сiяв борошно в монастирi. На тому тижнi тiльки вернувся...

    - За що?

    - Вийшло маленьке непорозумiння: на Маковiя за бороду батю посмикав у церквi. Трошки, - додав вiн скромно. Зiтхнув: - Ех, огидло все це менi до краю.

    - То ви б покинули, якої неволi сидiти в дяках?

    Пiдвiв голову й серйозно подивився на мене:

    - В москалi вiзьмуть.

    Задумався. Далi стрепенувся, кинув на мене запозирливий, гострий погляд:

    - А ви самi - якого роду?

    Я сказав.

    - Умгу...

    - А що таке?

    - Я - так.

    Заспокоївся.

    Вистукує щось пучками по столу. Стиха почав спiвати. Голос затремтiв юнощами, мрiйно i лагiдно.

    Далi прояснiв, засмiявся, енергiйно труснув кучерями, й очi засяяли ясно, весело - по-бурсацькому.

    До мене:

    - Ви спiваєте?

    - Спiваю.

    - Цю знаєте? - I на всю школу несподiвано шугнуло:

    Де ти бродиш, моя доля...

    Разом iз тим вiн широким рухом вийняв iз кишенi пляшку, нiби про це вже була в нас мова ранiш, вибив пробку, повiв очима по кiмнатi:

    - У вас тут чарки, або хоч шклянки не буде?

    Я сказав, що горiлки не буду пити.

    Вiн не почув чи не зрозумiв:

    - Що?

    - Кажу, що я пити не буду.

    - Чому?

    - Не п'ю.

    Вiн пильно дивиться менi в вiчi, неймовiрно:

    - Ви - козак?

    Смiюся:

    - Козак.

    - I не будете? - В очах випливає готовий уже ворожий виблиск.

    Кажу спокiйно й рiшуче:

    - Нi.

    Довго дивиться в очi, далi помалу, нерiшуче заткнув пляшку пробкою, сховав у кишеню, взяв свiй кавун, встає.

    - Не треба. Казали - приїде до нас такий i такий, аж бачу: до нашого берега що не запливе...- Вiн махнув безнадiйно рукою, кинув на кучерi шапку, пiшов.

    У порозi спинився, саркастично зажмурив око:

    - Знаю, звiдкiля цей вiтер... Певне, вже наговорили .. Ну i к чорту - плакати не буду.

    Ляснув дверима, зник.

    Дивлюсь услiд.

    Химерна якась людина.


    III


    Андрiй Маркевич, старший учитель в школi,- рудий кремезний паруб'яга. Обличчя - червоне, в ластовиннях; у синiх очах, як скеля з-пiд води, виблискує криця. Ходить у свитi в бобриковiй, а штани носить на випуск. На головi - кашкет iз оксамитовим околишем, арматурка, кокарда. Здiймає вiн з голови того кашкета обережно, як архирей митру, i раз у раз здуває порох.

    Людина занадто практична, ретельно акуратна, хитренька, до всього допитливий. Не припав вiн менi спершу до душi.

    Думав: певне, вертiй на зразок сiльських юристiв.

    До мене вiн теж поставився зразу, вiри не доймаючи: репутацiя невпокiйного учителя, що про неї якось вiн уже довiдався, викликала у його рiшучу собi догану.

    Пiсля перших розмов я почав тiкати од усякої з ним зустрiчi.

    В школi навчання ще не починалось: я сiв за свої книжки i сидiв за ними часом допiзна.

    Став помiчати - мiй колега спозирає за мною.

    Глянувши якось увечерi у вiкно, я загледiв, як блиснула кокарда...

    Затулив вiкно. Став ще далi держати себе од його.

    Коли ж Андрiй Маркевич, на моє диво, дедалi стає лагiднiший до мене, шукає зустрiчi, охотнiше стає на розмови. Здаєiься, хоче про щось говорити, тiльки не наважиться.

    Одного вечора чую - легенько стукає в дверi.

    Увiходить, трохи сконфужений, замутившись якоюсь дрiбницею. Далi пiдходить до столу, нашвидку, пильними очима їсть мої книжки.

    Питає так, нiби мiж iншим:

    - Певне, читати любите, що так довго огонь у вас горить щовечора?

    - Читаю потроху, - неохоче одказую.

    - Книжки якi цiкавi маєте? - прихиляється до столу, кидає гострий зiр на сторiнку розгорнутої книжки.

    - Бiльше - шкiльнi пiдручники.

    - Може, до якогось iспиту готуєтесь?

    Признаватися йому в своїх таємних замiрах менi не хочеться, i я одповiдаю навмисне якнайсухiше:

    - Так, маю таку думку.

    Беру мовчки з-перед його очей книжку, загортаю.

    Почервонiв. Помовчав.

    Проте було помiтно: чим непривiтнiшi мої до його слова, тим бiльше розгорається у його цiкавiсть. Трохи переждавши, несмiливо, проте з незламною упертiстю вiн почав знову:

    - Можна спитати вас, до якого саме ви готуєтесь iспиту?

    Брала нудьга - одповiдаю з досадою, з ясним бажанням скiнчити про це розмову:

    - Маю думку держати екзамен на атестат зрiлостi...

    - В унiверситет думаєте?

    Мовчу.

    Андрiй Маркевич засяяв, i на його обличчi я побачив незвичайну, нiжну до себе почтивiсть. Погляд очей став ясний, по-дитячому довiрчивий.

    - Бачите, чого я так настирливо у вас про це допитуюсь...- Вiн зашарiвся, як дiвчина, i винувато осмiхнувся: - Я теж маю смiливiсть... нахабство колись спробувать i собi продертись в унiверситет. Звичайно, менi ще багато треба до цього готуватись, та я роботи не боюсь... привик. Тiльки самому тяжко дуже: нема з ким порадитись, нема кого розпитати.

    Слухаю далi i сам собi вiри не дiймаю: нiколи я не сподiвався знайти в цьому селюковi, в цьому на перший погляд грубуватому, практичному в життi парубковi, знайти такої гарячої жаги до науки, такого нiжного суму за нею, такої туги.

    - ...Часом глянеш, якi нам ставлять мури на тому шляху, то iнодi одчай вiзьме. I хочеться пiти туди, стати пiд брамою унiверситету: кричати, прохати, за поли хапати, щоб впустили туди, а як нi - то краще, не одходячи, об той мур розбити голову...

    Нiби не та людина: здалося, щось тепле, щось рiдне почув я у йому.

    Розмова загорiлася, як сухий хмиз на огнi.

    Щира, гаряча, довга.


    IV


    У якесь свято познайомився i з нею, з Тетяною.

    Прийшла до Андрiя Марковяча по книжки: десь, певне, прочула, що прибув новий учитель,прийшла на довiдки.

    Iще нi разу її не бачивши, я багато дечого чув про неї. Дiвчина вчилась у городськiй школi... в головi вiтер... Спiває в церковному хорi. Заводить любощi з регентами i з сiльськими писарями. О. Василь бере її собi за помiчницю в церковнiй школi i, коли вiрити людям, купує їй рожевi чулочки. Казали, що одного темного вечора матушка ходила з хлудиною до школи заганяти свого батю. Охоча до жартiв, до вигадок. Багато дечого говорили, i малював я її собi в думках ясно. Коли ж уперше побачив у кiмнатi Андрiя Маркевича, я нiяк чомусь не мiг пойняти вiри, що це вона. Все, що про неї говорили, забулося одразу.

    На мене пильно дивились цiкавi очi.

    Великi, довiрчивi, карi.

    Цi очi зразу викликали в мене якесь хвилювання i без слiв казали, що це та дiвчина, що про неї мусять люди говорити.

    Висока, ставна, аж нiби понижчала стеля од неї в кiмнатi в Андрiя. Коса бiляста. Старанно причiсана й пригладжена, проте непокiрно набухає i в'ється по головi кучерявою березкою... Щось невпокiйне на обличчi... Коло губ якась сумовита креска... Щось загадчане... Хто вона? Звiдки?

    Я мимоволi притихнув. Дивлюсь, мовчу.

    Андрiй тим часом ходив спокiйно по кiмнатi, розтягуючи якусь нудотну розмову; помiтивши, яке враження справила на мене його гостина, вiн добродушно прикусив у себе на губах осмiшку i змовк. Його синi очi пiд личаними вiями засяяли хитро й лагiдно.

    Пiдiйшовши мовчки до Тетяни, вiн моргнув менi оком, поклав їй на плече свою гудзувату руку i жартов-ливо почав:

    - Ну то що ж, Тетяно Гнатiвно, будемо й цього року театри грати?

    Тетяну нiби хто з незнаний вколов голкою:

    - Одчепiться з своїм театром...

    Таємничий вигляд, нiби покривало упало з неї, одразу одмiнився.

    Соромливо, як селянська дiвчина, вона рукавом затулила сполохане лице.

    I стало помiтно i шию, степовим сонцем запалену, i стернею подряпанi руки.

    Таємнi чари розвiялись, як i не було їх.

    Андрiй не одводив од неї насмiшкуватих очей.

    - Розумiєте,- звернувся до мене,- театр - Вавилова клуня, сцена - пара перекинутих саней, грим - уголь та крейда, i вона собi поклала в голову, що у їх справдi театр.

    - Дарма,похмуро, кусаючи губи, кинула Тетяна.

    - Завiса - з драних ряден, дзвонять у битий чавун...

    - Дарма,горить, як у огнi, на мiсцi не всидить...

    - А що найцiкавiше, так це музики,- допiкає Андрiй,- рудий Гаврило дирчить у рубель качалкою, а кривий Микола, як у бубон, вибиває в заслонку.

    Не втерпiла, як вiтер, схопилася з мiсця, ображено, гаряче:

    - Неправда, неправда, ви ж самi знаєте, що це на нас вигадали таке вороги нашi...

    Андрiй Маркевич зареготався, удоволений. Тетяна засоромилась, далi сама засмiялась.

    - Ой, вже менi оцей Андрiй Маркевич, може, хто б i не знав, так зразу все викаже.

    - Ехе-хе! - зглибока зiтхнув Андрiй.

    - Знаєте,без жарту промовив вiн до мене i показав очима на Тетяну,- як зробить у "Заступнику мiй" оте соло: "тру-у-уд i болiзнь"... хрест мене бий - як снiгом сипне поза спиною.

    Тетяна вдячно подивилась на Андрiя; засоромившись, опустила вiї.

    - Е, ви ще не знаєте нашої Тетяни... От хоч би...- Далi живiше, моргнувши оком: - Тетяно Гнатiвно, ану ось отiєї,- Андрiй узявся в боки:

    Ой послала ж мене мати

    Зеленого жита жати...

    Почервонiла:

    Отож пак. Немає чого робити менi, то оце б спiвати заходилась.

    А сама смiється, очi заблищали: помiтно - охоче заспiвала б - соромиться.

    - Ось нехай вона освiйчається з вами - почуєте. Вона в нас дiвчина не горда, товариська... Хiба ото тiльки, що книжок боїться,- згодом додав вiн, i знову насмiшкуватий огник заблищав у його в очах,- каже, що од їх з ума сходять.

    Подивився на неї скоса:

    - Взялась була готуватися на вчительку - через тиждень покинула.

    Тетяна винувато зiтхнула.

    - Ей, Тетяно, Тетяно, що ви тiльки собi думаєте, Гнатiвно? - починає стиха жувати її.Немає кому нагнати вас, то ви зовсiм свою науку занедбали, про книжки й забули, на полицю позакидали.

    Нудьга й тоска спливає в Тетяни на виду, одказує стиха, сердито:

    - На чорта вони менi?

    - Як - на чорта? Та ви ж таки колись думаєте держати iспит? Чи, може, вже годi?

    - Нiкуди я не пiду, нiяких iспитiв держати не буду.

    - Будете витинати в ковалевiй клунi.- Андрiй тихенько заспiвав, незграбно пританцьовуючи й кокетуючи губами:

    I хлiб пекти,

    Й по теляти йти

    - Буду.

    Упертiсть закам'янiла на її обличчi.

    - А там i до Явдохи на досвiтки пiдете.

    - I пiду.

    Зразу, несподiвано, снопами бризнув з її очей смiх; вона хитнула головою. Схопилась, вирiвнялась i, взявшись по-дiвочому за щоку рукою, навмисне грубо, передражнюючи горлату якусь iз досвiток дiвку, залящала, як десь на левадi:

    Зеленая лiщинонько,

    Чом не гориш ти, все куришся...

    - Хiвря Цимбалiвна. Єй-бо, Хiвря! - смiявся Андрiй. Проте недовго: став слухати. Далi кивнув у її бiк головою до мене.- Бачите?

    Я й без цього вже не зводив з неї очей.

    Почавши спiвати жартома, згодом вона схитнула нетерпляче головою, повела плечима, нiби скинула з себе щось зайве, гордо свiнула очима й без жодного вже жарту смiливо зайшлася пiснею, виявляючи на диво сильний, чарiвного тембру голос.

    Гралася ним, нiби на злiсть i на заздрiсть ворогам.

    Взялася в боки, смiливо позирнула на Андрiя, моргнула бровою. Андрiй суворо опустив очi.

    Не кидаючи спiвати, Тетяна кивала йому очима, рукою закликаючи до себе.

    Андрiй уперто боровся: презирливо одвертався, недбайливо кривився:

    "Та й що буде? Ну, що далi?"

    Потiм змовк. Чмише носом. Хмурився, хмурився, i одразу синi очi його закурiли, заясiли, як волошки пiсля дощу. Махнув рукою, засмiявся: "От чорт, не дiвчина!"

    Почервонiв, зiрвавсь на рiвнi ноги, по-парубоцькому обгорнув за стан, став поплiч.

    Зразу виявилось: не тiльки "апостола" в церквi вiн умiє гримiти:

    Коло броду беру воду,

    По тiм боцi мої карi очi.

    Стою зачарований, здивований, не збагну, що це за люди тут... А як перестали спiвати, Андрiй зiтхнув i похилив голову. Йому нiби було соромно за той порив. Похитав докiрно головою й промовив до мене, винувато осмiхаючись. Сумовита нотка забринiла в його голосi:

    - Оце, як бачите... Правду ото кажуть: скiльки ти не вчи його, скiльки не стружи,- мужик останеться мужиком. Нi-нi-та й покаже себе.-Далi звiв очi на Тетяну i знову синьо зацвiли вони у його: - Тетяно, золото! Може, з нас щось вийде, може, з нас люди будуть, давайте учитись.

    Тетяна сидiла задумана, ушi палали, як цвiт королевий, а в очах цвiли, як золотий свiтанок, тi мрiї, що впину їм немає.

    - Чуєте, Тетяно?

    Зiтхнула:

    - Та чую ж...

    Схилилась на руку, ще глибше загадалась. I знову, як було спочатку, на обличчi в неї випливло щось нерозгадане, знову не можна було одiрвати очей од неї, а в грудях чогось починав зростати, як i вперше, якийсь невпокiй.


    V


    Пiсля перших раннiх дощiв висохло й стояло довго на годинi. Люди цього року спiзнилися посилати дiтей до школи, i з'явилась тривога, що вони зовсiм про неї забули. Аж ось упали холоднi ночi, наблизилась покрова, i з села, з хуторiв, нiби згукнувшись, люди гуртами посунули до школи писати новакiв. Новаки приходили з батьками й з матерями, в повному своєму нарядi: у великих чоботях, у батькiвських жилетках, з пошарпаними букварями пiд рукою, причесанi, вмитi, з червоними носами: перед дверима школи з їх носiв старанно видавлювали зайвий сiк; увiходили з рiшучим виглядом брати ту науку зразу за роги; i тут же пiд суворим батькiвським оком вичитували свої оченашi, демонстрували здiбностi й знання. Все народ бадьорий, цупкий, з дому наструнчений, i всi, як один,- казали батьки їх - таланти, здiбностi, великi сподiванки.

    "I не вчив би його, сякого-такого хлопця, коли ж вам таке до всього зарадне, таке беруче - на що не гляне, те й зробить: треба вчить".

    Приходили i без батькiв, самi. Слухаєш - шкряботить за дверима. Одчиняєш - спершу нiкого не видно, i тiльки звiвши очi вниз, побачиш над порогом величезнi чоботи, як гринджоли, i над ними кудлату шапку. Сопучи й стукаючи, чоботища перелазять через порiг, помалу, зате енергiйно чвалають ближче, простягають для привiтання руку, з курячу лапку завбiльшки, i хрипким баском заявляють, що вiн, "Гелман Вашильович" (прозвання забув по дорозi), прийшов писатися в школу. Брало легеньке хвилювання.

    Праця в школi налагодилась. Власної роботи не починали.

    Хоч, правда, Андрiй нiколи не забував про свої пiдручники, i часом на перервах можна було бачити, як вiн прихватом жадiбно горнув очима з книжки, як ложкою з миски.

    Стали сходитися вечорами то в нашiй школi, то в Тетянинiй. Звичайно, було бiльше жарту й реготу, нiж того вчення, - найбiльш надiї ми покладали на лiто, коли всi будемо вiльнi од шкiльної роботи.

    Робота була тяжка в школi, все ж жили без суму, навiть весело.

    Розповiдає, скажемо, Тетяна про те, як писарчук iз волостi "по-панському" виявлявся їй в своєму коханнi. Андрiй з реготу хилиться з стiльця, бiжить до кухнi пити воду i, вернувшись звiдти, знову заходиться од реготу. Пересмiявшись, вiн побожно зiтхне й докiрно похитає головою:

    - Регочемося, дурiємо, а чи маємо ж ми на це право, нещаснi недоуки?

    Тетяна, найперша виновниця незаконних смiхiв, набирає сумного вигляду, а в її очах знову вже виблискує якийсь новий жарт.

    Бувало, в темну, найтемнiшу нiч, коли темрява билася у вiкна, як хвилi безмежного моря, пiд вiконню несподiвано зчиниться гомiн, у шибках процвiте цiлий рiй цiкавих очей - синiх, сiрих, карих... Здається, що пiдпливали вони на чорних хвилях, як черiдка цiкавих рибок до самiтного в морi темряви огника в вiкнi. Увiйдуть в школу - книжки набiк, гомiн, смiх, спiви... З'явиться скрипка - танки...

    Нашумлять, нагомонять i знову в темряву одлинуть. З пiснями, з гомоном, мов на човнах кудись одпливають.

    Випаде снiг - зiб'є бучу: їхать на санях; гуртом їдемо в сусiднє село, до старого вчителя в гостi. Метелиця, гребнi - свiту не видно, а з нами мов якась мара весела починає загравати: вигукуємо, смiємось, спiваємо, пiдскакуємо на кожному гребнi й, хапаючись один за одного, перекидаємось у снiг. Хурщик, дядько, чухає голову: невпокiйна це i клопiтна справа - од села до села перевезти в хуртовину хуру реготу.

    Навмисне ми нiколи не шукали собi веселощiв, ми їх одкладали надалi, "на колись", на той час, коли будемо мати на те, як каже Андрiй, законне право. Проте тi веселощi нiби дражнилися з нами. Вони налiтали до нас разом iз Тетяною, передчасно. Лiзли непроханi у вiкна, у дверi, робили гармидер, i ставало так тепло й затишно в цьому закутковi, що iнодi було шкода мiняти їх на тi далекi, непевнi сподiванки.

    "А чому б не жити тут завжди?" - миготiла в такi хвилини думка.

    ...Рiзно стоїть у моїх спогадах за тi часи один вечiр. Коли саме було теє-не пригадаю: так нiби у снi воно менi снилося. Цвинтар... мiсяць вповнi, нiч ясна, сумовита...

    Бачу - на пiску коло брами двi химернi тiнi: одна- кошлата, страхiтна; друга - скидається на черницю. Iду ближче: о. Василь, коло його, на моє диво, Тетяна. Вiн якось по-молодечому вихитує гривою, торкає її плечем, щось потаємки говорить. Тетяна задумана, мов якась чужая; слухає мовчки. Побачивши мене, о. Василь хитнув їй головою, пiшов, наспiвуючи глас, Тетяна осталась. Стояла в тiй же задуманiй позi.

    - Тетяно Гнатiвно!

    Мовчить, тiльки плече здригнуло.

    - Ви додому?

    Мовчить.

    - Що вам, Тетяно?

    З тоскою, з довiр'ям:

    - Скажiть, бога ради, чого йому треба од мене?

    - А що саме?

    Скривилась, махнула рукою.

    - Ой, який вiн менi огидний та бридкий, то я вам i сказати не можу... Доведеться, мабуть, покинути свою школу...

    Було це, кажу, як у снi, швидко забулося, i тепер спливло, як нерозгадана колись загадка...

    Село було тихе... Школа стояла за селом, i щовечора було видно, як свiтились у селi на часинку каганчики, кволi, мутнi - блиснуть i швидко гаснуть... Тiльки вряди-годи невпокiйний дяк згвалтує темну нiч, з гуком, з брязком розбиваючи паплiскою попiвськi вiкна. Погомонять - i знову тихо i темно, а пiд солом'яними дахами нiби шашелi гризуть.


    VI


    

... ... ...
Продолжение "Талант" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Талант
показать все


Анекдот 
Новость: Ведущие разработчики ПО для защиты информации, учитывая положительные отзывы о продуктах типа "Антихакер для рабочих станций", планируют разработать и выпускать "Антиламер для серверов".
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100