|
|
|
|
|
Можаев, Борис - Можаев - СаняПроза и поэзия >> Русская современная проза >> См. также >> Можаев, Борис Читать целиком Борис Можаев. Саня
-----------------------------------------------------------------------
В кн.: "Собрание сочинений в четырех томах. Том второй".
М., "Художественная литература", 1989.
OCR & spellcheck by HarryFan, 5 July 2002
-----------------------------------------------------------------------
1
На станции третьего класса Касаткино запил начальник. Говорят, что во
время дежурства в его кабинете стрелочник играл на балалайке, а он плясал
"барыню", потом упал и тут же уснул прямо на полу. А когда пришел поезд,
его долго не могли разбудить, и поезд из-за этого задержался.
Начальник отделения железной дороги в срочном порядке послал в
Касаткино Александру Курилову, или попросту Саню, как ее звали сослуживцы.
Саня года три назад окончила техникум по эксплуатационному отделению и
приехала на Дальний Восток из Минской области. Девушка она была
исполнительная, в деле строгая, быстро дослужилась до дежурного по станции
и вот теперь получила неожиданное повышение.
- Построже там, Курилова. Народ, видать, разболтался, так что наведи
порядок, - наставлял ее начальник. - Ты у нас человек стойкий - комсорг,
тебе и карты в руки.
Саня решила надеть в дорогу форменную гимнастерку и фуражку с красным
верхом, чтобы официальнее было. В петлицы гимнастерки приколола по третьей
звездочке, как и полагается носить начальнику станции третьего класса.
Проходя мимо вокзального зеркала, она невольно посмотрела на свои
звездочки и почему-то вспомнила шутки дежурных милиционеров, которые все
приглашали ее переходить в милицию.
- Вид у тебя бравый и голос подходящий, - шутили они.
Наплевать в конце концов, что она смахивает на востроносого парнишку.
Вот только голос хрипловатый - это, конечно, скверно. Но голос изменить
нельзя, стало быть, и жалеть нечего.
К новому месту службы Саня ехала целый день. Как далеко это Касаткино!
С центральной магистрали, по которой ходят московские поезда, пришлось
пересесть на товарняк и еще ехать да ехать куда-то в сторону, к границе.
Саня устроилась на тормозной площадке заднего вагона, от приглашения
машиниста ехать на паровозе отказалась - шумно и жарко. Сидя на чемодане,
она все смотрела по сторонам. Куда ни глянешь - степь да степь,
одинаковая, побуревшая под долгим летним солнцем. Проплывали разбросанные
по степи, как стога, островерхие сопки, густо поросшие мелким дубнячком и
лещиной, словно подстриженные под гребешок. Издали они казались совсем
небольшими и вызывали странное желание погладить их по этой зеленой
шерстке. Станции здесь были маленькие, безлюдные, и кроме дежурных в таких
же, как у Сани, фуражках да стрелочников с флажками, она никого не видела.
"Неужели и в Касаткино такое безлюдье? - думала Саня. - С тоски умереть
можно". Она все мечтала поехать на большую комсомольскую стройку и
работать на экскаваторе; а по вечерам клуб, танцы, собрания... И надо же,
едет в Касаткино, где и комсомольской организации-то нет. Но что
поделаешь, - служба на дороге - что в армии, куда пошлют, там и нужно
быть.
К вечеру небо затянуло тучами, степные дали сгустились, посинели.
Но вот в окно между туч выглянуло предзакатное солнце и осветило только
одну дальнюю сопку. Невидимая ранее, слившаяся с горизонтом сопка вдруг
вспыхнула тревожным пламенем факела и долго горела посреди синей дремотной
степи. Саня до самых сумерек все смотрела на одинокую сопочку, и ей стало
грустно.
В Касаткино поезд пришел затемно. Саня насчитала возле станции пять
приземистых бараков, уныло смотревших в землю тускло освещенными окнами,
да четыре-пять изб. "Не много", - подумала она.
Возле дежурки - небольшой деревянной избы, примостившейся у самой
колеи, - толпился народ. В желтом свете настенного фонаря люди гомонили,
танцевали под балалайку; кто-то пробовал петь тоненьким срывающимся
голоском: "И-эх, кэво лю-у-ублю..."
- Что здесь происходит? - спросила Саня у низенького дежурного,
которого сначала приняла за женщину.
- Допризывников провожают. Из Звонарева, - ответил тот и, покосившись
на Санин чемодан, спросил: - А вам кого, гражданочка?
- Мне начальника станции найти надо.
- А-а! Ищите. Он где-то здесь, - равнодушно посоветовал дежурный и,
замахав зеленым фонарем, пошел в голову поезда.
Саня подошла к толпе. Ее не заметили - каждый был занят своим делом.
В центре этой шумной толпы возвышалась толстая плечистая баба; в одной
руке перед грудью она держала бутылку водки прямо, как свечу, в другой -
стакан. Время от времени она наливала стакан до краев и кричала отрывисто
басом: "Колька, выпей!"
От танцующих отходил парень, выпивал залпом водку, а женщина доставала
из кармана кусок чего-то черного и совала ему в руку: "Заешь". И снова
начинала кричать: "Иван, выпей!"
Поодаль от толпы маленькая пожилая женщина в повязанном углом платке
цепко держала за пиджачок худенького паренька и что-то настойчиво бубнила
ему. "Бу-бу-бу", - доносился до Сани ее скрипучий голосок. Паренек ее
плохо слушал и все косился на танцующих.
- Да ладно, мамка, знаю уж! - с досадой прерывал он ее и конфузился: -
Ну какая ты...
- А ты погоди-ко, погоди-ко, - торопливо произносила женщина, - вот я
сейчас, сейчас... - И опять звучало ее частое: "бу-бу-бу".
Танго - хороший танец,
Он всех собой чи-ирует... -
лениво напевал высокий парень в военной фуражке, танцуя что-то вроде
тустепа.
- Орлы! Соколики! Голубчики! - кричал наголо обритый пьяный мужик в
фуфайке, хлопая по бокам руками, как кочет крыльями. - А Васька-то мой
прямо поедет в армию из военкомата. Эх, поезд бы задержать! Поговорить
надо.
- А то ты за двадцать лет не наговорился с ним, - гудит толстая тетка.
- Ты бы хоть гостинцев ему принес на дорогу, говорок!
- Гостинцы - это ваше бабское дело, - назидательно замечает тот,
переступая ногами на месте, словно рысак. - А мне по душевной части... На
эту самую... на служению, говорю, наставить надо, - закончил он строго.
- Молчи уж, наставник, - не унимается баба. - Ногами-то вон семенишь,
как заведенный.
- Дядь Семен! - кричит кто-то из толпы. - А ты Сергункова попроси!
Может, задержит поезд. Объясни ему - дело важное.
- А как же, государственное! - подхватывают в толпе и шумно гогочут.
- А что? И пойду, - неожиданно решается тот. - Он поймет. Он, говорю,
мужик сердечный, начальник-то.
"Ну и стихия..." - невесело подумала Саня.
Она заглянула в дежурку - никого. "А где же станционные работники?
Повымерли, что ли, или, может, перепились, как эти?.."
Саня пошла вслед за бритым мужиком искать Сергункова. Чемодан она
оставила в дежурке.
Между бараками было совершенно темно и грязно. Саня искала места
посуше, посветлее, но попадала в болото. Идущий впереди мужик в фуфайке
открыл торцовую дверь барака и радостно крикнул:
- Соколики! Голубчики! Орлы! - и быстро нырнул в дверь.
Саня вошла за ним. Помещение оказалось буфетом. Висевшая над прилавком
лампа-"молния" тускло освещала прокопченные бревенчатые стены. Возле
деревянной полки на бочках сидели два человека и пили водку. Один -
рыжеусый старшина с планшеткой через плечо. Второй, перед которым
почтительно выламывался мужик в фуфайке, - грузный, с одутловатым лицом и
щелками вместо глаз.
- Ступай, Семен, ступай, - выпроваживал вошедшего мужика грузный. -
Видишь, я занят, багаж принимаю у человека.
- А как жеть! Все мы заняты, - соглашался Семен. - Вот я и говорю,
минут на пятнадцать задержать поезд. С Васькой поговорить надо.
- Вы начальник станции Сергунков? - спросила Саня одутловатого.
- Ну, положим, я, - отозвался тот, оглядывая Саню с ног до головы. -
Что, опять ревизор? Так я сегодня вечером не служебный. Идите к
Шилохвостову, а завтра поговорим.
- Я не ревизор, - ответила Саня. - Я прислана на место начальника
станции.
- Что-о? - удивленно протянул Сергунков и, посмотрев на старшину, вдруг
сильно покраснел. - А что ж это у вас с голоском, дочка? В дороге
простудились или природой дадено?
- Голос мой оставьте в покое! - Саня резким движением засунула руки в
карманы юбки, отодвинула в сторону локти и стала удивительно похожа на
драчуна, прятавшего камни про запас.
Сергунков усмехнулся.
- Ишь ты, с бесинкой. Ну что ж, товарищ начальник, вон ступайте поезд
задержите. Посетитель просит, - сказал он, кивнув на Семена.
- Вот я и говорю, - подхватил тот, обращаясь к Сане. - На
действительную едет Васька-то.
Сергунков и старшина засмеялись.
- Перестаньте валять дурака, - строго сказала Саня пьяному.
- А что, не нравится? - начал наседать тот, ободренный смехом
Сергункова. - А если я тебя приласкаю, тогда как, а? - и он потянулся к
ней.
- Убирайся отсюда, дрянь! - крикнула Саня так неожиданно и гневно, что
смеявшиеся сразу осеклись, а молчаливо стоявший до этого буфетчик выскочил
из-за прилавка, схватил Семена за шиворот и вытолкнул за дверь.
- Некультурный, такой некультурный народ, прямо беда, - извиняющимся
тоном говорил возвратившийся буфетчик. Он потер о пиджак руки и
представился: - Между прочим, моя фамилия Крахмалюк.
- Неплохо для начала, - заметил Сергунков. - А следующего кого
вытряхивать будете?
- Там посмотрим, - ответила Саня и вышла из буфета.
2
Ночевала она у Настасьи Павловны, вдовы первого начальника станции,
единственного человека, которого тут звали по имени-отчеству, остальных
либо по фамилии, либо просто по прозвищу. Эта пожилая, обходительная
женщина приехала сюда лет двадцать назад, на должность дежурной по
станции. Здесь она вырастила троих детей, здесь и мужа похоронила.
Весь вечер рассказывала она Сане о здешних местах, о людях, о себе.
Рассказывая, часто вздыхала, и ее некрасивое лицо, с крупными, чуть
выпирающими губами, было озабоченным.
- Хватишь ты, девонька, здесь горя. Народ у нас тяжелый. Каждый сам
себе хозяином норовит стать. А ты молодая да, видать, горячая.
- Да ведь, поди, не съедят меня, - возражала Саня.
- Жизнь тебя съест, - говорила Настасья Павловна, покачивая головой. -
Я вон тоже приехала сюда молодой да красивой. А теперь, смотри, зубы-то
редкие стали. - Она показала зубы и ткнула в них пальцем: - А какие и
совсем повываливались.
Разговаривая, Настасья Павловна беспрестанно что-нибудь делала: то
жарила яичницу, то затворяла тесто, то взялась вязать шерстяную кофту для
дочери-студентки - остальные-то дети уже не нуждаются.
Из ее рассказа Саня узнала вскоре всю историю станции Касаткино и ее
немногочисленных обитателей.
Не бойкое это место. Железная дорога, проведенная когда-то по этим
степям в сторону границы, имела скорее стратегическое значение, чем
хозяйственное. Поэтому Касаткино было просто разъездом с дежурной будкой и
пятью бревенчатыми бараками, где размещались дорожные службы да охранный
взвод.
В последние годы степь вдоль дороги заселили, появились совхозы,
выросли села, и пошли по этой линии пассажирские поезда так называемого
местного значения. Полустанок Касаткино был объявлен станцией третьего
класса, а бывшая казарма стала вокзалом. Не было здесь ни света, ни радио,
и даже питьевую воду привозили из города на паровозе.
- А кино-то хоть бывает здесь? - спросила Саня.
- Раньше приезжал вагон-клуб, - ответила Настасья Павловна, - а теперь
нет. В совхоз ходим. Тут недалеко - километра полтора. А помоложе которые
- те в Звонарево бегают, под сопку, верст шесть будет. Там гарнизон стоит.
Хозяйка уложила Саню на кровать дочери.
- Первый месяц пустует кровать, - пожаловалась Настасья Павловна. -
Дочка-то в институт поступила. Все никак не могу привыкнуть к одиночеству.
Саня легла на мягкую, взбитую перину и с удовольствием укрылась одеялом
в чистом холодноватом пододеяльнике, пахнувшем горьким мылом.
А Настасья Павловна села у изголовья Сани с вязанием и все говорила,
говорила.
- Ничего, спокойно живем. Вот только когда получку получают совхозные,
тогда бывают истории. Известное дело, вербованные - народ шалый...
- А что за истории бывают? - перебила ее Саня.
- Да все тут куролесят, возле буфета. Три дня и три ночи молятся - все
лужи измеряют, передерутся...
- То есть как это - молятся? - переспросила Саня.
- Да все кулаками, кто в грудь, кто в лоб - по-всякому, - засмеялась
Настасья Павловна. - Вот погоди, девонька, насмотришься.
- А наши тоже пьют?
- Наши-то прижимистей. Сергунков вон отличается, да и то за счет
багажников.
- Опустился он, распух, как свинья, - брезгливо сказала Саня.
- Ты его, девонька, не больно-то осуждай. Человек он добрый, но слабый.
Его со всех сторон теребят: и дома и на работе. Слышала, может, про
стрелочника, Кузьмича, который на балалайке ему играл в кабинете? Есть
такой у нас. Он все подушки Сергункову в кабинет таскал, да водочку, да
пельмени. Кузьмич баню станционную купил у него за четыреста целковых да
избу себе выстроил. Теперь и Сергунков ему не нужен. Вот он и сыграл ему
на балалайке... Так вот. А дома Сергункова жена ест поедом: он от нее все
вешаться бегает. Нет, слабый он, тут становой хребет нужен.
На следующий день с утра в дежурку собрался весь служебный персонал
станции по случаю приезда нового начальника. Всего-то было три сменных
дежурных, три стрелочника, кассир, уборщица да Крахмалюк, буфетчик, на
котором еще лежали обязанности завхоза, конюха и даже заведующего
магазином.
Этот Крахмалюк пришел первым, по-хозяйски расселся за столом дежурного,
захватил телефон и начал кричать что есть мочи:
- Навес, дай мне совхоз! А? Как меня железом обеспечить? А? А насчет
картошки? А?
Это свое "А?" он выкрикивал так пронзительно, что вздрагивал и чуть
позванивал на стене электрический звонок.
Саня ходила по грязным скрипучим половицам и чувствовала, как что-то
тяжелое, тупое подымается у нее в груди и давит на самое горло. "Не войди
сейчас никто сюда, - подумала она, - оборву я этого буфетчика". Но по
счастью, дверь тихонько отворилась, вошла и встала у порога странно одетая
женщина лет сорока в длинном брезентовом фартуке, какие раньше носили
каменщики и жестянщики. Она смотрела на Саню во все свои серые детски
наивные глаза и вдруг тихо засмеялась, прикрыв ладонью рот. Саня пожала
плечами и на всякий случай пригласила женщину в фартуке присесть на
дощатый диван.
- Ой, и правда начальник-то - девка! - воскликнула та, смеясь. - А я
думала, врут.
- Что же тут смешного! Вы кто будете? - спросила Саня.
- Давеча Шилохвостов говорил, с девкой теперь не совладать, -
продолжала свое женщина.
Саня слушала, все более недоумевая.
- Она глухая, - оторвался от телефона Крахмалюк. - Это - Поля, золовка
Сергункова. Уборщица. На работе-то числится жена его, а работает эта.
Вслед за Полей пришел и Шилохвостов, которого вчера в темноте Саня
приняла за женщину. Теперь он показался Сане еще меньше, однако у него
была крупная голова и длинный, как веретено, нос. Он сдержанно
поздоровался и, сняв кепку, тщательно пригладил черные волосы, расчесанные
на пробор.
Потом пришел стрелочник Кузьмич, и, к своему удивлению, Саня выяснила,
что он вовсе не Кузьмич, а Петр Иванович. Это был плотный мужичок, очень
приветливый и вертлявый. Он протянул свою твердую квадратную ладонь и
слегка наклонился.
Вскоре собрались все, за исключением кассирши. Посланная за ней глухая
Поля пришла и сказала, что та доит корову. "Что вы, - говорит, - ни свет
ни заря совещаетесь?"
После чего Сергунков заметил:
- Придет, никуда она не денется. Давайте начинать, что ли.
"Ну и ну", - подумала Саня. Ее больше всего удивило не то, что кассирша
не пришла, а то, что все отнеслись к этому совершенно равнодушно, как
будто так и надо. А еще удивило Саню то, что никто не оделся по форме.
Дела...
- Мне долго говорить нечего, - сказал Сергунков, хмуро глядя своими
запавшими глазами куда-то через головы в окно. - Я свое отработал. Теперь
и отдохнуть можно, на пенсию, значит Так что вам работать, вы и говорите,
- закончил он, обращаясь к Сане, и сел.
Саня сначала прочла приказ о своем назначении; говорила она тоже мало,
но строго, и все шло хорошо, пока она не перешла к приказаниям:
- С завтрашнего дня на дежурство выходить только в форме!
- А где она у нас, форма-то? - прервал ее Шилохвостов. - Мы ее только
на заезжих и видим.
- А почему же не выкупаете ее? - спросила Саня, покосившись в сторону
Сергункова.
- Некого посылать за ней, - ответил нелюбезно тот. - Крахмалюка на
кобыле в город не пошлешь. К тому же это дело добровольное.
- Ну хоть фуражки-то с красным верхом найдутся? - спросила Саня.
- Эх, милая, - отозвалась Настасья Павловна. - Я последнюю фуражку в
гроб с мужиком положила.
- Ну хорошо, - не сдавалась Саня. - Я оставлю в дежурке свою фуражку.
Пока будет одна на всех.
- Ах ты боже мой! Какое великое дело сделала - фуражку подарила! -
всплеснул руками Сергунков. - У нас крыши худые, света нет, а она фуражкой
порадовала.
Сидевшие на деревянном диване железнодорожники завозились, послышался
даже короткий смешок.
- А дежурное помещение без присмотра больше не оставлять, - повысила
голос Саня. - Здесь жезловой аппарат, селектор, телефон...
- Селектор на базаре не продашь. Кому он нужен? - насмешливо заметил
Сергунков.
Кто-то опять хмыкнул, и этот смешок словно стегнул Саню.
- Вам он, по крайней мере, не нужен больше, - быстро ответила она и
знакомым для Сергункова резким жестом сунула в карманы руки.
В это время вошла кассирша в чем корову доила: в зеленой фуфайке, в
подоткнутой юбке, простоволосая.
- Кто меня здесь вызывал? - спросила она, с любопытством разглядывая
Саню.
Это была молодая женщина с мелкими чертами лица и, несмотря на свой
наряд, довольно миловидная.
- Что это за женщина? - спросила Саня.
- Кассирша, - неохотно ответил Сергунков.
- Это кассирша? - насмешливо переспросила Саня и, раздраженная до
предела, еле сдерживаясь, чтобы не накричать на нее, сказала своим хриплым
резким голосом: - Юбку одерните сначала, да не забудьте причесаться. Тогда
и поговорим с вами, товарищ кассирша. А теперь уходите, вы не в хлев
пришли, а в дежурное помещение.
Кассирша сделала удивленное лицо, брови-ниточки круто изогнулись и
поползли на лоб.
- Вы это мне? Ведь мы же интеллигентные люди! Так некультурно
обращаться... - Она не договорила и с печальным укором на лице вышла.
- И вы тоже ступайте все по домам. Спасибо за знакомство.
"А мне от них никуда теперь не уйти", - невесело подумала Саня и
вспомнила вдруг слова Настасьи Павловны: "Тут становой хребет нужен.
3
Саня поселилась у Настасьи Павловны.
- Живи, девонька, все равно изба пустая, - уговаривала ее хозяйка. -
Сам-то для семьи строил, да разлетелись все. А я уж, как курушка, видать,
и сдохну на этом гнезде.
Было начало сентября. И хотя погода стояла жаркая, с ветреными полднями
и тихими комариными зорями, все, все говорило о приближении осени; на
дальних сопочках, покрытых мелким леском, проступили кумачовые пятна
бересклета, невысокие лиственницы на звонаревском кладбище порыжели,
словно покрылись ржавчиной, а по вечерам над степью табунились дикие утки
и пролетали со свистом над станцией. Но степь, обильно напоенная
августовскими ливнями, не хотела сдаваться напору осени, и под бурыми
метелками пырея и мятлика у самых корневищ густо резались перистые сочные
листья. Хорошо ходить по такой степи! Травяной покров ее настолько густ и
пружинист, что чуть отбрасывает ногу, точно резиновый.
Но там, где эта извечная травяная броня сорвана, - обнаженная, взбитая
плугами земля разбухла и жадно засасывает ноги. И Саня видела, как по
совхозным полям пять тракторов таскают один комбайн, который стоит на
лыжах. Чудеса!
- Так и будете вы всю жизнь таскать комбайны? - спросила Саня пожилого
бригадира в брезентовой куртке.
- Зачем всю жизнь? Окрепнет земля-матушка, - ответил бригадир, весело
подмигивая. - Это она с непривычки раскисла. Небось и тебе с непривычки не
сладко?
- Откуда это вы взяли? - сердито спросила Саня.
- Да земля мне шепнула по-дружески, - ответил тот серьезно и вдруг
рассмеялся.
Побывала Саня и в Звонареве, где гарнизон стоит. И там, оказалось, ее
уже знали. Проходя мимо двухэтажного деревянного дома, на крыльце которого
сидели женщины, она услышала за своей спиной негромкий разговор.
- Начальница новая. Выскочка, должно быть. Говорят, уже разнос
устроила.
- Ничего, пообломается, - лениво отвечала собеседница.
- Заметила - глаза-то у нее бесноватые? - настойчиво твердил первый
голос.
- И на такую дураки найдутся, - благодушно отозвалась вторая.
Саня с трудом сдержалась, чтобы не вступить в перепалку с ними.
"Эх, всех не переубедишь, - досадливо подумала она. - Видать, тут
каждый шаг на виду. Ну и пусть смотрят и судят".
Возле Звонарева - небольшая кудрявая сопочка. Местные донжуаны нарекли
ее Сопкой любви. Саня поднялась на ее вытоптанную вершину и долго смотрела
на окружающую местность. Вся степь раздвинулась, стала еще шире,
необъятнее. Как ее много! Но можно увидеть еще больше, еще дальше, только
захотеть подняться выше. И почему не все в жизни зависит вот так же от
нашего желания? А ведь так должно быть, именно так, - думала Саня; и
оттого, что так и могло стать, если бы все люди одинаково захотели, у нее
дух захватывало.
Станция Касаткино, прилепившаяся к бесконечной, как степь, стальной
магистрали, выглядела отсюда до смешного незначительной и ненастоящей. Но
и здесь надо устраивать разумную, светлую жизнь, такую же, как и в большом
городе. А люди скандалят, пьянствуют, ленятся... Ах как они все еще тяжелы
на подъем! "Кто же из них будет моим другом, моей опорой? - старалась
отгадать Саня. - Интересно, с кем-то я приду на эту Сопку любви. Откуда он
будет? Агроном из совхоза, а может, военный?"
- Впрочем, глупости все это - девичьи мечтанья, - сказала она вслух
своим хриплым резким голосом и быстро пошла домой.
На территории станционного рельсового парка, возле колеи, стоял
свежесколоченный дощатый склад.
Саня и раньше замечала его, но в суматохе приемки позабыла проверить
документацию. Чей он и кто разрешил его здесь строить? И почему Сергунков
не сказал ей об этом? А если он незаконно построен? Ведь с нее голову
снимут. Сейчас по его крыше ползали рабочие, обивали ее толем.
Саня подошла к складу и спросила крайнего, чубатого рабочего:
- Кто у вас старший?
Тот держал в зубах гвозди: ткнув себя пальцем в грудь, он весело
подмигнул Сане.
- Не валяйте дурака! - строго сказала Саня.
Рабочий положил гвозди в ладонь и спросил обиженным тоном:
- Не верите? А я и есть в самом деле старший. - Он спрыгнул с крыши и
ленивой походкой знающего себе цену человека подошел к Сане.
На нем был серенький костюмчик и застегнутая на все пуговицы рубашка.
Саня поняла, что гвозди забивал он просто так, от нечего делать.
- А вы кто же такая будете, сероглазая? - спросил он, вежливо и
снисходительно наклоняясь, словно к маленькой девочке.
- Начальник станции.
Парень сделал удивленное лицо и свистнул.
- И Сергунков вам добровольно уступил престол?
- Вот уж насчет его доброй воли - не интересовалась.
- Значит, будем ждать очередного самоповешения. Вот так: кх-хы! - он
помотал пальцем вокруг шеи, показал в небо и смешно выкатил глаза.
Саня засмеялась. Забавный этот парень и симпатичный; у него вьющиеся
черные волосы, густые брови, сросшиеся на переносице, и крупные, постоянно
обнаженные зубы. Он при каждой фразе каким-то особым манером пощелкивает
пальцами и улыбается сквозь стиснутые зубы.
- Виноват! Я, как говорится, забыл представиться - Валерий Казачков,
мастер совхозного строительства. Очень приятное знакомство, - заключил он.
- Ну, это еще неизвестно, - ответила Саня. - Дайте-ка разрешение на
право застройки!
- Разрешение?! - удивленно протянул Казачков. - Оно, конечно, есть, но
оно, знаете, еще там.
- Где это там? - уже начинала сердиться Саня.
- Там - это в вашем управлении. Да вы не подумайте, что я уклоняюсь, -
искренне убеждал Валерий. - Пойдемте к Сергункову, и он вам все пояснит.
Сергунков говорил медленно, словно выдавливая из себя слова.
- Я по телефону сообщал. Пришлют распоряжение. Обещали.
- Кто обещал? - допытывалась Саня.
- Ну кто, кто! Начальник дороги.
- Я же вам говорил! - обрадовался Казачков. - У меня все по закону. А
знаете что? - живо наклонился он к Сане. - Наш коллектив едет на Амур
отдохнуть. Ведь нынче суббота! Поедемте с нами?
Саня колебалась.
- Да поезжайте, - нелюбезно заметил Сергунков. - Из наших там тоже
кто-нибудь будет.
"В самом деле, поеду, а то еще подумают, что боюсь", - решила Саня.
- Ладно, заезжайте за мной, - сказала она Казачкову.
- Закон! - воскликнул тот, разводя руками. - Куда массы, туда и
руководители.
Казачков ушел очень довольный и обещал в скором времени заехать на
грузовике.
- Что это за строитель? - спросила Саня про него у Настасьи Павловны.
- Казачков-то? О, это атлет. Из города он. Вроде в ФЗО преподавал. А в
прошлом году приехал с шефами да здесь и остался. У нас, говорит,
вольготнее. А что - понравился?
- Да ну, глупости!
- Он ничего, красивый парень. - Настасья Павловна многозначительно
улыбнулась - Поговаривают, вроде бы на Верку-кассиршу засматривается.
Саня надела черную кружевную блузку, а серую разлетайку взяла на руку,
на случай похолодания. Безрукавная блузка обнажала ее полные руки и делала
Саню солиднее, старше. На шею она надела позолоченную цепочку, но в
последний момент сняла. "Еще подумает, для него вырядилась".
Казачков, как и обещал, приехал на грузовике; он выскочил из кабинки и,
приятно удивленный Саниным нарядом, стал приглашать ее на свое место.
- В кузове доеду, - отказалась Саня и легко перелезла через борт.
Ей услужливо уступили местечко на скамейке, и машина тронулась. Из
станционных поехала только Верка-кассирша. На ней была белая капроновая
кофточка, сквозь которую просвечивали округлые сметанные плечи. Эта
кофточка, как уверяла кассирша, осталась у нее от замужества, и она
надевала ее теперь в праздничные дни и при этом вспоминала свою прошлую и,
судя по ее рассказам, счастливую жизнь. Она сидела напротив Сани, степенно
поджимала подкрашенные тонкие губы, и ее мелкое кругленькое личико
выражало бесконечное разочарование.
- Мы, жены офицеров, - чуть ли не каждую фразу она начинала с этих
слов, - любили массовые гуляния. По-офицерски они называются пикниками.
Саню раздражал и этот деланно ленивый голос, и этот тон человека, все
видавшего и все едавшего. Верка всех уверяла, что муж ее погиб при полете.
Но от Настасьи Павловны Саня узнала, что вовсе он не погиб, а сбежал
неведомо куда и что теперь кассирша каждое воскресенье торгует в гарнизоне
маслом и сметаной. "И кофту, наверное, в гарнизоне выменяла на масло", -
подумала Саня.
Грузовик быстро катился. Мелкие камни гравия подскакивали и звонко
щелкали о деревянное днище и о борта кузова, а под колесами стоял такой
треск и шорох, будто кто-то там распарывал старое пальто.
Публика в машине оказалась общительной и веселой. Здесь были совхозные
механизаторы и комбайнеры, несколько пожилых строителей с женами и шефы из
города, со швейной фабрики.
Пели много и с особенным успехом "Стеньку Разина" с припевками. Высокий
носатый тракторист, стоявший спиной к кабинке, очень забавно дирижировал
чьей-то босоножкой. В конце припевки он вдруг выкрикивал тоненьким
голосом: "Девушки, где вы?" - "Мы тута, тута", - отвечали ему хором швеи.
После чего парень корчил огорченную рожу и ухал басом: "А моя Марфута
упала с парашюта". - "У-у-у!" - пронзительно кричали девчата, изображая
рев падающей бомбы. "Бум!" - заканчивал парень и свинцовым кулачищем бил
по кабине. Шофер притормаживал машину и спрашивал, высовываясь из кабины:
- Чего? Сойти, что ль, кому?
В ответ раздавался дружный хохот.
- А, чтоб вас разорвало! - ругался шофер.
Грузовик трогался, и начинался новый куплет.
Саня смеялась вместе со всеми и даже стала подпевать, присоединившись к
швеям. И только кассирша была недовольна тем, что перебили ее рассказ, и
скептически смотрела на поющих.
Наконец за рыжими полосами соевых массивов, сквозь кущи прибрежных
талов засквозили тусклым блеском широкие речные плесы.
Машина подошла к берегу протоки и остановилась.
- Ура, Амур! - дружно закричали в кузове и попрыгали все враз. Потом
бежали наперегонки к воде.
Саня много слышала об Амуре, читала, но никогда еще не видела его. И
теперь вдвоем с Валерием, на неведомо откуда взявшейся лодке, она плыла по
тихим протокам и удивлялась всему: вот одиноко стоит округлый тальниковый
куст и глубоко-глубоко под воду уходит его отражение. "Ишь ты, - думает
Саня, - сам-то с крапиву, а посмотришь на отражение - целый дуб". А как
много здесь проток, и острова, острова! И реки-то не видно. Куда ни
посмотришь - все берега. Озеро, огромное озеро и тысяча островов! А вон
тот дальний берег такой низкий, что прибрежный лесок, кажется, растет
прямо из воды. Чудеса!
- А что это за вывески? - спрашивает она Валерия, указывая на столбики
с красными досками, похожими издали на флажки.
- Это не вывески, а створные знаки, - смеется Валерий.
... ... ... Продолжение "Саня" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |
|
|
Анекдот
|
Приходит студент в столовую, подсаживается к профессору. Профессор ему: "Гусь свинье не товарищ" .
Студент: Ну, ладно, я полетел.
Профессор обидился и решил студента на экзамене завалить. Приходит студент на экзамен и отвечает все на «отлично»…
Профессор задает ему вопрос:
- Вот представь, идешь ты по дороге, видишь, два мешка стоят. Один с умом, другой с золотом. Какой возьмешь?
Студент: "С золотом".
Профессор: "А я б с умом взял"
Студент: "Ну, это кому чего не хватает".
Профессор разозлился и написал студенту в зачетке: "козел". Студент даже не посмотрел и ушел. Потом возвращается и говорит: "Профессор, вы тут расписались, а оценку не поставили". |
|
показать все
|
|