Романы - - Чудесное посещениеФантастика >> Зарубежная фантастика >> Уэллс, Герберт >> Романы
Читать целиком
Герберт Уэллс. Чудесное посещение
-----------------------------------------------------------------------
Пер. - Н.Вольпин. "Собрание сочинений в 15-ти томах. Том 5".
М., "Правда", 1964 (Б-ка "Огонек").
OCR & spellcheck by HarryFan, 11 June 2001
-----------------------------------------------------------------------
НОЧЬ СТРАННОЙ ПТИЦЫ
В Ночь Странной Птицы в Сиддертоне (и ближе) многие жители видели
сияние над Сиддерфордской пустошью. Но в Сиддерфорде его не видел никто,
так как сиддерфордцы по большей части уже легли спать.
Весь день то и дело поднимался ветер, так что жаворонки в поле сбивчиво
щебетали низко над землей, а когда решались подняться, их носило по ветру,
как листья. Солнце зашло в кровавой сумятице туч, а месяц так сквозь них и
не пробился. Сияние, говорят, было золотое, как зажегшийся в небе луч, и
оно не лежало ровным отсветом - его повсюду прорезали зигзаги огненных
вспышек, точно взмахи сабель. Оно возникло на одно мгновение, и темная
ночь после него осталась, как была, такой же темной. "Природа" поместила о
нем ряд писем и одну безыскусную зарисовку, которая никому не показалась
похожей. (Вы можете ее увидеть, эту непохожую зарисовку сияния, на
странице 42-й в томе CCIX указанного издания.)
В Сиддерфорде сияния не видел никто, но Энни, жене рыбака Дергана, не
спалось в ту ночь, и она видела его отсвет - мерцающий золотой язычок,
заплясавший на стене.
Она же была одной из тех, кто слышал звук. Кроме нее, слышал звук
придурковатый Дерган Недоумок и мать непутевой Эмори. Они рассказывали,
что прозвучало так, как будто запели дети или задрожали струны арфы, -
внезапное гудение, какое иногда сам собою издает орган. Началось и тут же
оборвалось, точно открыли и закрыли дверь, и ни до, ни после они ничего не
слышали, кроме завывания ночного ветра над полем да рева в пещерах под
Сиддерфордской скалой. Мать Эмори сказала, что ей, когда она услышала,
захотелось плакать, а Недоумок только печалился, что не слышит их больше.
Вот и все, что вам могут рассказать о сиянии над Сиддерфордской
пустошью и о якобы сопровождавшей его музыке. Действительно ли они как-то
связаны со Странной Птицей, о которой пойдет рассказ, я не берусь судить.
А ради чего я привожу здесь эти сведения, станет ясней из дальнейшего.
ПОЯВЛЕНИЕ СТРАННОЙ ПТИЦЫ
Сэнди Брайт шел домой от Спиннера и нес свиной окорок, полученный им в
обмен на стенные часы. Сияния он никакого не видел, зато и слышал и видел
Странную Птицу. Ему вдруг послышалось вроде бы хлопанье крыльев и чей-то
стон - женский как будто; а так как человек он нервный и был как есть один
на дороге, он испугался и, оглянувшись (в холодном поту!), увидел что-то
большое и черное в тусклой темноте кедровника на склоне холма. Оно
неслось, казалось, прямо на него, и, бросив свой окорок, он опрометью
кинулся бежать, но тут же споткнулся и упал.
Напрасно старался он - в таком он был смятении духа - вспомнить
начальные слова молитвы господней. А Странная Птица кружила над ним -
большая, больше его самого, с широченным разворотом крыльев и, как ему
представилось, черная. Он завопил и уже подумал, что тут ему и конец. Но
птица пронеслась мимо вниз понад склоном холма и, взмыв над церковным
домом, скрылась в тумане на долине ближе к Сиддерфорду.
А Сэнди Брайт все лежал ничком и глядел в темноту вслед этой Странной
Птице. Наконец приподнялся и, встав на колени, возблагодарил милосердное
небо, отвратившее от него неминучую гибель, а сам поводил глазами вниз по
склону холма. Сошел он вниз и, вступив уже в деревню, все разговаривал сам
с собой и каялся вслух в своих грехах, чтобы Странная Птица не вернулась.
Кто его слышал, думали все, что он пьян. Но с этой ночи он стал другим
человеком: бросил пить и перестал обманывать казну, продавая без патента
серебряные побрякушки. А окорок так и остался лежать на склоне холма, пока
его наутро не подобрал хозяин кредитной лавки в Порт-Бердоке.
Следующим видел Странную Птицу конторщик нотариуса из Айпинг-Хенгера,
вздумавший перед утренним завтраком подняться на холм, чтобы поглядеть на
солнечный восход. Тучи за ночь разогнало ветром, и только несколько легких
облаков таяло в ясном небе. Сперва ему почудилось, что он видит орла.
Птица была где-то около зенита, в невообразимой дали, - просто светлое
пятнышко над розовыми перистыми облаками, - и казалось, она трепетала и
билась о небо, как пленная ласточка об оконное стекло. Потом она
опустилась в тень земли, проскользнула по длинной дуге к Порт-Бердоку,
сделала круг над Хенгером и исчезла за рощами Сиддермортон-парка. Она
показалась очень большой - больше, чем в рост человека. Перед тем как ей
скрыться, свет восходящего солнца хлестнул через гребень холмов и задел ее
крылья - и они вспыхнули ярко, как огонь, а цветом, как драгоценные камни.
Так она и пронеслась, а конторщик стоял и смотрел, разинув рот.
Какой-то батрак, направляясь в поле, проходил под каменной стеной
Сиддермортон-парка и увидел, как Странная Птица промелькнула на миг над
его головой и скрылась в одном из туманных просветов между буками. Цвета
крыльев он не разглядел и только мог засвидетельствовать, что ноги птицы,
голенастые длинные ноги, были розовы и голы - точно нагое тело, а туловище
белое в крапинку. Она стрелой прорезала воздух и исчезла.
Таковы сообщения о Странной Птице первых трех очевидцев.
Однако в наши дни не может человек струхнуть перед дьяволом и
собственными своими грехами или увидеть при свете зари радужные крылья - и
после ничего об этом не рассказывать. Молодой конторщик нотариуса
рассказал за завтраком о чуде сестре и матери, а после, когда шел на свою
службу в Порт-Бердок, говорил о нем в дороге с хэммерпондским кузнецом и
все утро, забросив переписку дел, судачил с другими конторщиками. А Сэнди
Брайт пошел обсудить случившееся с мистером Джекилем,
проповедником-примитивистом [примитивизм - одно из разветвлений баптизма],
пахарь же рассказал старому Хью, а позже еще и викарию [викарием в Англии
именуется обычно приходский священник, получающий содержание от светского
землевладельца] Сиддермортонского прихода.
- Здешний народ не склонен к фантазиям, - сказал Викарий. - Хотел бы я
знать, что в этом рассказе правда? Если отбросить, что крылья показались
ему коричневыми, можно бы подумать, что это был фламинго.
ОХОТА НА СТРАННУЮ ПТИЦУ
Викарий Сиддермортонского прихода (что в девяти милях по птичьему
полету в глубь страны от Сиддермута) был орнитологом. Холостой человек его
положения почти неизбежно должен пристраститься к тому или другому занятию
этого рода - ботанике, собиранию древностей, фольклору. Он увлекался еще и
геометрией и от случая к случаю предлагал "Педагогическому вестнику"
какую-нибудь неразрешимую задачу, но его коньком была орнитология. Он уже
добавил двух залетных гостей к списку редких для Британии птиц. Имя его не
раз появлялось на страницах "Зоолога" (хотя сейчас, боюсь, оно уже забыто,
жизнь так быстро шагает вперед!). Назавтра после появления Странной Птицы
к нему один за другим пришли двое и в подкрепление рассказа батрака - хотя
прямой связи тут и не было - поведали о сиянии над Сиддерфордской
пустошью.
У Сиддермортонского викария было в его научных занятиях два соперника:
Галли из Сиддертона - тот, что воочию видел сияние (это он послал в
"Природу" его зарисовку), и Борленд, купец, увлекавшийся естественной
историей и державший в Порт-Бердоке магазин "Диковинки моря". Борленду,
полагал викарий, надо бы держаться своих головоногих, а он зачем-то нанял
чучельника и, пользуясь преимуществом приморского жителя, ловил редких
морских птиц. Каждый, кто знает, что такое коллекционер, мог не
сомневаться, что и суток не пройдет, как оба эти человека кинутся
обрыскивать местность в погоне за необычайной гостьей.
Викарий сидел у себя в кабинете и уставил глаза в корешок книги
Сондерса "Птицы Британии". Уже в двух местах там значилось: "Единственная
известная в Англии особь представлена в частном собрании преподобного
К.Хильера, викария прихода Сиддермортон". Третье такое примечание! Вряд ли
кто другой из коллекционеров может похвалиться подобным успехом.
Викарий посмотрел на часы - ровно два. Он недавно откушал и обычно в
этот час - после второго завтрака - "предавался отдохновению". Он знал,
что если сейчас пройдется по солнцепеку, это плохо скажется на
самочувствии - появятся боль в затылке и общая слабость. Но Галли уже,
наверно, не зевает, вышел давно на охоту! Что, если птица весьма
примечательная и достанется Галли?
Ружье стояло в углу. (Радужные крылья и розовые ноги! Несообразность
окраски - вот что сильнее всего разжигало любопытство!) Он взял ружье.
Он думал выйти через стеклянную дверь на веранду, спуститься в сад и
оттуда выбраться на верхнюю дорогу, чтобы не попасться на глаза своей
экономке. Он знал, что та не одобряла его охотничьи прогулки. Но садом
прямо на него шла жена его помощника и две ее дочки - все три с теннисными
ракетками в руках. Жена его помощника была молодая особа непреклонной
воли. Она преспокойно играла в теннис на лужайке перед его верандой,
срезала его розы, расходилась с ним по богословским вопросам и во
всеуслышание осуждала его поведение в частной жизни. Он пребывал в
малодушном страхе перед ней, всегда старался ее умилостивить. Но
поступиться своею страстью к орнитологии - это уж слишком!
Словом, он вышел через парадное.
Если бы не коллекционеры, Англия, можно сказать, была бы полным-полна
редких птиц, чудесных бабочек, странных цветков и тысячи интересных вещей.
Но коллекционер благополучно предотвращает это, либо все истребляя своей
рукой, либо же уплачивая сумасшедшие деньги и тем самым толкая людей
низших сословий на истребление всего, что появится необычайного. Этим он
заодно обеспечивает людям работу - наперекор всяким парламентским актам.
Таким путем он, например, уничтожает корнуэльскую розовоклювую галку,
батскую белую бабочку, пятнистую лилию "испанская королева" и может
приписать себе честь окончательного истребления бескрылой гагарки, как и
сотни других редких птиц, растений, насекомых. Все это прямая заслуга
коллекционера и совершена им одним. Во имя науки! И это правильно, это так
и должно быть; в самом деле, все необычное безнравственно (подумайте
хорошенько - и вы сами придете к этой мысли), равно как необычный образ
мысли есть безумие. (Попробуйте подыскать иное определение, пригодное для
всех случаев как того, так и другого.) А если разновидность встречается
редко, то отсюда следует, что она не приспособлена к жизни. Коллекционер,
по сути дела, лишь солдат-пехотинец в дни, когда главенствует тяжелое
оружие: он предоставляет сражающимся делать свое дело, а сам прирезывает
сраженных. Итак, можно летней порой пройти из конца в конец всю Англию и
увидеть только девять-десять видов самых обычных полевых цветов и еще
более обычных бабочек да с дюжину обычных птиц, и ни разу не столкнуться с
оскорбительным нарушением однообразия - не вспыхнет на ветке странный
цветок, не встрепенется незнакомое крыло. Все лишнее забрано в коллекции
многие годы назад. По сей причине мы все должны любить коллекционеров и
свято помнить, когда они нам демонстрируют свои домашние коллекции, чем мы
им обязаны. Эти их пропахшие камфарой маленькие ящики, их стеклянные
витринки и альбомы из промокательной бумаги не что иное, как могилы
Редкого и Прекрасного, символы Торжества Досуга (благонравно
проведенного!) над Радостями Жизни. (Впрочем, это все, как вы справедливо
можете заметить, не имеет никакого касательства к Странной Птице.)
Есть среди пустоши место, где между кочками влажного мха посверкивает
черная вода и волосатая росянка (пожирательница беспечных насекомых)
протягивает свои голодные окровавленные руки к богу, который отдает одни
свои творения на пропитание другим. По кромке болотца растут березы с
серебряной корой, и светлая зелень лиственницы мешается с темной зеленью
ели. Туда-то под медовое жужжание вереска и пришел Викарий в полуденный
зной, неся ружье под мышкой, ружье, заряженное крупной дробью в расчете на
Странную Птицу. А в свободной руке он держал носовой платок, которым
поминутно отирал с лица бисеринки пота.
Он прошел бережком мимо большого пруда, мимо заводи, полной бурых
листьев, где берет свое начало Сиддер, и по дорожке (сперва песчаной,
потом меловой) вышел к калитке, ведущей в парк. К калитке нужно подняться
на семь ступенек, а затем, по ту сторону, спуститься на шесть. Это
устроено так с той целью, чтобы не могли убежать олени. И когда Викарий
остановился в проходе, его голова возвышалась над землей футов на десять,
если не больше. И вот, скосив глаза туда, где заросли папоротника-орляка
заполняли просвет между двумя купами старых буков, он углядел что-то
многоцветное, то взвивавшееся, то исчезавшее. Лоб у него взмок, мускулы
напружились; он втянул голову в плечи, стиснул в руках ружье и застыл на
месте. Потом, не отводя глаз, он спустился по ступенькам в парк и, все еще
держа в обеих руках ружье, не пошел, а скорее пополз к той заросли орляка.
Ничто не шевельнулось, и он уже начал было опасаться, что его обманули
глаза. Он подошел к папоротнику вплотную и под шумный шелест залез в него
чуть не по плечи. Тут что-то переливавшееся разными цветами взвилось прямо
перед ним, ярдах в двадцати, не больше, и забилось в воздухе. Миг - и оно
повисло над папоротником на полном развороте крыльев. Он увидел, что это
такое, у него перехватило дыхание, и - от неожиданности и по привычке - он
нажал курок.
Раздался крик нечеловеческой муки, крылья дважды всплеснули в воздухе,
и жертва быстро по косой слетела вниз и хлопнулась наземь, на зеленый
косогор за буками, - куча корчащегося тела, сломанных крыльев и
разлетающихся окровавленных перьев.
Викарий стоял в ужасе, сжимая в руке дымящееся ружье. Это была вовсе не
птица, а юноша с необычайно красивым лицом, одетый в шафрановую ризу и с
радужными крыльями, по перьям которых широкие волны тонов - вспышки
пурпурного и багряного, золотисто-зеленого и ярко-голубого - накатывались
волна на волну, пока он бился в агонии. Никогда еще Викарий не видел
такого роскошного разлива красок: ни окна с многоцветными стеклами, ни
крылья бабочек, ни даже великолепие разглядываемых через призму кристаллов
- никакие цвета на земле не могли с этим сравниться. Ангел дважды
поднимался, но лишь затем, чтобы тут же снова повалиться на бок. Потом
биение крыльев затихло, испуганное лицо стало бледным, переливы красок
потускнели, и вдруг он, рыдая, распластался на земле, и переменчивые цвета
сломанных крыльев быстро угасли, слившись в однородный тускло-серый цвет.
- О, что со мной случилось? - вскричал Ангел (потому что это был Ангел)
и затрясся в судороге, вцепившись в землю вытянутой рукой; потом затих.
- Боже! - сказал Викарий. - У меня и в мыслях не было... - Он осторожно
подошел поближе. - Извините меня, - сказал он, - боюсь, я вас подстрелил.
Это было лишь утверждением очевидного.
Ангел, казалось, только сейчас заметил его присутствие. Он приподнялся,
опершись на одну руку, и карими своими глазами посмотрел Викарию в глаза.
Затем, подавив стон и прикусив нижнюю губу, он через силу приподнялся и
сидя оглядел Викария с головы до ног.
- Человек! - сказал Ангел, зажав виски ладонями. - Человек в нелепейшей
черной одежде и без единого перышка. Значит, я не обманулся. Я в самом
деле попал в Край Сновидений!
ВИКАРИЙ И АНГЕЛ
Есть вещи явно невозможные. Эту ситуацию даже самый слабый интеллект
признает невозможной. То же, верно, скажет о ней и "Атенеум", если
удостоит нашу повесть рецензией. Папоротник в брызгах солнечного света,
развесистые буки. Викарий и ружье, в общем, приемлемы. Другое дело Ангел!
Любой здравомыслящий человек вряд ли станет читать дальше такую
сумасбродную книгу. Викарий и сам вполне оценил всю немыслимость
положения. Но у него не хватило решимости. Вследствие этого он, как вы
сейчас узнаете, не отринул немыслимое. Он разомлел, он плотно перед тем
позавтракал, он не был настроен вдаваться в тонкие умствования. Ангел
захватил его врасплох, а дальше сбил его с толку сперва неуместным
радужным свечением, а затем сильным трепетом крыльев. Викарию поначалу не
пришло на ум спросить себя, возможен ли Ангел или нет. В тот первый миг
растерянности он его принял - и беда свершилась. Поставьте себя на его
место, мой уважаемый "Атенеум". Вы пошли на охоту. Вы кого-то подстрелили.
Уже это одно должно привести вас в расстройство. Вы видите, что
подстрелили Ангела и он минуту бьется на земле, потом, приподнявшись,
заводит разговор. Он не извиняется за свою немыслимость. Напротив, он
перекладывает вину на вас. "Человек! - говорит он, тыча пальцем. - Человек
в нелепейшей черной одежде и без единого перышка. Значит, я не обманулся.
Я в самом деле попал в Край Сновидений!" Вы просто должны ответить. Если
только вы не дали стрекача. Или должны размозжить ему череп вторым
зарядом, чтобы избежать объяснений.
- В Край Сновидений! Извините меня, если я осмелюсь высказать
предположение, что вы сами явились оттуда, - заметил Викарий.
- Как это может быть? - сказал Ангел.
- У вас из крыла сочится кровь, - сказал Викарий. - Прежде чем
продолжать разговор, доставьте мне такое удовольствие... печальное
удовольствие... и разрешите мне его перевязать. Я, право же, искренне
сожалею... - Ангел закинул руку за спину и передернулся от боли.
Викарий помог своей жертве встать на ноги. Ангел послушно повернулся, и
Викарий, с охами и вздохами, внимательно осмотрел пораненные крылья. Он не
без любопытства обнаружил, что они сочленяются с верхним внешним краем
лопаток, образуя как бы дополнительные плечевые суставы. Левое крыло почти
не пострадало - только оказались выбиты два-три правильных пера да парочка
дробинок застряла в ala spuria [в ложном плече (лат.)]; но в правом была,
по-видимому, перебита кость. Викарий, как умел, остановил кровотечение и
подвязал крыло, использовав вместо бинта свой носовой платок и кашне,
которое экономка заставляла его носить во всякую погоду.
- Боюсь, некоторое время вы не сможете летать, - сказал он, ощупывая
кость.
- Мне не нравится это новое ощущение, - сказал Ангел.
- Эта боль при ощупывании кости?
- Как вы сказали? - спросил Ангел.
- Боль.
- Боль! Вы называете это "болью". Да, боль мне решительно не
нравится... Много ее у вас, этой боли, в Краю Сновидений?
- Увы, немало, - сказал Викарий. - Для вас она внове?
- Совершенно внове, - сказал Ангел. - Она мне не нравится.
- Занятно! - сказал Викарий и для крепости прикусил узел зубами. -
Полагаю, как временная перевязка это сойдет, - сказал он. - Я в свое время
обучался оказывать первую медицинскую помощь, но меня не учили накладывать
повязку на крыло. Боль не стала легче?
- Сперва жгло огнем, а теперь печет, - сказал Ангел.
- Боюсь, печь будет еще довольно долго, - заметил Викарий, все еще
занимаясь раной.
Ангел пожал левым крылом и круто повернулся, чтобы еще раз посмотреть
на Викария. Он, пока шел разговор, все пытался поглядеть на собеседника
через плечо. Подняв брови, он оглядел его с головы до ног, и улыбка широко
разлилась по его красивому, с нежными чертами лицу.
- Невероятно! - сказал он, мило усмехнувшись. - Разговаривать с
человеком!
- Знаете, - сказал Викарий, - сейчас, когда я об этом думаю, мне равным
образом кажется невероятным, что я разговариваю с Ангелом. Я привык трезво
смотреть на вещи. Викарию иначе и нельзя. Ангелов я всегда мыслил как
некое художественное понятие...
- Мы точно так же мыслим о людях...
- Но вы же видели столько людей...
- До этого дня ни одного. То есть на картинах и в книгах, конечно,
сколько угодно. А сегодня с восхода солнца я видел уже немало настоящих,
осязаемых людей и видел, кроме того, двух-трех коней - знаете, такие
странные четвероногие, немного похожие на обычного единорога, только
безрогого; и еще целый сонм уродливых, угловатых созданий, называемых
"коровами". Я, понятно, слегка испугался при виде такого множества
мифических чудищ и забрался сюда, чтобы спрятаться до темноты. Я полагаю,
что немного погодя станет опять темно, как было вначале. Фу! С этой вашей
болью шутки плохи. Хорошо бы поскорей проснуться.
- Мне что-то невдомек, - пробормотал Викарий, сдвинув брови и хлопнув
себя ладонью по лбу. - "Мифическое чудище"! - Наихудшим ругательством,
примененным к нему за долгие годы (неким сторонником отделения церкви от
государства), было "пережиток средневековья". - Так ли я вас понял? Вы
меня считаете чем-то... чем-то, что вам снится?
- Разумеется, - сказал с улыбкой Ангел.
- И весь мир вокруг меня, эти корявые деревья и разлапистые
папоротники...
- Все это очень похоже на сон, - сказал Ангел. - Ну совсем такое, как
может привидеться кому-нибудь во сне... или родиться в воображении
художника.
- Так у вас есть среди ангелов художники?
- Художники всех разборов, ангелы с чудесным воображением - они
изобретают людей, и коров, и орлов, и тысячи невозможных существ.
- Невозможных существ! - повторил Викарий.
- Невозможных существ, - сказал Ангел. - Мифических.
- Но я-то реален! - провозгласил Викарий. - Уверяю вас, вполне реален.
Ангел пожал крылами и, вздрогнув от боли, улыбнулся.
- Я всегда могу отличить, снится ли мне что или я вижу это наяву, -
сказал он.
- Вам и снится! - Викарий посмотрел по сторонам. - Вам снится! -
повторил он. - У меня помутилось в голове.
Он протянул руку, вперед, шевеля всеми пальцами.
- Ага! - сказал он. - Кажется, я что-то себе уяснил. - Его и в самом
деле осенила блестящая мысль. В конце концов он недаром изучал в Кембридже
математику. - Попрошу вас: назовите мне несколько животных вашего мира...
Реального мира, известных вам реальных животных.
- Реальных животных! - улыбнулся Ангел. - Что ж, есть у нас грифы и
драконы... есть джаббервоки и... херувимы... и сфинксы и... гиппогрифы...
и морские девы... и сатиры... и...
- Благодарю, - перебил Викарий, когда Ангел, казалось, только вошел во
вкус. - Благодарю. Вполне достаточно. Я начинаю понимать.
Секунду он молчал, наморщив лоб.
- Да... Теперь я вижу.
- Что вы видите? - спросил Ангел.
- Грифы, сатиры и так далее. Ясно, как...
- А я их не вижу, - сказал Ангел.
- Нет, конечно. Все дело в том, что в этом мире их и не увидишь. Но
наши люди с воображением, знаете ли, все нам о них рассказали. И даже мне
иногда (здесь в деревне есть такие места, где вы просто должны все
принимать так, как вам предлагают, а если нет, то это сочтут за обиду),
даже мне, скажу вам, снились они не раз - джаббервоки, оборотни,
мандрагоры... С нашей точки зрения, знаете ли, они создания из мира снов.
- Из мира снов! - молвил Ангел. - Как странно. Какой необычайный,
удивительный сон! Все навыворот. Людей вы называете реальностью, ангелов -
мифом. Это наводит на мысль, что каким-то образом должны существовать два
мира...
- По меньшей мере два, - вставил Викарий.
- ...Которые лежат совсем близко друг от друга и при этом все же не
подозревая...
- Близко, как в книге страница к странице.
- ...Проникая друг в друга, но живя каждый своею жизнью. Сон поистине
упоительный!
- Да... А нам и во сне не снилось... То есть снилось только во сне!
- Да, - сказал Ангел задумчиво. - Так оно, верно, и есть - что-нибудь в
этом роде. Мне теперь припоминается: иной раз, когда я засыпаю или когда
задремываю под полуденным солнцем, мне вдруг привидятся странные помятые
лица, вроде вашего, и деревья с зелеными листьями на ветвях, и вот такая
несуразная, неровная земля, как здесь... Так оно, верно, и есть. Я упал в
другой мир.
- Иногда, лежа в постели, - начал Викарий, - уже в полусне, я,
случается, вижу лицо, такое же красивое, как ваше, и странную
ослепительную панораму, чудесные картины, проплывающие мимо, парящие над
ними крылатые тела, расхаживающие взад и вперед дивные - а иной раз и
грозные - образы. И мне даже слышалась порой звучащая в моих ушах
сладостная музыка... Возможно, когда наше внимание отвлечено от
чувственного мира, от давящего на нас окружающего мира, - например, когда
мы переходим в сумрак отдыха, то другие меры... Совсем как со звездами:
звезды, эти иные миры в пространстве, мы видим, когда отступает сияние
дня... Художники-сновидцы, те видят подобные вещи более явственно...
Они посмотрели друг на друга.
- И я каким-то непостижимым образом упал из своего родного мира в этот
ваш мир! - сказал Ангел. - В мир моих снов, ставших явью. - Он посмотрел
вокруг. - В мир моих снов.
- Умопомрачительна - сказал Викарий. - Это, пожалуй, наводит на мысль,
что (гм-гм), что четвертое измерение все-таки существует. В каковом
случае, разумеется, - продолжал он с жаром, так как любил геометрические
умозрения и даже несколько гордился своими познаниями в этой области, -
можно мыслить любое число трехмерных миров: они существуют бок о бок, и
каждый для другого - только смутный сон. Нагромождены мир на мир,
вселенная на вселенную! Это вполне возможно. Нет ничего невероятнее
абсолютно возможного! Но удивительно, как же это выпали вы из вашего мира
в мой...
- Быть не может! - сказал Ангел. - Олень и лани! Совсем, как их рисуют
на гербах. Но как все это дико! Неужели я и вправду не сплю?
Он протер глаза крепко сжатыми кулаками.
Шесть или семь пятнистых оленей прошли вереницей наискось через строй
деревьев и остановились, приглядываясь. - Нет, это не сон, - сказал Ангел.
- Я в самом деле подлинный, осязаемый ангел; ангел в Краю Сновидений.
Он рассмеялся. Викарий стоял, рассматривая его. Его преподобие скривил
по своему обычаю рот и медленно поглаживал подбородок. Он спрашивал себя,
не попал ли и он в Страну Снов.
В стране ангелов, как узнал Викарий из дальнейших разговоров, нет ни
боли, ни горести, ни смерти, нет женитьб и сватовства, рождения и
забвения. Только временами возникают новые предметы. Это земля без холмов
и долин, дивно ровная земля, где мерцают странные строения, где
непрестанно светит солнце или полный месяц и непрестанно веют тихие ветры
сквозь узорные сплетения ветвей, играя на них, как на эоловых арфах. Это
Страна Чудес, где в небе парят сверкающие моря с плывущими по ним неведомо
куда караванами странных судов. Там цветы пламенеют в небе, а звезды горят
под ногами, и там дыхание жизни - услада. Земля уходит в бесконечность, -
там нет ни солнечной системы, ни межзвездного пространства, как в нашей
вселенной, - и воздух возносится ввысь мимо солнца в самую дальнюю бездну
неба. И там все сплошь одна Красота. Вся красота наших пластических
искусств - только беспомощная передача того, что смутно улавливает глаз,
мельком заглянув в тот чудесный мир; а наши композиторы, самые
своеобразные из наших композиторов - это те, кто слышит, хоть и еле-еле,
прах мелодий, разносимый ветрами той страны. И всюду там расхаживают
ангелы и дивные дива из бронзы, мрамора и живого огня.
Это Страна Закона - ибо там у них, что ни возьми, все подчинено закону,
- но их законы все как-то странно отличны от наших. Их геометрия
отличается, потому что пространство у них имеет кривизну, так что всякая
плоскость у них представляет собою цилиндр; и закон тяготения у них не
согласуется с законом обратных квадратов, а основных цветов у них не три,
а двадцать четыре. Фантастические, по понятиям нашей науки, вещи там
зачастую - нечто само собой ясное, а вся наша земная наука показалась бы
там бредом сумасшедшего. Так, например, на растениях нет цветков - вместо
них бьют струи разноцветных огней. Вам это, конечно, покажется
бессмыслицей, потому что вы не понимаете. Да и то сказать, большую часть
того, что сообщил Ангел, Викарий не мог себе представить, ибо его личный
опыт, ограниченный нашим материальным миром, жестоко спорил с его разумом.
Это все было слишком странно и потому невообразимо.
Что столкнуло два эти мира-близнеца таким образом, что Ангел вдруг упал
в Сиддерфорд, ни Ангел, ни Викарий не могли бы сказать. Не ответит на сей
вопрос и автор настоящей повести. Автора занимают только связанные с этим
случаем факты, но объяснять их он не расположен, считая себя недостаточно
компетентным. Объяснения - это ошибка, в которую склонен впадать век
науки. Существенным фактом в данном случае явилось то, что в
Сиддермортон-парке 4 августа 1895 года в отблеске славы одного из чудесных
миров, где нет ни печали, ни горестей, и все еще верный ему, стоял Ангел,
светлый и прекрасный, и вел разговор с Викарием прихода Сиддермортон о
множественности миров. В том, что Ангел был ангелом, автор готов, если
надо, дать присягу - но и только.
- У меня появилось, - сказал Ангел, - какое-то крайне непривычное
ощущение - вот здесь. Оно у меня с восхода солнца. Я не помню, чтобы
раньше у меня вообще бывали здесь какие-либо ощущения.
- Не боль, надеюсь? - спросил Викарий.
- О нет! Оно совсем другое, чем боль, - что-то вроде ощущения пустоты.
- Может быть, разница в атмосферном давлении... - начал Викарий,
потирая подбородок.
... ... ...
Продолжение "Чудесное посещение" Вы можете прочитать здесь
Читать целиком |
Чудесное посещение