Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Данн, Феликс - Данн - Схватка за Рим


Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Феликс Дан. Схватка за Рим

Felix Dan "Der Kampf um Rom"

Перевод с немецкого под общей редакцией Л. Смирновой.

Издание: Дан Феликс Схватка за Рим. Аттила/Пер. с нем. - М.:

Издательский Дом. 1993. - 328 с.

OCR: Махаев Егор

---------------------------------------------------------------

КНИГА 1 Теодорих

     ГЛАВА I

     Стояла душная летняя ночь года от Рождества Христова. Густые тяжелые тучи нависли над Адриатикой, море сливалось с берегом в единую черную массу. Яркий свет молний иногда разрывал тьму, открывая взору раскинувшийся на берегу город Равенну. Ветер гулял по холмам, кружил над дубравами, носился над величественными развалинами храма Нептуна.

     Но на самой горе, где стоял храм, окруженный лесом, было тихо. Только порой резкий порыв ветра сбрасывал со скал обломки, или с крыши храма срывалась вниз под ударами бури мраморная плитка, с треском разбиваясь внизу о мраморные ступени.

     Человек, сидевший на лестнице, не обращал внимания на разгул стихий. Сидел он уже давно, привалившись спиной к верхней ступени и устремив взор на расстилавшийся внизу, у моря, город.

     Пошел дождь. Крупные капли бежали по густой серебристой бороде старика, но ни ветра, ни небесной воды он, казалось, не замечал, в отрешенном ожидании разглядывая дорогу.

     Наконец он поднялся и сошел на несколько ступеней вниз.

     -- Они идут, -- проговорил он.

     Действительно, по дороге от города в сторону храма заструился факельный свет. Вскоре послышались шаги, и из тьмы появились трое.

     -- Да здравствует Гильдебранд, сын Гильдунга! -- раздался приветливый голос шедшего впереди с факелом.

     Войдя в храм, он остановился, и здесь огонь ясно осветил его лицо: молодое, прекрасное, с радостными светло-голубыми глазами. Густые русые локоны скатывались на плечи. Черты лица его были тонки, словно искусно выточены, а подбородок был покрыт едва пробившимся светлым пушком. Он был одет во все белое: длинный воинский плащ из тонкой шерсти был заколот у правого плеча золотой застежкой-фибулой. Белые ремни сандалий, переплетаясь, поднимались до колен. Благородно-мраморной белизны руки его были украшены широкими браслетами. Когда он оперся на копье, служившее ему и оружием и посохом и повернулся к выходу, его товарищам показалось, будто во мрачные развалины древнего храма вернулся юный бог из веков, канувших в невозвратимое прошлое.

     Второй из вошедших был старшим братом юноши, выше ростом, шире в плечах. Он выглядел не столь жизнерадостным и доверчивым, зато отличался медвежьей силой и храбростью. Одежда его была из простой темной материи, а в руках он сжимал короткую тяжелую дубинку из твердого дуба.

     На третьем пришельце были стальной шлем, меч и темный плащ готского крестьянина. Прямые каштановые волосы его были спереди подстрижены, черты лица правильны и мужественны.

     Едва он вошел, несколько поотстав от остальных, в храм и поклонился старику, как юный "бог" вскричал во весь голос:

     -- Ну, Гильдебранд, веселенькое ты, видать, нам подготовил приключение, вытянув нас в такую жуткую погоду в такое жуткое и дикое место! Говори же в чем дело.

     Но старик, вместо ответа, обратился к последнему из пришедших:

     -- А где же четвертый?

     -- Он хотел добраться один. Отстал. Ты знаешь его.

     -- Да вот же он! -- крикнул юноша, указав на другую сторону холма.

     И вправду, оттуда приближался человек весьма странного вида. Яркий свет факела освещал его бледное, как у призрака, лицо. Между тем, весь он был черен. Черные локоны разметались по его плечам. Густые черные брови нависали над его печальными темными глазами. И губы его, как у древней трагической маски, выражали глубокую печаль. Он казался юным, но не по-юношески грустным. Панцирь из черной стали скрывал его тело, а в правой руке сверкал боевой топор на длинной рукоятке.

     Он коротко поклонился старику, и тот, дождавшись его прихода, начал свою речь:

     -- Я пригласил вас сюда ради важного дела. Дело тайное, посторонних быть не должно. Я присматривался ко многим... долго выбирал. И выбрал вас. Не удивляйтесь. Слушайте -- и скоро все поймете.

     Один из пришельцев, в крестьянском плаще, пристально взглянул на старика:

     -- Будь спокоен. Мы выслушаем и будем молчать. О чем твоя речь?

     -- О нас. О нашем царстве готов. Оно на краю гибели!

     -- Ну хватил! -- воскликнул юный "бог", а его брат-великан только улыбнулся.

     -- Да, гибели! -- повторил старик. -- Только вы одни и способны спасти его.

     -- Да простит тебе небо этот навет! -- перебил его юноша. -- Разве не у нас, не нами правит самый великий в свете король, Теодорих, кого даже враги называют величайшим и мудрейшим? Разве не мы захватили лучшую землю во вселенной -- Италию? Что в мире может угрожать царству готов?

     -- Выслушай, не горячись, -- вздохнул старик. -- Чего стоит великий Теодорих, лучше всего известно старику Гильдебранду. Полвека назад я принес его отцу на руках и сказал: "Это крепкий побег, он порадует тебя". Был он совсем крохой... А когда подрос, я выточил ему первую стрелу и сам обмыл его первую рану. Когда-то я был спутником его и телохранителем по дороге в Византию. А когда он завоевывал для нас Италию, в тридцати битвах я прикрывал его щитом. Конечно, с тех пор он набрал себе целое стадо советников и дружков, более ученых, чем старый оруженосец. Но едва ли они более смышлены, чем я... И верны... Да, Теодорих силен рукой и крепок разумом, но теперь старый орел стал валиться на одно крыло. Теперь он лежит в золоченых палатах в Равенне... Он болен. Он болен и душой, и телом. Врачи говорят, как ни сильна его рука, но сердце одним своим неверным ударом может отправить его в страну мертвых. Странная болезнь... А где наследники? Амаласунта, его дочь, и Аталарих, его внук -- женщина и дитя.

     -- Но царевна не глупа, -- донесся голос.

     -- Да... ведет переписку по-гречески с императором Византии, а на латыни ведет речи с Кассиодором. Сомневаюсь даже, думает ли она на готском... Горе нам, если в бурю ей придется взяться за руль!

     -- Но, старик, я не вижу никакой бури! Где она? -- изумился вновь юноша. -- Откуда ей взяться? Император Византии помирился с Теодорихом. Епископ Рима назначен самим королем. Князья франков -- ему племянники. Итальянцы под его защитой благоденствуют. Откуда опасность?

     -- Да, византиец Юстин уже слабый старик, -- поддержал его человек с мечом.

     -- Но его наследник Юстиниан... Вот он... Непроницаем, как ночь, и лжив, как море. Я был с последним посольством в Византии и сделал вид, будто напился вмертвую... Он пристал ко мне и расспрашивал именно так, как будет все выведывать человек, решивший уничтожить готов и захватить Италию. Это так же верно, как то, что меня зовут Гильдебранд.

     -- Пусть попробует, -- проворчал брат юного "бога".

     -- Верно, друг Гильдебад, пусть попробует. Но он может попробовать, Византия сильна.

     Юноша пожал плечами.

     -- Сильна! -- уже гневно повысил голос старик. -- Двенадцать лет боролся наш великий король с Византией и -- не победил. Правда, тебя тогда еще не было на свете, -- уже успокоившись, прибавил он.

     -- Да, но тогда мы были чужаками в чужой стране. Теперь же Италия -- наш дом. И латиняне -- наши собратья.

     -- "Дом"! -- горько усмехнулся старик. -- Иллюзия! "Собратья". Хороши союзнички! Эх ты, молодой глупец.

     -- Это не мои слова, а самого короля, -- возразил юноша.

     -- Да, мне известны и пустые мечты нашего короля. Всегда мы были чужаками здесь. И через тысячу лет нас будут называть варварами.

     -- Пусть так, -- кивнул младший брат. -- Но, наверное, стоит и кой-чему поучиться, чтобы перестали называть так.

     -- Молчи, Тотила! -- рассвирепел старик. -- Такие же мысли сделались проклятием моего дома.

     И, с трудом успокоившись, старик продолжал:

     -- Вельхи, римляне -- не братья, а смертельные нам враги. Нужно было перерезать их всех, от младенца до отжившего старика! Король не послушал моего совета! Они вечно будут ненавидеть нас -- и в том их правота.

     С минуту все молчали. Наконец юноша прервал паузу:

     -- Ты думаешь, никакого союза быть не может?

     -- Не может быть мира между южанами и северянами. Богатырь победил в пещере дракона, а тот запросил о пощаде. Человек сжалился и, повернувшись к зверю спиной, стал любоваться сокровищами пещеры. Что будет, знаешь? Дракон только и ждет этого мига.

     -- Хорошо, подождем греков, -- грозно проговорил великан Гильдебад. -- Ас их черепами мы поступим так!

     И он с такой силой грохнул дубинкой по полу, что мраморная плита разлетелась на куски.

     -- Да, пусть попробуют, -- подхватил Тотила, и глаза его сверкнули, -- пусть попробуют римляне изменить нам... Смотри, -- указал он старику на своего старшего брата, -- какие крепкие дубки у нас еще есть!

     Старик покивал с улыбкой:

     -- Да, братец твой силен. Раньше были и помогуче его... Но эти проклятые южане воюют, спрятавшись за стенами. Они ведут войну, будто складывают и раскладывают камешки. Могут загнать целое войско героев в мешок и перебить их издали, как ворон. Знаю одного такого головастика в Византии. -- Он взглянул на человека с мечом. -- Ты тоже должен знать его. Это Нарзес.

     -- Знаю, -- задумчиво кивнул тот. -- Если поразмыслить покрепче, то выходишь правым старик. Наш король при смерти, царевна -- полукровка, римляне -- лжецы, Юстиниан засел в засаде... Но, с другой стороны, за нами стоят вандалы, бургунды, герулы, франки... Немало. Даже эсты с далекого севера.

     -- Это все бредни! -- снова рассвирепел Гильдебранд. -- Что, твои эсты, подкупят своим янтарем полководцев Византии? А все союзники -- эти зятья и шурины... Знаю я верность королевской родни!

     Все задумались. За стенами храма бушевала и ярилась буря.

     Наконец заговорил Витихис, человек с мечом:

     -- Хорошо. Мы прониклись твоими опасениями, старик. Теперь скажи, чем можем помочь беде мы?

     Старик улыбнулся и взял его за руку:

     -- Вот, Витихис, я давно ждал твоего благоразумного слова. Начинайте вы. Вы все. Подумайте. Я выскажусь последним.

     -- Можно подытожить сразу, -- заметил черноволосый, которого звали Тейя.

     -- Гильдебад и Тотила не видят опасности. Ты и Витихис, вы видите и надеетесь. Я вижу ее давно и не надеюсь уже ни на что.

     -- Ты что, уже хоронишь нас без боя, так? -- заметил Витихис.

     -- Отчего же? Будет и бой, будет и слава. -- Тейя потряс топором. -- Перед своей смертью мы устроим им кровавую баню. Дело ясно: врагов слишком много, и все они примутся за нас в одно прекрасное утро...

     -- Может, об этом и стоит поговорить с королем? -- нетерпеливо заметил Тотила.

     -- Сто раз я ему об этом говорил, -- вздохнул старик. -- Он устал и хочет одного -- смерти.

     -- Я думаю, все-таки неплохо бы подумать о союзе с франками и бургундами против греков: союз, скрепленный клятвой и обеспеченный заложниками.

     -- Ты рассчитываешь на верность, потому что сам умеешь быть верным. Нет, друг мой, готам могут помочь только готы. Вы молоды... Женщины, оружие, семья -- у вас еще впереди много всяких радостей. У меня все позади. Жена умерла, дети умерли, за ними -- внуки. А друзья давно все перебиты. Короче говоря, у меня есть время подумать о всем моем народе. Но настанет пора, когда об этом, о любви к своему племени, должен подумать каждый.

     -- Ты прав, -- заговорил Тейя. -- но что может спасти наш народ. Так, как мыслишь, как чувствуешь ты, должны подумать... должны загореться огнем этой священной любви тысячи. Нужно, чтобы огонь охватил сразу всех. Возможно ли это?

     -- Возможно, сын мой. Назад тому сорок пять лет все мы, готы -- много сотен тысяч с женами и детьми -- были заперты в горном ущелье. Положение наше было отчаянным. Брат короля со своим войском был разгромлен. Обоз захвачен врагами. Мы прозябали в скалистом ущелье, разжевывая кору и траву. Спинами мы уперлись в скалы, а перед нашими взорами стоял враг, втрое превышающий нас численностью. Тысячи гибли от холода и голода. Много раз король пытался пробиться через проход, но тщетно. И вдруг появился посланник от византийского императора и предложил свободу, жизнь, вино, хлеб, мясо, но с одним условием: мы обязаны были сдаться, нас всех разделили бы по четыре-пять человек и раскидали по всем просторам империи, запрещалось мужчинам жениться на готских женщинах, учить детей родному языку. Мы должны были забыть свое имя и стать римлянами. Услышав это, король наш вскочил и воскликнул: "Выбирайте, готы! Свобода без языка или смерть с королем!" И тогда мы все стали как лесной пожар -- всем народом мы ринулись в проход, и греков как не бывало. Гордостью блестели глаза старика, когда он продолжил:

     -- Только это теперь может спасти нас. И я вас спрашиваю прямо, чувствуете ли вы, что только эта любовь есть самое драгоценное сокровище и самый сильный щит? Можете ли вы принести себя в жертву ради него?

     -- Да, можем! -- в один голос ответили все четверо.

     -- Хорошо, -- продолжал старик. -- Но Тейя прав, не все готы теперь таковы. Многих, очень многих ослепил блеск чужеземцев; многие переняли греческие одежды, римские мысли и стыдятся имени варваров. Они хотят забыть сами и стараются заставить других забыть, что они готы. Горе этим глупцам! Они вырвали сердце из своей груди и хотят после этого остаться живыми. Они подобны листьям, что в гордыне отрываются от ствола, но ветер занесет их в болота, там они и сгниют... Вы и никто другой должны разбудить народ. Я первым начну петь детям древние саги о сражениях с гуннами, о победах над римлянами... Будете мне помогать?

     -- Да, -- ответили они, -- мы готовы.

     -- Я верю вам, -- сказал старик, -- и не для того, чтобы крепче связать вас, -- разве можно чем бы то ни было связать лицемерного? -- но потому, что я остался верен старым обычаям нашим и считаю, что лучше удастся то, что совершено по обрядам отцов, -- следуйте за мною.

     ГЛАВА II

     С этими словами он взял в руки факел и пошел вперед, через все здание храма, мимо развалившегося главного алтаря, мимо разбитых статуй древних богов, спустился по ступеням и наконец вышел наружу. Все молча следовали за ним.

     Пройдя несколько шагов, старик остановился под громадным старым дубом, могучие ветви которого, как крыша, защищали от дождя и бури. Здесь все было приготовлено для торжественной клятвы по древнему языческому обряду германцев.

     Под дубом была вырезана полоса густого дерна, средняя часть этого дернового пояса была приподнята и держалась на трех длинных кольях, воткнутых в землю, под этой дерновой крышей свободно могли стоять несколько человек. В вырытом ровчике стоял медный котел, наполненный водою, а подле него -- первобытный острый боевой нож: ручка из рога зубра, а клинок из кремня.

     Старик ступил в ров, воткнул свой факел в землю подле котла, обратился лицом к востоку и склонил голову; затем, приложив палец к губам в знак молчания, кивнул головою остальным, чтобы они вошли.

     Все четверо молча подошли и стали -- Витихис и Тейя с левой стороны, а оба брата -- Тотила и Гильдебад -- с правой, затем все пятеро взялись за руки, образуя цепь.

     Через несколько минут старик отпустил руки Витихиса и Гильдебада, стоявших рядом с ним, и опустился на колени.

     Прежде всего он взял полную горсть черной лесной земли и бросил ее через левое плечо свое; затем зачерпнул другой рукой воды из котла и выплеснул ее через правое плечо, потом подул перед собой и наконец взмахнул факелом над головой справа налево. После этого он опять воткнул факел в землю и проговорил вполголоса:

     -- Слушайте меня, ты, мать земля, и вы, бушующие воды, и легкий воздух, и пылающий огонь. Выслушайте меня и сохраните мои слова. Вот стоят пять человек от племени Гаута: Тейя и Тотила, Гильдебад и Гильдебранд, и Витихис, сын Валтариса. В тишине ночи пришли мы сюда, чтобы составить братский союз на веки вечные. Мы должны быть братьями в мире и вражде, в мести и правде. Надежда, ненависть, любовь и страдание -- все у нас должно быть одно, как в одну каплю сливается кровь наша.

     При этих словах он, а за ним и все остальные обнажили левые руки и протянули их над котлом; старик поднял острый каменный нож и одним ударом сделал разрезы на всех пяти руках, и красные капли заструились в медный котел. Затем все стали на прежние места, а старик продолжал:

     -- И мы клянемся самой страшной клятвой, что для счастья готов мы пожертвуем всем: домом, двором, имуществом, лошадью, оружием, скотом, вином, родственником и товарищем, женою и собственным телом и жизнью. А если кто из нас откажется выполнить эту клятву, не будет готов на всякую жертву...

     Тут старик, а за ним и остальные вышли из-под дернового навеса:

     -- ... То пусть кровь того человека прольется неотомщенной, как эта вода над лесной палаткой.

     Он поднял котел и вылил из него окровавленную воду в ров.

     -- Как падает эта крыша, так да обрушится на голову его свод неба и задушит его.

     Сильным ударом он опрокинул воткнутые в землю колья, и глухо упал на землю дерновый навес.

     Пять человек, взявшись за руки, снова стали на место, покрытое дерном, и старик быстро продолжал:

     -- И если кто-нибудь из нас не сдержит этой клятвы, не будет, как родных братьев, защищать каждого из нас при жизни и мстить за него после смерти, или откажется пожертвовать всем благу готов, когда наступит час, и один из братьев потребует этого, да будет он предан на веки вечные подземным духам, что обитают под зеленым покровом земли; пусть вытопчут добрые люди своими ногами то место, где будет лежать его голова, и да будет имя его обесчещено повсюду, куда только доносится звон колокола церкви Христовой, где язычник приносит свою жертву, где мать ласкает свое дитя, где ветер гуляет по широкому свету. Скажите, должно ли все это постичь негодяя?

     -- Да, пусть все это обрушится на него, -- повторили они. Тогда Гильдебранд разомкнул их руки и сказал:

     -- А чтобы вы знали, какое значение имеет это место для меня, -- а теперь и для вас, -- и почему я созвал вас сюда именно в эту ночь, -- подойдите и смотрите.

     И, подняв факел, старик сделал несколько шагов и остановился по другую сторону дуба, у которого они клялись. Молча приблизились к нему товарищи и с удивлением увидели перед собой открытую могилу, а в ней большой гроб, с которого была снята верхняя крышка, а в гробу -- три больших белых скелета, блестящих при свете факела, и тут же ржавое оружие -- копья, щиты и прочее. Пораженные, они обращали взор то на гроб, то на старика.

     -- Это мои три сына. Они лежат здесь уже более тридцати лет. Все пали на этой горе, в последней битве под Равенной. Все убиты в один час, -- и сегодня годовщина их смерти. С радостным криком бросились все они на копья врагов за свой народ.

     Он замолчал. Товарищи с сочувствием глядели на него. Наконец, старик выпрямился и взглянул на небо.

     -- Довольно, -- сказал он, -- звезды блекнут. Полночь миновала. Идите в город. Только ты, Тейя, который получил от неба дар не только слагать песни, но и понимать горе, останься со мною подле мертвых.

     Тейя кивнул и, не говоря ни слова, сел у гроба. Старик передал факел Тотиле и опустился напротив Тейи. Остальные же молча простились с ними и направились в город.

     ГЛАВА III

     Через несколько недель после этой встречи недалеко от Равенны состоялось иное собрание -- также под покровом ночи -- в римских катакомбах, таинственных подземных коридорах, что составляли второй город под улицами и площадями Рима.

     Вначале катакомбы служили местом погребения умерших и убежищем для христиан, которые в первые века часто подвергались жестоким гонениям.

     Входить в них без опытного провожатого было опасно: подземные коридоры разветвлялись, сплетались, скрещивались между собою, и пришелец непременно терял дорогу. Многие так и умирали в них с голоду, не найдя выхода.

     Впрочем, людям, которые собирались сюда теперь, нечего было бояться: каждую группу в 3-4 человека вел отдельный провожатый, хорошо знакомый со всеми ходами. Провожатыми обыкновенно были люди духовного звания, -- уже с первых веков христианства римским священникам ставилось в обязанность изучать ходы катакомб.

     Разными дорогами сходились люди в одно место: большую полукруглую комнату, скудно освещенную висячей лампой. Без страха, очевидно, не впервые, стояли они здесь, вдоль стен, слушая, как с потолка капали на землю капли, и спокойно раздвигая ногами валявшиеся на полу кости.

     Большая часть собравшихся принадлежала к духовенству, остальные к самым знатным римским семьям, занимавшим высшие должности в городе.

     Когда все собрались, старший из духовенства Сильверий -- архиепископ церкви св. Себастьяна -- открыл собрание по установленному порядку. Затем, окинув проницательным взглядом всех присутствующих, остановил взор на мужчине высокого роста, стоявшем напротив него, привалившись спиной к выступу стены. Тот в ответ молча кивнул ему. Тогда Сильверий начал:

     -- Возлюбленные братья во имя триединого Бога! Вот мы снова собрались для священной цели нашей. Меч Эдома висит над нашими головами, и фараон Теодорих жаждет крови детей Израиля. Но мы не забудем слов Евангелия: "Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а более бойтесь того, кто может и тело, и душу погубить в геене". И в это мрачное время мы уповаем на Того, Кто в образе столпа, днем облачного, ночью огненного, провел народ Свой через пустыню". И мы будем всегда помнить, мы никогда не забудем, что все, что мы претерпеваем, -- мы терпим по воле Божией, и все, что делаем, -- делаем ради Его святого имени. Возблагодарим же Его, ибо Он благословил наше усердие. Малы, как стадо евангельское, были мы вначале, а теперь разрослись, как дерево у источника. Со страхом и трепетом сходились мы сюда прежде; велика была опасность, и слаба надежда: проливалась благородная кровь лучших людей; сегодня же мы смело можем сказать: трон фараона стоит на глиняных ногах, и дни еретиков сочтены.

     -- Да приступай же наконец к делу! -- с нетерпением прервал священника молодой римлянин с блестящими черными глазами. -- Говори прямо, зачем созвал ты нас сегодня?

     Сильверий бросил негодующий взгляд на юношу, и хотя тотчас опомнился и постарался скрыть гнев, но голос его зазвучал резко:

     -- Даже и те, что, по-видимому, не верят в святость нашей цели, не должны колебать эту веру в других. Но сегодня, мой горячий друг Лициний, в наше собрание должен вступить новый член, и его вступление есть очевидное доказательство Божьей милости к нам.

     -- Кто он? Исполнены ли все предварительные условия? Ручаешься ли ты за него? -- посыпались вопросы со всех сторон.

     -- Вам достаточно узнать, кто он... -- ответил Сильверий.

     -- Нет! Нет! По уставу нашего союза требуется ручательство, иначе...

     -- Ну, хорошо, друзья, хорошо, я за него ручаюсь, -- ответил Сильверий и, обернувшись к одному из многочисленных ходов, которые растекались в разные стороны из этой средней комнаты, сделал знак рукой. Из глубины коридора тотчас выступили два молодых священника, ведя за собой мужчину, закутанного в плащ. Они подвели его к Сильверию, а сами снова отступили.

     Глаза всех с любопытством устремились на этого человека. Сильверий после небольшой паузы снял плащ, покрывавший голову и плечи вошедшего.

     -- Альбин! -- с негодованием, презрением и отвращением вскричали присутствовавшие. -- Как? Альбин? Изменник?

     И молодой Лициний, а за ним и некоторые другие, даже обнажили мечи.

     Вся фигура вошедшего выражала трусость; он пугливо озирался вокруг и наконец остановил умоляющий взгляд на Сильверий.

     -- Да, -- спокойно сказал священник, -- это Альбин. Если кто-нибудь из вас имеет что-нибудь против него, пусть выскажется.

     -- Клянусь небом! -- вскричал Лициний. -- Неужели об этом еще нужно говорить! Все мы знаем, кто таков Альбин, и что он такое: трусливый, бесстыдный изменник!

     Юноша умолк, гнев душил его.

     -- Брань не доказательство, -- спокойно выступил Сцевола. -- Но вот я при всех спрашиваю его, и пусть он мне ответит. Ты ли спас себя постыдной клятвой тирану Теодориху не вмешиваться больше в государственные дела и бежал, не заботясь о том, что благороднейшие римляне Боэций и Симмах, выступившие на твою защиту, были схвачены, лишены имущества и в конце концов казнены? Отвечай, не из-за твоей трусости погибла краса нашего государства?

     В собрании послышался ропот неудовольствия. Обвиненный молчал, дрожа, даже Сильверий на минуту растерялся.

     Тогда на середину комнаты выступил человек, стоявший напротив него у стены. Близость этого человека, казалось, ободрила священника, и он начал:

     -- Друзья, все, что вы говорите, было, но не так, как вы говорите. Знайте, Альбин ни в чем не виноват. Все, что он сделал, -- он делал по моему совету.

     -- Как? -- вскричало несколько голосов. -- По твоему совету? И ты осмеливаешься признаться в этом?

     -- Выслушайте меня сначала, друзья мои. Вы знаете, что Альбин был обвинен из-за измены своего раба, который выдал тирану нашу тайную переписку с Византией. Горячность Боэция и Симмаха была очень благородна, но безумна; я их предупреждал; они не приняли моего совета, а когда раскаялись, было уже поздно. Их поступок показал тирану, что Альбин -- не один, что все благородные в Риме с ним заодно. Притом их рвение оказалось излишним: десница Господня неожиданно покарала изменника-раба, не дав ему больше возможности вредить нам. Не думаете ли вы, что Альбин в состоянии был бы молчать под пыткой, под угрозой смерти, молчать -- когда указание соучастников заговора могло бы спасти его? Нет, вы не думаете этого; не думал этого и сам он. Вот почему надо было во что бы то ни стало не допустить пытки, выиграть время. И это удалось благодаря его клятве. Конечно, тем временем пролилась кровь Боэция и Симмаха; но спасти их было уже невозможно, а в их молчании даже под пыткой мы были уверены. Из тюрьмы же Альбин был освобожден чудом, как святой Павел в Филиппах. Он бежал в Афины, а тиран удовольствовался только тем, что запретил ему возвращаться в город. Но триединый Господь дал ему убежище здесь, в Риме, в своем святом храме, пока для него не наступит час свободы. И в уединении этого святого убежища Господь чудесным образом тронул сердце этого человека, и вот он, не страшась более смертельной опасности, снова вступает в наш союз и предлагает все свои неизмеримые богатства на нужды церкви и отечества. Знайте, он передал все состояние церкви святой Марии для целей союза. Решайте же: принять Альбина с его миллионами или отвергнуть?

     С минуту все молчали. Наконец Лициний вскричал:

     -- Священник! Ты умен, как... как священник. Но мне не нравится такой ум.

     -- Сильверий, -- сказал затем юрист Сцевола, -- тебе, конечно, хочется получить миллионы, это понятно. Но я был другом Боэцию, и мне не годится называть товарищем этого труса, из-за которого тот погиб. Я не могу простить ему. Долой его!

     -- Долой! -- раздалось во всех концах комнаты.

     Альбин побледнел, даже Сильверий задрожал при этом всеобщем негодовании. "Цетег!" -- прошептал он, как бы прося о помощи. Тогда выступил вперед мужчина, который до сих пор молчал, лишь снисходительно поглядывая на всех.

     Он был высок, красив и очень силен, хотя и худощав. Одежда его указывала на богатство, высокое положение и знатность. На губах его играла улыбка глубокого презрения.

     -- Что вы спорите о том, что должно быть? -- заговорил он спокойным, повелительным тоном, которому невольно подчинялись присутствовавшие. -- Кто желает достичь цели, тот должен мириться и со средствами, которые ведут к ней.

     Вы не хотите простить ему? Это как вам угодно. Но забыть вы должны. И я также был другом умершего, быть может, даже более близким, чем вы. И, однако, забываю, именно потому и забываю, что был другом. Любит друзей, Сцевола, только тот, кто мстит за них. И вот, ради этой мести, Альбин, дай твою руку!

     Все молчали, не столько убежденные его словами, сколько подавленные его личностью.

     -- Но ведь к нашему союзу принадлежит Рустициана, вдова Боэция и дочь Симмаха, -- заметил Сцевола. -- Она пользуется громадным влиянием. Останется ли она в союзе, если в него вступит Альбин? Разве сможет она простить и забыть? Никогда!

     -- Нет, сможет, -- ответил Цетег. -- Если вы не верите мне, поверьте собственным глазам.

     И он быстро подошел к прежнему своему месту. Там, у бокового входа, стояла какая-то фигура, плотно закутанная в плащ

     -- Иди, -- шепнул ей Цетег, беря ее за руку. -- Теперь иди!

     -- Не могу, не хочу! -- тихо ответила женщина. -- Я проклинаю его! Я не могу даже видеть этого несчастного!

     -- Иди! -- повелительно прошептал Цетег. -- Иди, ты должна и сделаешь это, потому что я этого хочу. -- И он отбросил покрывало и взглянул ей прямо в глаза. Та нехотя повиновалась и вышла на середину залы.

     -- Рустициана! -- вскричали все.

     -- Да, -- ответил Цетег и вложил руку вдовы в дрожащую руку Альбина. -- Видите, Рустициана прощает его. Кто же будет сопротивляться теперь? Все молчали. Сильверий выступил вперед и громко заговорил:

    

... ... ...
Продолжение "Схватка за Рим" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Схватка за Рим
показать все


Анекдот 
3 октября следственная группа Генпрокуратуры провела обыски в загородном бизнес-клубе ЮКОСа, расположенном в подмосковном поселке Жуковка, строение 88. Следователи, в частности, провели обыск в рабочем помещении депутата Госдумы Владимира Дубова, который является одним из акционеров нефтяной компании, и изъяли сервер ЮКОСа - аппарат размером с двустворчатый шкаф, весом почти в тонну.

http://www.kp.ru/online/news/6728/
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100