Коуни, Майкл - Коуни - Здравствуй, лето... и прощай Читать целиком Майкл Коуни. Здравствуй, лето... и прощай
---------------------------------------------------------------
Перевод: Кирилл Плешков (kir@pleshkov.spb.su)
"Если" N2 - 1995.
OCR & spellcheck: Андрей Подрубаев
---------------------------------------------------------------
Глава 1.
Я часто вспоминаю тот день в Алике, когда мы с отцом и матерью
торопливо носились туда-сюда, складывая в кучу на крыльце наши вещи,
готовясь к отпуску в Паллахакси. Хотя я был тогда еще мальчишкой, но уже
достаточно хорошо знал взрослых, чтобы по возможности держаться в стороне
во время этого ежегодного события, которое почему-то всегда вызывало
состояние, близкое к панике. Мать бегала вокруг с отсутствующим взглядом,
постоянно спрашивая о местонахождении жизненно необходимых предметов и
затем отвечая на свои же собственные вопросы. Отец, высокий и
величественный, спускался и поднимался по ступеням, ведущим в подвал, с
канистрами для предмета его гордости -- самоходного мотокара. Каждый раз,
когда родители бросали взгляд на меня, в их глазах не было любви.
Так что я старался не попадаться им на глаза, тем не менее следя за
тем, чтобы не были забыты мои собственные вещи. Я уже сунул в кучу свой
слингбольный мяч, кругляшечную доску, модель грум-глиссера и рыболовную
сетку. Во время тайного визита к мотокару я спрятал за задним сиденьем
клетку с ручными бегунчиками. В это мгновение из дома появился отец с еще
одной канистрой в руке. Он хмуро взглянул на меня.
-- Если хочешь принести хоть какую-то пользу, можешь заправить бак. --
Он поставил канистру рядом с машиной и протянул мне медную воронку. -- Не
пролей. В наши дни это большая ценность.
Он имел в виду дефицит, возникший вследствие войны. Мне казалось, что
вряд ли он когда-либо имел в виду что-либо другое. Когда он вернулся
обратно в дом, я отвинтил пробку, вдыхая пьянящий запах спирта. Эта
жидкость всегда привлекала меня; моему мальчишескому разуму казалось
невероятным, что жидкость, особенно жидкость, очень напоминающая воду,
способна гореть. Как-то раз, по предложению приятеля, я попытался ее пить.
Спирт, говорил приятель, основа пива, вина и всех прочих возбуждающих,
запрещенных напитков, которые подавали в забегаловках.
И вот однажды ночью я пробрался в подвал, крепко держась за теплый
камень, чтобы отогнать страх, открыл канистру и отхлебнул из нее. Судя по
тому, как спирт обжег мой рот и горло, я вовсе не удивился тому, что он
может приводить в действие паровой двигатель. Но я не мог поверить тому,
что люди пьют это для удовольствия. Шатаясь и испытывая тошноту, я какое-
то время стоял и стонал, прислонившись к стене, чувствуя, как вдоль
позвоночника стекает холодный пот. Была зима, и холодная планета Ракс
наблюдала за мной, словно дьявольский глаз; ледяные зимние ночи в Алике
навевали ужас.
Но я всегда связывал Паллахакси с летом и теплом, и именно туда мы
сегодня отправлялись. Я вставил носик воронки в горловину мотокара,
наклонил канистру, и спирт с бульканьем потек в бак. Через дорогу за мной
наблюдали три маленькие девочки. Они разинули грязные рты от восхищения и
зависти при виде великолепной машины. Я поставил пустую канистру на землю
и поднял другую. Одна из девчонок швырнула камень, который ударился о
полированную поверхность, затем все три с воплями кинулись по дороге
прочь.
За домами через дорогу виднелись высокие шпили зданий Парламента, где
Регент возглавлял Палату Депутатов и где в маленьком темном кабинете
работал мой отец в должности секретаря министра общественных дел. Мой отец
-- парл, а мотокар, во всем своем блеске, служил веским доказательством
социальной значимости отца. Досада детишек была понятна, но чем же
виновата машина?
Я повернулся и взглянул на наш дом. Это было большое сооружение из
местного желтого камня. В окне промелькнуло встревоженное лицо матери.
Mесколько разумных цветов охотились в саду за неуловимыми насекомыми, и,
помню, меня тогда удивило, что сад выглядел в том году столь неухоженным.
Повсюду росли сорняки -- расползлись, словно раковая опухоль, удушая
последние синеподы изумрудными гарротами. Их неумолимое наступление
внушало необъяснимый страх, и я внезапно содрогнулся, представив себе, что
к тому времени, когда мы вернемся из отпуска, они завладеют домом и,
пробравшись ночью сквозь обшивку стен, задушат нас во сне.
-- Дроув!
Надо мной возвышался отец, протягивая мне еще одну канистру. Я виновато
поднял глаза, и он со странным выражением пожал плечами.
-- Ладно, Дроув. -- Он тоже разглядывал дом. -- Я сам закончу. Иди
собери свои вещи.
Быстрым взглядом я окинул свою комнату. В Паллахакси мне понадобится
совсем немного вещей: там нас ожидает другой мир и другие занятия. В
соседней комнате слышались быстрые шаги матери.
На подоконнике стояла стеклянная банка с моим ледяным гоблином. Я чуть
не забыл о ней. Я внимательно рассмотрел ее, и мне показалось, что я вижу
тонкую пленку кристаллов на поверхности густой жидкости. Я огляделся
вокруг, нашел палочку и осторожно дотронулся до ледяного гоблина. Ничего
не произошло.
Прошлой зимой, когда далекое солнце едва было заметно на небе и Ракс
казался ночью жуткой холодной глыбой, среди соседских ребят возникло
повальное увлечение ледяными гоблинами. Никто не мог в точности сказать, с
чего началось это увлечение, но вдруг оказалось, что у всех есть
стеклянные банки, наполненные насыщенными растворами, в которых с каждым
днем росли удивительные кристаллы, пришедшие с болотистых прибрежных
равнин, где жили ледяные дьяволы.
-- Надеюсь, ты не собираешься брать эту гадость с собой! -- воскликнула
мать, когда я вышел из комнаты с гоблином в руках.
-- Не могу же я его оставить, правда? Он почти готов. -- Чувствуя страх
в ее голосе, я развил свою мысль. -- Я начал делать его тогда же, когда и
Джоэло с нашей улицы. Гоблин Джоэло ожил два дня назад и чуть не откусил
ему палец. Смотри! -- Я покачал банкой у нее под носом, и она отшатнулась.
-- Убери эту мерзлую дрянь! -- крикнула она. Я с удивлением уставился
на нее, так как до сих пор не слышал, чтобы мать ругалась. Я услышал шаги
отца и, быстро поставив гоблина на стол, отвернулся и начал возиться в
углу с кучей одежды.
-- Что случилось? Это ты кричала, Файетт?
-- О... О, все в порядке. Дроув меня немного напугал, вот и все. В
самом деле, ничего страшного, Берт.
Я почувствовал руку отца на плече и с некоторым колебанием повернулся к
нему лицом. Он холодно посмотрел мне в глаза.
-- Давай говорить прямо, Дроув. Хочешь поехать в Паллахакси -- тогда
веди себя как следует. У меня хватает забот и без твоих глупостей. Иди и
отнеси вещи в машину.
* * *
Мне всегда казалось несправедливым, что отец может силой заставить меня
подчиниться его воле. Когда человек становится взрослым, полностью
формируется его интеллект, и с этого момента он начинает катиться вниз под
гору. Вот так же и с моим отцом, с обидой думал я, загружая мотокар.
Напыщенный старый дурень, сознавая свою неспособность победить меня
интеллектуально, вынужден прибегать к угрозам. В некотором смысле я вышел
победителем из этого небольшого поединка.
Проблема была в том, что отец этого не сознавал. Он бегал из комнат на
крыльцо и обратно, не обращая на меня внимания, в то время как я пытался
поспевать за ним -- безуспешно, поскольку груда ящиков продолжала расти. Я
доставил себе небольшое удовольствие, швырнув его вещи в багажник, в то
время как свой собственный багаж аккуратно разместил на свободном сиденье.
Я обнаружил, что размышляю о том, почему мне нравится время от времени
пугать мать, и решил, что меня подсознательно возмущает ее глупость. Она
жила во власти предрассудков, считая их неопровержимыми аргументами в
любом споре.
Мы все страшно боялись холода -- подобный страх вполне естественен, и,
несомненно, возник как средство, предупреждающее нас о том, чем грозят нам
ночь, зима и стужа. Но ужас перед холодом, который испытывала мать, был
куда сильнее: совершенно неоправданный и, вполне возможно, наследственный.
Все дело в том, что ее сестра попала в сумасшедший дом. В этом нет
ничего особенного, и такое случается со многими, но мать сумела облечь эту
историю в форму высокой драмы.
Мне всегда казалось, что тетя Зу как-то влияла на моего отца; во всяком
случае, она уговорила его одолжить ей мотокар -- она хотела показать меня
каким-то дальним родственникам. Была зима.
Мы были на полпути домой, в совершенно безлюдной местности, когда
кончилось топливо и мотокар, зашипев, остановился.
-- О Господи, -- тихо сказала тетя Зу. -- Нам придется идти пешком,
Дроув. Надеюсь, твоим маленьким ножкам хватит сил. -- Я в точности
запомнил ее слова.
И мы пошли пешком. Я знал, что нам никогда не удастся добраться домой
до темноты, что вместе с темнотой придет холод, а мы были слишком легко
одеты.
-- О Господи, -- сказала тетя Зу несколько позже, когда солнце
скрылось, и на горизонте появился зловещий диск Ракса. -- Мне холодно.
Мы прошли мимо группы кормившихся лоринов, которые сидели среди ветвей
и что-то шумно жевали, и я подумал, что, если мне действительно станет
холодно -- страшно холодно, -- я смогу прижаться к одному из них,
зарывшись в теплую длинную шерсть. Лорины -- безобидные, мирные создания,
и в Алике их главным образом используют в качестве компаньонов для локсов.
В холодные дни локсы могут впасть в оцепенение и частичный паралич от
страха, и присутствие лоринов действует на них успокаивающе. Некоторые
говорят, что это разновидность телепатии. В тот вечер я жадно смотрел на
лоринов, завидуя их шелковистой шерсти и ленивому добродушному нраву.
Ракс поднялся над деревьями, отражая холодный свет.
-- Если бы у меня была меховая шуба... -- пробормотала тетя Зу.
-- Мы могли бы прижаться к лоринам, -- нервно предложил я.
-- С чего ты взял, что я позволю себе приблизиться к подобному
животному? -- огрызнулась тетя Зу, раздражение которой усиливал страх. --
Ты что, думаешь, я не лучше локса?
-- Извините.
-- Почему ты идешь так быстро? Тебе, должно быть, тепло в твоей куртке.
У меня такая легкая одежда.
Вероятно, я был столь же испуган, как и она; мы были далеко от дома, и,
несмотря на куртку, холод начинал кусать меня своими острыми клыками. Я
сунул руки в карманы и молча зашагал быстрее. И все же подсознательно я
постоянно думал о лоринах: если все остальное -- включая тетю Зу -- не
поможет, животные обо мне позаботятся.
Они всегда так поступали...
-- Дай мне свой шарф закутать руки, Дроув. У меня нет карманов.
Я остановился, разматывая с шеи шерстяной шарф, и протянул ей, все так
же не говоря ни слова. Я не хотел, чтобы ее страх передался мне. Когда мы
поднялись на холм, я увидел далекие огни -- слишком далекие. Зимний ветер
хлестал по моим ногам, и кровь, казалось, превращалась в лед по пути к
сердцу. Я слышал бормотание тети Зу.
-- Фу... Фу... -- молилась она солнечному богу. -- Фу, мне холодно.
Согрей меня, согрей меня... Помоги мне.
По бокам дороги тянулись низкие живые изгороди, состоявшие из колючих
неразумных растений. Зная о наших страхах, каким-то странным образом
ощущая их, у дальней стороны дороги стояли лорины, лохматые головы которых
выделялись бледными пятнами в свете Ракса; они с доброжелательным
любопытством разглядывали нас, ожидая, когда холод окончательно лишит наши
трясущиеся тела способности двигаться.
-- Мне нужна твоя куртка, Дроув. Я старше тебя, и я не могу столь
хорошо переносить холод. Ее пальцы впились в меня, словно когти.
-- Пустите! -- я вырывался, но она была больше и сильнее меня. Она
оказалась у меня за спиной, срывая с меня куртку, и я ощущал ее отчаяние и
ужас.
Я бросился бежать, но слышал топот ее ног позади. Внезапно я ударился о
ледяную поверхность дороги, а тетя Зу упала на меня, срывая куртку и
издавая неразборчивые жуткие вопли. От страха я погрузился в полусонное
состояние и вскоре едва слышал ее удаляющиеся шаги. Лежа, я почувствовал,
как меня поднимают лорины, и, словно в тумане, осознал, что мне тепло.
Потом они куда-то несли меня, обнимали, успокаивали своим бормотанием.
Когда я заснул, образ тети Зу, со стоном бредущей по залитой светом
Ракса дороге, изгладился из моего сознания.
* * *
На следующий день лорины принесли меня домой, оставив у порога, под
теплыми лучами солнца Фу, после чего удалились по своим делам. Когда я
пришел в себя, то увидел нескольких из них: один стоял возле локса,
понукая животное, запряженное в тележку с навозом; другой сидел на
корточках в поле, удобряя посевы. Третий раскачивался на ветвях ближайшего
дерева обо, грызя зимние орехи. Я открыл дверь и вошел в дом. Мать полдня
отмывала меня; она сказала, что от меня воняет. Лишь намного позже я
узнал, что тетя Зу попала в сумасшедший дом.
Вернемся к дню нашего отъезда из Алики. Весь наш багаж был должным
образом погружен в мотокар, от которого теперь интригующе пахло спиртом.
Машиной пользуются редко; большую часть времени она стоит возле дома,
молчаливо обозначая должность моего отца с помощью флага Эрто,
изображенного на борту.
Я проскользнул обратно в дом, намереваясь сказать "до свидания" своей
комнате, но меня остановила мать. Она намазывала хлеб ореховым маслом; на
столе стоял кувшин сока кочи.
-- Дроув, я бы хотела, чтобы ты что-нибудь поел, прежде чем мы поедем.
Последнее время ты стал плохо есть.
-- Послушай, мама, -- терпеливо сказал я. -- Я не голоден. Впрочем, у
нас дома никогда не бывает того, что мне нравится.
Она восприняла это как критику ее кулинарных способностей.
-- Как я могу накормить вас на деньги, которые приносит отец, со всем
этим нормированным распределением? Ты понятия не имеешь, что это значит. В
магазинах ничего нет -- вообще ничего. Может быть, тебе стоило бы как-
нибудь самому сходить за покупками, молодой человек, вместо того чтобы все
каникулы болтаться по дому. Тогда бы ты знал, что это такое.
-- Я только сказал, что не голоден, мама.
-- Еда -- топливо для тела, Дроув. -- В дверях стоял отец. -- Так же,
как спирт -- топливо для мотокара. Без топлива в виде еды твое тело не
сможет двигаться. Ты станешь холодным и умрешь. Благодаря моей должности в
правительстве мы можем получать еду, без которой другим, кому повезло
меньше, приходится обходиться. Ты должен понимать, какое это счастье для
нас.
Я медленно закипал, пока мы ели жареную рыбу и сушеные фрукты.
Мать бросила на меня взгляд, который можно было бы даже назвать хитрым,
и обратилась к отцу:
-- Интересно, мы увидим этим летом ту девочку -- как ее зовут, Берт?
-- Дочь директора консервного завода, Конча? -- рассеянно ответил отец.
-- Златовласка, или что-то в этом роде. Прекрасная девушка. Прекрасная.
-- Нет, нет, Берт. Маленькая девочка -- они с Дроувом были такими
друзьями. К сожалению, ее отец -- хозяин гостиницы.
-- Вот как? Тогда я не знаю.
Я что-то пробормотал, быстро вышел из-за стола и взбежал по лестнице в
свою комнату.
Девочка была не маленькая -- она была чуть ниже меня ростом и одного со
мной возраста, а имя ее -- которое я никогда не забуду, пока жив, -- было
Паллахакси-Кареглазка.
С тех пор не было ни дня, чтобы ее лицо не всплывало в моей памяти;
миловидные ямочки на щеках, когда она улыбалась, -- что бывало часто;
искренняя грусть в ее больших карих глазах, -- что было лишь один раз,
когда мы прощались.
Последнее, что я забрал из комнаты,-- маленький зеленый браслет.
Кареглазка однажды уронила его, а я подобрал, но не вернул. Он должен был
послужить поводом для новой встречи. Я сунул браслет в карман и спустился
вниз, к родителям, которые уже готовы были ехать.
Проходя через кухню, я заметил стеклянную банку. Я взял ее, внимательно
рассмотрел и понюхал.
Мать выкинула моего ледяного гоблина.
Глава 2.
Последние приготовления проходили в молчании. Отец торжественно зажег
горелки, в то время как я, все еще переживая из-за моего предательски
уничтоженного ледяного гоблина, наблюдал за происходящим с безопасного
расстояния. Послышался обычный приглушенный хлопок, когда пары спирта
воспламенились, и вскоре пар пошел по трубам и цилиндрам, и шипящий звук
из котла возвестил о том, что мотокар готов к поездке. Мы забрались
внутрь; отец и мать рядом на переднем сиденье, а я сзади, рядом с котлом.
Мы проехали мимо последнего общественного калорифера, небольшого
сооружения из вертикальных труб, над которым клубилось легкое облачко
пара, и оказались на открытой местности. Отец и мать о чем-то беседовали,
но я на своем заднем сиденье не слышал слов; прямо позади меня шипели и
стучали клапаны.
Перед нами простирались холмы, словно медленные волны моря, когда грум
достигает наивысшей точки. Тут и там виднелись возделанные поля
корнеплодов, но большей частью вокруг была открытая равнина, где мирно
паслись локсы под незаходящим солнцем раннего лета. Все вокруг было свежим
и зеленым после долгой зимы, ручьи и реки все еще несли свои воды; позже
они высохнут от жары. Невдалеке группа из четырех локсов тащила тяжелый
плуг; между ними шагали два лорина, время от времени похлопывая их по
гладким бокам и, несомненно, мысленно их ободряя. Наверху плуга на
непрочном возвышении сидел фермер, издавая бессмысленные крики. Как и
большинство людей, жизнь которых прошла под солнцем Фу, он был мутантом, и
у него была одна лишняя рука с правой стороны. В этой руке он держал кнут,
которым постоянно размахивал.
После нескольких дней пути по почти безлюдной пустыне мы наткнулись на
застрявший на обочине грузовик. Рядом с разбитой машиной сидели двое. Как
обычно, из пустыни появились несколько лоринов и сели рядом, дружелюбно
подражая людям.
Отец что-то сказал матери; я не сомневался в том, что он намеревался
ехать дальше, но в последний момент затормозил и остановился в нескольких
шагах от грузовика. От машины невыносимо несло рыбой.
-- Я могу подвезти вас до почты в Бекстоне, -- крикнул отец, когда двое
поспешили к нам. -- Оттуда вы сможете сообщить о том, что случилось. Вам
придется ехать на багажнике, внутри места нет.
Они что-то благодарно пробормотали, устроились позади меня, и мы
поехали дальше.
-- Привет, сынок, -- крикнул один из них сквозь лабиринт сверкающих
трубок. Перебравшись через бортик, он уселся рядом, заставив меня
придвинуться ближе к котлу.
Он сунул свою руку мне под нос, и я заметил, что на каждой руке у него
всего по два пальца -- гигантские клешни, начинавшиеся от запястья. Я
пожал этот странный предмет, больше из интереса, чем из вежливости.
Его компаньон с риском для жизни просунул свою узкую голову между
движущимися частями механизма. Я подумал, что лишь человек с очень длинной
шеей мог проявить подобные чудеса ловкости.
Путешествие продолжалось, и компания странных попутчиков хоть как-то
развлекла меня. Мужчина рядом со мной представился как Паллахакси-Гроуп, а
его товарищ -- Джуба-Лофти, и время в их обществе пролетело незаметно,
пока впереди не появились дома и мечущиеся в небе птицы не возвестили о
том, что мы прибыли в Бекстон-Пост.
Попутчики снова пожали нам руки, поблагодарили отца за то, что подвез,
и направились в сторону почты, небольшого домика, белого от помета
почтовых голубей.
* * *
Незаходящее солнце постепенно клонилось к закату, когда мы спустились с
холмов и поехали по прибрежной равнине. Изменилось и настроение людей;
здесь мы видели больше улыбающихся лиц, больше признаков искреннего
дружелюбия, когда останавливались, чтобы пополнить запасы пищи и воды.
Время от времени дорогу пересекали реки, и мы при каждой возможности
заправляли мотокар водой; даже в этих мирных краях было заметно, что
взгляд людей задерживается на канистрах со спиртом дольше, чем следовало
бы. У нас оставалось лишь несколько канистр; как раз достаточно, сказал
отец, явно гордясь точностью своих расчетов, чтобы доехать до Паллахакси.
В конце концов мы достигли побережья и рыбацких деревень, и краешек
солнца появлялся на горизонте на более длительное время, пока мы ехали по
дорогам вдоль скал и смотрели на океан, словно смешанный с кровью. Глядя
на волны, разбивавшиеся розовыми брызгами о камни, слыша их гудение и шум,
трудно было представить себе перемены, которые произойдут в конце лета, с
приходом грума. Океан существует вне времени, но даже океан подчиняется
смене времен года.
Позже дорога вновь свернула в глубь суши, следуя вдоль русла широкой
реки, по которому плыли глубоко осаженные лодки, тянувшие за собой сети.
Наконец мы проехали мимо хорошо знакомого ориентира -- древнего
каменного укрепления на склоне холма; вскоре мы уже двигались по узкой
улице, а впереди лежала знакомая гавань, казавшаяся живой от лодок и
морских птиц, висевших сетей, плавающего мусора, занятых работой мужчин и
запаха рыбы и соли. Мы приехали в Паллахакси.
Глава 3.
Паллахакси расположен вокруг каменистой бухты, и дома, построенные в
основном из местного камня, уступами поднимались от гавани вверх по
скалам, за исключением стороны, обращенной к берегу, где бухта переходит в
долину. С течением времени небольшая рыбацкая деревушка выросла до города
средних размеров, раскинувшегося на склоне горы и по краям прибрежной
низины. Около десяти лет назад был построен консервный завод, что привело
к дальнейшему росту населения. Прежде гавань была достаточно велика, чтобы
удовлетворить местные потребности, но с ростом судоходства в западной
части гавани был сооружен длинный волнолом, отгородивший водное
пространство. Рыболовные суда могли теперь разгружаться непосредственно у
причала на волноломе; небольшие паровые вагонетки увозили рыбу по узким
улочкам на консервный завод. В гавани находился и рынок, где рыбаки-
частники продавали свой улов.
Первое, что заинтересовало меня по приезде в Паллахакси, -- новый
консервный завод, о котором я слышал от отца. Он располагался дальше в
городе, за мысом, известным под названием Палец. Судя по всему, старый
консервный завод был уже не в состоянии расширяться дальше; более того,
как сказал отец, его оборудование устарело.
Я ощущал напряжение, возникшее между мной и отцом. Внезапно я
возненавидел новый завод. Я давно знал старый завод, знал в лицо многих
работавших там людей, наблюдал за разгрузкой рыбацких лодок, восхищался
сложной системой рельсов и механизмов. Завод был моим старым другом.
Теперь отец говорил, что он устарел и должен быть снесен, чтобы освободить
место для домов. Как он сказал, завод был бельмом на глазу. Для разгрузки
улова на новом заводе судам даже не потребуется заходить в гавань, они
смогут разгружаться в заливе ближе к северу, за Пальцем. Вдобавок ко
всему, новый завод был собственностью правительства, и отец исполнял там
роль консультанта; так сказать, работа во время отпуска.
Через два дня после нашего приезда я прогулялся по окрестным скалам,
посмотрел на новые дома с вершины каменного утеса, затем вернулся в наш
летний коттедж в южной части города. Я начинал ощущать первые признаки
скуки. В коттедже было пусто; отец занимался новым заводом, а мать ушла в
город за покупками. Я сел на крыльцо, глядя вдаль на широкий простор
залива Паллахакси; внизу справа на конце волнореза виднелся маяк. Прямо на
западе, за самым горизонтом, лежала Аста, с которой мы воевали. Думаю, эта
близость врага придавала некоторую пикантность жизни в Паллахакси.
Коттедж был довольно примитивным деревянным строением, расположенным на
поднимавшейся вверх лужайке, недалеко от вершины скалы. Поблизости стояли
и другие коттеджи, разных форм и размеров; среди них паслись локсы,
почесываясь боками о доски. На крыльце соседнего коттеджа сидел лорин,
нахально передразнивая меня. Я уже собирался прогнать его, когда на
дальнем конце поля заметил какого-то человека. Он не отрывал от меня
взгляда и явно направлялся сюда. Прятаться в коттедж было слишком поздно.
-- Привет, парень! -- издали крикнул он.
Не глядя в его сторону, я оставался сидеть, ковыряя грязь большим
пальцем ноги и искренне желая, чтобы он убрался. Один взгляд на него
сказал мне достаточно. Среднего роста, коренастый, с веселыми чертами лица
и живой походкой, он явно относился к тому типу людей, кто -- как заметила
бы моя мать -- "прекрасно умеет обращаться с детьми".
-- Что-то у тебя грустный вид в такой чудесный день. -- Он стоял передо
мной, и, еще не взглянув на него, я уже знал, что он улыбается.
--Угу.
-- Насколько я понимаю, ты -- Алика-Дроув. Рад с тобой познакомиться,
парень. Я друг твоего отца; позволь мне представиться. -- Его дружелюбная
улыбка гипнотизировала, заставив меня встать и ощутить его рукопожатие. --
Меня зовут Хорлокс-Местлер.
Его занесло далеко от дома -- город Хорлокс находился в глубине
материка, почти у самой границы с враждебной Астой. На какое-то мгновение
его имя показалось мне знакомым.
-- Чем могу помочь? -- спросил я.
-- Я хотел бы видеть твоего отца.
-- Его нет.
-- Вот как? Могу я спросить, где он?
Его неослабевающая вежливость начинала меня бесить. Я почувствовал себя
так, словно мне давали урок хороших манер.
-- Вероятно, он на новом заводе, -- сказал я, делая усилие, чтобы взять
себя в руки. -- К сожалению, ничем больше не могу помочь. Думаю, он
пробудет там достаточно долго. Могу я предложить вам сока кочи?
-- Большое спасибо, молодой человек, но, боюсь, у меня нет времени. Мне
нужно идти. -- Внезапно он с хитрецой посмотрел на меня. -- Скучаешь?
-- Возможно.
-- Скоро сюда придет грум; такому парню, как ты, следовало бы иметь
лодку. С лодкой во время грума можно отлично развлечься. Ну ладно.
Надеюсь, встречу твоего отца на заводе, если потороплюсь. Пока. -- Он ушел
подпрыгивающей походкой. Я смотрел ему вслед, не в состоянии решить,
понравился ли он мне в конце концов или нет.
Я вернулся в коттедж и остановился, глядя на карту, которую мать
повесила на стену. Маленькие флажки обозначали позиции войск Эрто в
соответствии с тем, что сообщалось ежедневно в газетах и постоянно
обсуждалось среди взрослых. Красные стрелки показывали основные
направления продвижения войск. Казалось, мы наступали по всей линии
фронта, но мой скептицизм по этому поводу достиг такой степени, что я
вовсе не удивился бы, если бы передовой отряд врага постучался к нам в
дверь. Я надел плавки и спустился на пляж.
* * *
Когда я вернулся в коттедж, то обнаружил, что отец с матерью уже
вернулись.
Они встретили меня с многозначительным видом. Было понятно, что они
только что говорили обо мне. Мы сели обедать.
Отец закончил есть спелый желтошар, вытер пальцы и откашлялся.
-- Дроув... Я бы хотел с тобой кое о чем поговорить.
-- Да? -- Это звучало вполне серьезно.
-- Как ты знаешь, у меня есть различные обязанности, связанные с моим
постом в правительстве, которые мне удобно исполнять, пока мы здесь, в
отпуске в Паллахакси. Обычно эти обязанности не отнимают у меня много
времени, но, к несчастью, в этом году, как я сегодня узнал, будет иначе.
-- Я забыл сказать: тебя искал один человек. Его зовут Местлер.
-- С Хорлокс-Местлером мы виделись. Надеюсь, ты был с ним достаточно
вежлив, Дроув. Он из тех людей, с кем следует считаться.
-- Угу.
-- По-видимому, с сегодняшнего дня я буду проводить большую часть
времени на новом заводе. Мы не сможем быть вместе, одной семьей, как я
надеялся. Ты будешь во многом предоставлен самому себе.
Я нахмурился, стараясь выглядеть разочарованным.
-- И не стоит ожидать, что мама будет постоянно в твоем распоряжении.
Ты не из тех парней, кто готов подружиться с кем угодно, но я не вижу в
этом ничего плохого. Есть люди, которых нам не хотелось бы видеть среди
твоих друзей. Однако...
-- Он сделал паузу, задумчиво глядя куда-то в точку в трех шагах позади
меня, стараясь восстановить нить своих рассуждений. -- Не в моем обычае
покупать тебе подарки, -- продолжал он,
-- поскольку я считаю, что человек должен ценить то, что он и так
получает.
-- Угу.
-- Тем не менее я не могу позволить, чтобы ты болтался без дела. Того и
гляди, угодишь в какую-нибудь переделку. Я собираюсь купить тебе лодку.
-- Мерзло здорово, папа! -- радостно воскликнул я. Он натянуто
улыбнулся, не обращая внимание на слово, сорвавшееся с моего языка.
-- Я видел подходящую лодку в мастерской у Сильверджека. Небольшая
плоскодонка. Ты должен уметь с нею управляться, если в тебе вообще есть
хоть что-то от моряка.
Мать нежно улыбнулась мне.
-- Какой хороший у нас папа, верно, Дроув?
-- Спасибо, папа, -- послушно сказал я.
-- Можешь забрать лодку в любое время, -- сказал он. -- Просто скажи
Паллахакси-Сильверджеку, кто твой отец.
* * *
На следующее утро, позавтракав, я выглянул в окно; все та же заря
окрашивала небо в розовый цвет, все те же животные паслись за оградой; но
сегодня все было по-другому. Сегодня я должен был идти в мастерскую
Сильверджека, чтобы забрать лодку. Туманное море заманчиво простиралось до
черных бугров суши на дальнем краю залива; сегодня я смогу поближе с ним
познакомиться. Я быстро натянул куртку.
... ... ... Продолжение "Здравствуй, лето... и прощай" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |