Романы - - Семь шагов к СатанеФантастика >> Зарубежная фантастика >> Меррит, Абрахам >> Романы Читать целиком Абрахам Меррит. Семь шагов к Сатане
Пер. с английского Д.Арсеньева
1
Часы пробили восемь, когда я вышел из дверей клуба Первооткрывателей
и остановился, глядя вниз вдоль Пятой авеню. Остановившись, я вновь со
всей силой испытал то неприятное ощущение слежки, которое удивляло и
тревожило меня последние две недели. Странный покалывающий холод где-то
под кожей с той стороны, откуда следят; какое-то необычное чувство
звенящего напряжения. Особая чувствительность, присущая людям, которые
большую часть жизни провели в пустыне или джунглях. Возврат к какому-то
примитивному шестому чувству: все дикари обладали им, пока не
познакомились с напитками белых людей.
Беда в том, что я не мог локализовать это ощущение. Оно накатывалось
на меня со всех сторон. Я осмотрел улицу. Три такси стояли у обочины рядом
с клубом. Они не заняты, а их водители оживленно разговаривают друг с
другом. Не видно никаких зевак. Два стремительных автомобильных потока
двигались вверх и вниз по авеню. Я изучил окна противоположного здания. Ни
следа наблюдателей.
И все же за мной внимательно следили. Я это знал.
Сознание это приходило ко мне за последние две недели в разных
местах. Время от времени я чувствовал присутствие невидимых наблюдателей в
музее, куда я пришел взглянуть на юнаньские нефриты: именно я дал
возможность старому богачу Рокбилту поместить их здесь, что заметно
усилило его репутацию филантропа; чувство это приходило ко мне в театре и
во время верховой прогулки по парку; в брокерской конторе, где я следил за
тем, как деньги, принесенные мне нефритами, превращаются в ничто в игре, о
которой я - приходится это признать - знал меньше чем ничего. Я чувствовал
слежку на улицах, но этого следовало ожидать. Но я чувствовал ее и в
клубе, а вот этого ожидать было нельзя, и это больше всего меня
беспокоило.
Да, я находился под непрерывным наблюдением. Но почему?
Сегодня вечером я решил это узнать.
От прикосновения к плечу я подпрыгнул и сунул руку под пальто, где у
меня висел пистолет. И тут же понял, как сильно загадка подействовала мне
на нервы. Повернувшись, я чуть глуповато улыбнулся огромному Ларсу
Торвальдсену, который всего несколько дней назад вернулся в Нью-Йорк после
двухлетнего пребывания в Антарктиде.
- Нервничаешь, Джим? - спросил он. - В чем дело? Заложил за галстук?
- Ничего подобного, Ларс, - ответил я. - Думаю, просто слишком много
города. Постоянный шум и движение. И слишком много людей, - добавил я с
искренностью, о которой он и не подозревал.
- Боже! - воскликнул он. - А по мне так это хорошо! Я этим объедаюсь
- после двух лет одиночества. Но, наверно, через месяц - два буду
испытывать то же самое. Я слышал, ты скоро снова в путь. Куда на этот раз?
Обратно в Китай?
Я покачал головой. Не хотелось говорить Ларсу, что направление, в
котором я двинусь, целиком определяется тем, что мне подвернется за время,
пока я потрачу шестьдесят пять долларов в бумажнике и семь
двадцатипятицентовиков и два десятицентовика в кармане.
- У тебя что, неприятности, Джим? - он более внимательно посмотрел на
меня. - Если есть, я был бы рад... помочь.
Я опять покачал головой. Все знали, что старый Рокбилт был
необыкновенно щедр из-за этих дьявольских нефритов. У меня своя гордость,
и хотя меня потрясло мгновенное исчезновение золотого запаса, который я
рассчитывал превратить в барьер перед любыми заботами на всю оставшуюся
жизнь, чтобы быть независимым от любых случайностей, я все же не собирался
рассказывать Ларсу о своей глупости. К тому же дела вовсе не так
безнадежны, и я не бездомный бродяга в Нью-Йорке. Что-нибудь подвернется.
- Подожди меня, - сказал он, когда кто-то окликнул его из клуба.
Но я не стал ждать. Еще меньше, чем о своей неудачной игре, хотелось
мне рассказывать ему о моих наблюдателях. Я пошел по улице.
Кто же следит за мной? И зачем? Кто-нибудь из Китая, идет за мной с
той самой древней гробницы, где я добыл сокровища? Ки-Ванг, конечно,
разбойник, хотя и получил хорошее образование в Корнуэлле, не стал бы
посылать за мной шпионов. Нашу - скажем так - сделку, хоть и необычную, он
считал завершившейся, несмотря на свой проигрыш. Каким бы бесчестным он ни
был в картах, это не тот человек, который нарушает свое слово. В этом я
уверен. К тому же он не стал бы так долго медлить перед ударом. Нет, это
не люди Ки-Ванга.
Был также этот липовый арест в Париже, который должен был устранить
меня на несколько часов; об этом свидетельствовало состояние комнаты и
багажа, когда я вернулся. Вернулся, несомненно, намного раньше, чем
предполагали воры, так как быстро раскрыл подлог; свое внезапное появление
я, несмотря на болезненный ножевой порез, вспоминал с удовольствием: у
одного из моих караульных была сломана шея, а у другого голова мало о чем
сможет думать в ближайшие несколько месяцев. Была и вторая попытка:
автомобиль, в котором я ехал на пароход, задержали между Парижем и Гавром.
Попытка могла бы быть успешной, если бы броши с нефритами не были
упакованы в багаж знакомого, который добирался к тому же пароходу на
обычном поезде; кстати, он считал, что везет старинную посуду; будто бы я
не доверяю ее другим сопровождающим.
Принадлежат ли наблюдатели к той же банде? Они должны знать, что
теперь нефриты не у меня, они в безопасности в музее. Я больше не
представляю интереса для этих разочарованных господ, если, конечно, они не
хотят отомстить. Но это никак не объясняет постоянное, вкрадчивое,
терпеливое наблюдение. И почему они не ударили раньше? У них была для
этого масса возможностей.
Что ж, кем бы ни были наблюдатели, я решил дать им возможность
добраться до меня. Я заплатил по всем счетам. Шестьдесят шесть долларов и
девяносто пять центов в кармане составляли все мое земное богатство, но
никаких долгов у меня не было. В какой бы неизвестный порт я ни
направлялся с обломанным рангоутом и опустошенными палубами, за мной не
оставалось невыполненных обещаний.
Да, я решил выманить врага, если это враг, из укрытия. Я даже выбрал
место, где это должно произойти.
Во всем Нью-Йорке самое одинокое место в восемь часов октябрьского
вечера, впрочем, как и любого другого, то, которое днем наиболее людно.
Нижняя часть Бродвея, лишившаяся дневных орд, его каньоноподобные стены
молчаливы, а пересекающие меньшие каньоны более пусты и тихи, чем их дикие
собратья. Именно туда я собрался идти.
Когда я сворачивал на Пятую авеню от клуба Открывателей, мимо прошел
человек, чья походка и осанка, фигура и одежда показались мне странно
знакомыми.
Я остановился, глядя, как он неторопливо поднимается по ступеням
клуба.
Затем, странно обеспокоенный, пошел дальше. Что-то необыкновенно
знакомое, пугающее знакомое было в этом человеке. Что это? Направляясь к
Бродвею, я продолжал ощущать присутствие наблюдателей.
Но только дойдя до городской ратуши, понял, что мне показалось таким
знакомым. Осознание это вызвало нечто вроде шока.
В походке и осанке, в фигуре и одежде - от легкого коричневого пальто
и мягкой серой шляпы до крепкой малаккской трости - этот человек был -
мной!
2
Я остановился. Естественней всего предположить, конечно, что сходство
случайно; случайность крайне редкая, но все же случайность. В Нью-Йорке не
менее пятидесяти человек, которых можно принять за меня - если не
приглядываться. Но шансы на то, чтобы похожий на меня человек в данный
момент был точно так же одет, почти равны нулю. Однако это возможно. Что
еще можно предположить? Зачем кому-то сознательно копировать меня?
Но, с другой стороны, зачем кому-то наблюдать за мной?
Я остановился в нерешительности: не сесть ли в такси и не вернуться
ли в клуб? Разум шептал мне, что видел я незнакомца лишь мгновение, что,
возможно, меня обманула игра света и тени, что сходство - лишь иллюзия.
Выругав свои натянутые нервы, я пошел дальше.
Миновав Кортленд-стрит, я стал встречать все меньше и меньше
пешеходов. Церковь Святой Троицы напоминала деревенскую часовню.
Молчаливые утесы зданий многочисленных контор окружили меня, я
почувствовал удушающее давление: здания как будто спали и во сне
раскачивались; их бесчисленные окна походили на ослепшие глаза. Но если
они и были слепы, то другие глаза, ни на мгновение не отрывавшиеся от
меня, вовсе не были слепы. Их взгляд становился более пристальным, более
напряженным.
И вот уже никого вокруг. Ни полицейского, ни даже вахтера. Я знал,
что вахтеры сидят внутри огромных каменных крепостей капитала. Я
задерживался на углах, давая наблюдателям возможность выйти, невидимому
стать видимым. И по-прежнему не видел никого. И по-прежнему чьи-то взгляды
не отрывались от меня.
С чувством некоторого разочарования я дошел до конца Бродвея и
взглянул на Баттери-парк. Он был безлюден. Я подошел к стене гавани и сел
на скамью. Паром, устремиившийся к Стейтен-Айленд, напоминал большого
золотистого водяного жука. Полная луна проливала поток дрожащего
серебряного огня на волны. Было очень тихо - так тихо, что я слышал
отдаленный звон колоколов Святой Троицы - прозвонили девять часов.
Я ничего не слышал, но неожиданно понял, что рядом со мной кто-то
сидит. Приятный голос попросил прикурить. В огне спички, поднесенном к
сигарете, я увидел смуглое аскетическое лицо, гладко выбритое, рот и глаза
добрые, причем глаза слегка водянистые, как от напряженной работы. Рука,
держащая спичку, длинная, стройная и хорошо ухоженная. Она производила
впечатление необычной силы - рука хирурга или скульптора. Несомненно,
профессионал, заключил я. Эту мысль подтверждали плащ-накидка и мягкая
темная шляпа. Широкие плечи под плащом соответствовали впечатлению
необычной физической силы.
- Прекрасная ночь, сэр, - он отшвырнул спичку. - Ночь приключений. А
за нами город, в котором возможны любые приключения.
Я посмотрел на него внимательнее. Странное замечание, особенно если
учесть, что я, несомненно, вышел сегодня в поисках приключений. Но что в
конце концов в этом странного? Может, во мне говорит преувеличенная
подозрительность? Он не мог знать, что привело меня в это молчаливое
место. Добрые глаза и лицо заставили немедленно отказаться от этой мысли.
Какой-нибудь ученый, может быть, благодарный парку за его тишину.
- Вон тот паром, - он указал на гавань, очевидно, не подозревая, что
я его изучаю. - Сокровище потенциальных приключений. В нем молчащие
Александры, безвестные Цезари и Наполеоны, незавершенные Язоны - и каждый
почти готов отвоевать золотое руно, - да, и несовершившиеся Елены и
Клеопатры, и не хватает мелочи, чтобы завершить их и отправить завоевывать
мир.
- Какое счастье для мира, что они не завершены, - рассмеялся я. -
Сколько времени прошло бы до того, как все эти Цезари, Наполеоны и прочие
вцепились бы друг другу в глотки и мир запылал в огне?
- Нисколько, - серьезно ответил он. - Нисколько, если бы они
находились под контролем воли и интеллекта большего, чем сумма их воль и
интеллектов. Мозг, более мощный, чем все они в совокупности, разум,
планирующий за них, воля, более сильная, чем их воли, способная заставить
их выполнить эти планы точно так, как их составил грандиозный мозг.
- В результате, сэр, - возразил я, - появятся не суперпираты,
суперпреступники и суперкуртизанки, о которых вы говорили, а суперрабы.
- Меньше рабы, чем любые другие в истории, - ответил он. - Персонажи,
которые я назвал в качестве типичных, всегда находились под контролем
провидения - или Бога, если вы предпочитаете этот термин. Воля и
интеллект, о которых я говорю, будут действовать эффективнее, они
размещены в человеческом черепе благодаря ошибке слепой судьбы или Бога,
который, разумеется, если он существует, должен наблюдать за множеством
миров и у него нет возможности слишком внимательно следить за каждым
индивидуумом, населяющим эти бесчисленные миры. Нет, мозг, о котором я
говорю, будет использовать таланты своих слуг наиболее полно и не тратить
их зря. Он будет достойно и справедливо награждать их, а когда накажет -
наказание будет справедливым. Он не будет рассеивать тысячи семян по воле
случая, так что лишь немногие найдут плодородную почву и прорастут. Он
будет отбирать немногих, подбирать им почву и следить, чтобы ничто не
мешало им расти.
- Такой мозг был бы больше судьбы или, если вы предпочитаете этот
термин, Бога, - сказал я. - Повторяю: это кажется мне сверхрабством. Как
хорошо для мира, что такой мозг не существует!
- Да, - он задумчиво затянулся, - но, видите ли, он существует.
- Неужели? - Я пытался сообразить, не шутит ли он. - И где же?
- Это вы скоро узнаете... мистер Киркхем, - холодно ответил он.
- Вы меня знаете! - на какое-то мгновение я подумал, что ослышался.
- Очень хорошо, - ответил он. - И тот мозг, в чьем существовании вы
сомневаетесь, знает о вас - все, что необходимо знать. Он призывает вас.
Идемте, Киркхем, пора!
Вот оно что! Итак, я встретил того, кого искал. Они - кем бы они ни
были - наконец выступили в открытую.
- Минутку, - я чувствовал, как при звуках этого высокомерного голоса,
который только что казался мне таким вежливым, во мне просыпается гнев. -
Кем или чем бы ни был пославший вас, ни он, ни вы не знаете меня так, как
думаете. Позвольте сказать вам, что я не иду никуда, если не знаю, куда
иду, и встречаюсь лишь с теми, с кем хочу. Скажите, куда вы хотите меня
отвести, к кому и зачем. Тогда я решу, ответить ли мне на то, что вы
назвали... гм... призывом.
Он спокойно слушал. И вдруг рука его взметнулась и перехватила мое
запястье. Я встречался со многими сильными людьми, но такого не встречал.
Трость выпала из моей парализованной руки.
- Вам уже сказано все, что необходимо, - холодно ответил он. - Вы
идете со мной - немедленно!
Он освободил мою руку, и я, дрожа от гнева, вскочил на ноги.
- Будьте вы прокляты! - воскликнул я. - Я иду, куда хочу и когда
хочу... - И наклонился, чтобы поднять трость. В то же мгновение он
обхватил меня руками. - Вы пойдете туда, куда хочет пославший меня, и
тогда, когда он этого хочет, - прошептал мой собеседник.
Я чувствовал, как его руки обшаривают меня. И не мог освободиться,
как будто был котенком. Он нашел маленький автоматический пистолет у меня
под левой рукой и вытащил его из кобуры. Так же быстро, как схватил, он
освободил меня и сделал шаг назад.
- Идем! - приказал он.
Я стоял, глядя на него и обдумывая ситуацию. Никто и никогда не имел
возможности усомниться в моей храбрости, но, на мой взгляд, храбрость не
имеет ничего общего с безрассудством. Храбрость означает холодное
взвешивание всех особенностей чрезвычайного происшествия, определения
того, сколько времени в вашем распоряжении, и затем действия в избранном
направлении с использованием всех резервов мозга, нервов и мышц. У меня не
было ни малейшего сомнения, что у загадочного посыльного поблизости
скрывается множество помощников. Если я брошусь на него, что мне это даст?
У меня только трость. А у него мой пистолет и, вероятно, собственное
оружие. Как бы я ни был силен, он показал мне, что моя сила ничто в
сравнении с его. Возможно, он даже рассчитывает на мое нападение, надеется
на него.
Разумеется, я могу позвать на помощь или убежать. Оба эти выхода
казались мне не только нелепыми, но и - учитывая возможных сообщников -
бесполезными.
Недалеко находятся станция подземки и оживленная улица. Там, в ярком
свете, я буду в сравнительной безопасности - если смогу туда добраться. Я
пошел через парк к Уайтхолл-стрит.
К моему удивлению, незнакомец не возразил, вообще ничего не сказал.
Он спокойно шел рядом со мной. Вскоре мы вышли из Баттери, невдалеке
виднелись огни станции Боулинг-Грин. Негодование и гнев мои рассеялись, их
место заняла заинтересованность. Абсурдно предполагать, что кого-нибудь в
Нью-Йорке можно заставить идти куда-то против его воли, когда рядом
множество людей и полиция. Немыслимо быть похищенным вблизи станции метро,
а если мы попадем в метро, то вообще невероятно. Почему же мой компаньон
так спокойно идет рядом, с каждым шагом приближаясь к месту, где моя
позиция становится неприступной?
Ведь несколько минут назад так легко было захватить меня. Или почему
нельзя было подойти ко мне в клубе? Существует множество возможностей
выманить меня оттуда.
Есть, по-видимому, только один ответ. Им нужна полная тайна. Схватка
в парке могла привлечь внимание полиции. Попытка в клубе могла привести к
появлению очевидцев происшествия. Насколько все эти рассуждения не
соответствовали действительности, мне скоро предстояло узнать.
Когда мы подошли к входу на станцию Боулинг-Грин, я увидел стоящего
полицейского. Без стыда признаюсь, его вид согрел мое сердце.
- Послушайте, - сказал я своему спутнику. - Вон полицейский. Суньте
пистолет мне в карман. Оставьте меня и идите своей дорогой. Если вы это
сделаете, я ничего не скажу. Если не сделаете, я попрошу полисмена
задержать вас. К вам применят закон Салливена, а может, и еще кое-что.
Уходите незаметно и, если хотите, свяжитесь со мной в клубе Открывателей.
Я все забуду, и мы поговорим. Но больше не пытайтесь действовать силой, не
то я выйду из себя.
Он улыбнулся мне, как ребенку, лицо и глаза снова - сама доброта. Но
не ушел. Наоборот, крепко взял меня за руку и повел прямо к полицейскому.
И когда мы уже были на расстоянии слышимости, заговорил громко:
- Ну, достаточно, Генри. Вы побегали немного. Я уверен, вы не хотите
доставлять этому занятому полисмену новые заботы. Давайте, Генри! Будьте
разумны!
Полицейский сделал шаг вперед, оглядывая нас с ног до головы. Я не
знал, смеяться мне или снова сердиться. Прежде чем я смог сказать слово,
человек в накидке протянул полицейскому свою карточку. Тот прочел ее, с
уважением коснулся своей фуражки и спросил:
- А в чем дело, доктор?
- Простите за беспокойство, - ответил мой удивительный компаньон. -
Но я попрошу вас немного помочь мне. Наш юный друг - один из моих
пациентов. Он летчик, военная травма. Повредил голову в крушении во
Франции и теперь считает себя Джеймсом Киркхемом, исследователем. На самом
деле его зовут Генри Уолтон.
Полицейский с сомнением взглянул на меня. Я улыбнулся, уверенный в
своей безопасности.
- Продолжайте, - сказал я. - Что еще я думаю?
- Вообще-то он не опасен, - незнакомец добродушно потрепал меня по
плечу, - но время от времени умудряется ускользнуть от нас. Да, безвреден,
но весьма изобретателен. Весь вечер убегал от нас. Я разослал своих людей
на поиски. И сам нашел его в парке. В таких случаях он считает, что ему
угрожает похищение. Будьте добры, выслушайте его и заверьте, что подобные
вещи невозможны в Нью-Йорке. Или, если и возможны, похитители не посвящают
в свои планы нью-йоркских полицейских, как я.
Я почти восхищался ловкостью его выдумки, юмористической, но
терпеливой и вполне профессиональной манерой рассказа. Считая себя в
безопасности, я мог позволить себе рассмеяться.
- Совершенно верно, - сказал я. - Но так уж случилось, что меня
действительно зовут Джеймс Киркхем. Я никогда не слышал ни о каком Генри
Уолтоне. И никогда до сегодняшнего вечера не встречал этого человека. У
меня есть все основания считать, что он пытается заставить меня идти туда,
куда я не собираюсь.
- Видите! - Мой компаньон многозначительно кивнул полицейскому,
который, не отвечая на мою улыбку, смотрел на меня с раздражающей
жалостью.
- Не волнуйтесь, - сказал он мне. - Как говорит добрый доктор,
похитители не обращаются к полицейским за помощью. Вас не могут похитить в
Нью-Йорке, во всяком случае не так. Идите с доктором и больше не
волнуйтесь.
Пора кончать эту абсурдную историю. Я сунул руку в карман, вытащил
бумажник и достал оттуда свою карточку. Добавив к ней одно-два письма, я
протянул их полисмену.
- Может быть, эти свидетельства заставят вас взглянуть по-другому, -
сказал я.
Он взял их, внимательно прочел и с жалостью вернул мне.
- Конечно, парень, - тон его был успокаивающим. - Никакой опасности
нет, говорю вам. Остановить вам такси, доктор?
Я с изумлением посмотрел на него, потом на карточку и конверты,
которые он вернул мне. И не веря себе, прочел на них одно и то же.
На карточке было имя "Генри Уолтон", и каждый конверт был адресован
тому же джентльмену, "находящемуся под присмотром доктора Майкла
Консардайна" по адресу, в котором я узнал район самых высокооплачиваемых
нью-йоркских специалистов. Да и бумажник, который я держал в руке, был не
тем, с каким я начал вечернюю прогулку не более часа назад.
Я расстегнул пальто и поискал этикетку портного, на которой должно
быть мое имя. Никакой этикетки не было.
Неожиданно чувство безопасности меня покинуло. Я начал понимать, что
в конце концов возможно заставить меня идти туда, куда я не хочу. Даже на
станции нью-йоркской подземки.
- Послушайте, - сказал я, и в голосе моем больше не было смеха, - вы
допускаете большую ошибку. Я встретил этого человека несколько минут назад
в Баттери-парке. Он настаивал, чтобы я шел с ним, а куда, не говорил, и
встретился с человеком, имя которого не назвал. Когда я отказался, он
силой обыскал меня, отобрал оружие. Во время этой борьбы, как мне теперь
ясно, он подменил мой бумажник другим, в котором карточка и письма с
именем Генри Уолтона вместо моего. Я требую, чтобы вы обыскали его и нашли
мой бумажник, далее требую - найдете вы или нет - отвести нас с ним в
отделение.
Полицейский с сомнением смотрел на меня. Моя искренность и очевидное
здравомыслие поразили его. Ни моя внешность, ни манеры не говорили о
расстроенном рассудке. С другой стороны, ласковое лицо, добрый взгляд,
бросающиеся в глаза воспитанность и профессионализм человека из Баттери
совсем не походили в глазах полицейского на качества похитителя.
- Я совершенно не против допроса в отделении, даже не против обыска
там, - сказал человек в плаще-накидке. - Но предупреждаю вас, что
возбуждение пагубно скажется на состоянии моего пациента. Впрочем...
вызывайте такси...
- НЕ такси, - сказал я твердо. - Мы поедем в полицейской машине, в
сопровождении полицейских.
- Минутку, - лицо полицейского прояснилось. - Вон идет сержант. Он
решит, что делать. - Подошел сержант.
- В чем дело, Муни? - спросил он, оглядывая нас. Муни кратко
обрисовал ситуацию. Сержант еще раз, более внимательно осмотрел нас. Я
улыбнулся ему весело.
- Все, что я хочу, - сказал я, - чтобы нас отвели в отделение. В
патрульной машине. Никакого такси, доктор... как вас там? О, да, доктор
Консардайн. Патрульная машина, в ней несколько полицейских и доктор
Консардайн рядом со мной - вот все, чего я хочу.
- Хорошо, сержант, - терпеливо сказал доктор Консардайн. - Я согласен
идти. Но, как я уже предупредил полицейского Муни, это означает задержку и
возбуждение, и вы должны будете нести ответственность за их воздействие на
моего пациента; в конце концов его здоровье - моя главная забота. Я
сказал, что он не опасен, но сегодня я отобрал у него - вот это.
И он протянул сержанту автоматический пистолет.
- Под его левой рукой вы найдете кобуру, - сказал Консардайн. -
Откровенно говоря, я считаю, что его нужно как можно быстрее доставить ко
мне в больницу.
Сержант подошел ко мне и, отведя пальто, пощупал под левой рукой. По
его лицу, когда он нащупал кобуру, я понял, что этот раунд выиграл
Консардайн.
- У меня есть разрешение на оружие, - резко сказал я.
- Где оно? - спросил он.
- В бумажнике, который этот человек отобрал вместе с пистолетом, -
ответил я. - Если вы его обыщете, найдете.
- О, бедный мальчик! Бедный мальчик! - пробормотал Консардайн. И
таким искренним было его огорчение, что я сам чуть не почувствовал жалость
к себе. Он снова заговорил с сержантом.
- Возможно, мы решим вопрос без риска поездки в отделение. Как вам
уже сказал Муни, расстройство сознания моего пациента заключается в том,
что он считает себя неким Джеймсом Киркхемом, живущим в клубе
Первооткрывателей. Может быть, подлинный мистер Киркхем в данный момент
как раз там. Позвоните в клуб Первооткрывателей и попросите его. Если
мистер Киркхем там, я думаю, это закончит дело. Если нет, поедем в
отделение.
Сержант посмотрел на меня, а я, пораженный, на Консардайна. - Если вы
сможете поговорить с Джеймсом Киркхемом в клубе Первооткрывателей, -
сказал я наконец, - то я Генри Уолтон.
Мы подошли к телефонной будке. Я дал сержанту номер клуба.
- Спросите Роберта, - добавил я. - Он сегодня портье.
За несколько минут до ухода я говорил с Робертом. Он и сейчас должен
дежурить.
- Это Роберт? Портье? - спросил сержант, когда сняли трубку. - Мистер
Киркхем в клубе? Говорит сержант полиции Доуни.
Последовала пауза. Сержант взглянул на меня.
- Послали за Киркхемом... - пробормотал он, потом в трубку: - ...Кто
это? Вы мистер Киркхем? Минутку, пожалуйста... дайте мне снова портье.
Роберт? Я говорил с Киркхемом? Исследователем Киркхемом? Вы уверены?
Хорошо, хорошо! Не горячитесь. Я понимаю, что вы его знаете. Дайте мне его
снова. Алло, мистер Киркхем? Нет, все в порядке. Просто... чокнутый. Тут
один думает, что он - это вы...
Я выхватил трубку у него из руки, прижал к уху и услышал голос:
- Не в первый раз, бедняга...
Голос был мой собственный!
3
Трубку у меня отобрали, впрочем достаточно мягко. Сержант снова
слушал. Муни держал меня за руку, человек в плаще-накидке - за другую. Я
слышал, как сержант говорит:
- Да, Уолтон, Генри Уолтон, так его зовут. Простите за беспокойство,
мистер Киркхем. До свиданья.
Он повесил трубку и сочувственно посмотрел на меня.
- Какая жалость! - сказал он. - Вызвать скорую, доктор?
- Нет, спасибо, - ответил Консардайн. - Это особый случай. Мания
похищения очень сильна. Он будет спокойнее в окружении людей. Мы поедем
подземкой. Даже если его нормальная сущность бездействует, подсознание
подскажет ему, что невозможно похищение в самой середине толпы в метро.
Ну, Генри, - он похлопал меня по руке, - согласитесь с этим. Вы ведь
начинаете осознавать реальность, не так ли?
Я вышел из оцепенения. Человек, прошедший мимо меня на Пятой авеню.
Человек, который так странно напоминал меня! Как глупо, что я не подумал
об этом раньше.
- Подождите! - отчаянно воскликнул я. - В клубе самозванец. Он очень
похож на меня. Я его видел...
- Ну, ну, парень, - сержант положил руку мне на плечо. - Ты ведь дал
слово. И сдержишь его, я уверен. Спокойно иди с доктором.
Впервые я почувствовал безнадежность. Сеть, захватившая меня,
сплетена с адской изобретательностью. Очевидно, ни одна возможность не
была упущена. Я ощутил беспощадное давление. Если кто-то так заинтересован
в моем... устранении, уничтожить меня будет легко. Если этот двойник может
обмануть портье, знающего меня многие годы, если он без боязни
разоблачения общается с моими друзьями в клубе - если он способен на все
это, чего же он не сделает в моем обличье и моим именем? Кровь моя
заледенела. Что это за заговор? Я должен быть устранен, чтобы двойник
занял мое место в моем мире на время и совершил злодейство, которое
навсегда очернит мою память? Ситуация больше не казалась забавной. Можно
было ожидать самого дурного.
Но следующий этап моего подневольного путешествия - подземка. Как
сказал Консардайн, ни один человек в здравом рассудке не поверит, что
здесь возможно похищение. Тут легче сбежать, найти в толпе человека,
который выслушает меня, создать при необходимости такие условия, чтобы мой
похититель не смог удержать меня, перехитрить его каким-нибудь образом.
Во всяком случае ничего не остается, как только идти с ним.
Дальнейшие обращения к полицейским бессмысленны.
- Идемте... доктор, - спокойно сказал я. Мы спустились в подземку, он
продолжал держать меня за руку.
Мы миновали вход на станцию. Поезд уже ждал. Я зашел в последний
вагон, Консардайн - следом за мной. Вагон был пуст. Я пошел дальше. Во
втором - один или два неприметных пассажира. Но зайдя в третий вагон, я
увидел в его противоположном конце с полдюжины морских пехотинцев во главе
с лейтенантом. Пульс мой убыстрился. Вот возможность, которую я ищу. Я
пошел прямо к ним.
Заходя в вагон, я краем глаза заметил пару, сидящую в углу у двери.
Устремившись к морякам, я не обратил на нее внимания.
Но не сделал я и пяти шагов, как услышал вскрик:
- Гарри! О, доктор Консардайн! Вы нашли его!
Я невольно остановился и обернулся. Ко мне бежала девушка. Обняв меня
руками за шею, она снова воскликнула:
- Гарри! Гарри, дорогой! Слава Богу, он нашел тебя!
... ... ... Продолжение "Семь шагов к Сатане" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |