Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Воннегут, Курт - Воннегут - Искусительница

Фантастика >> Зарубежная фантастика >> Воннегут, Курт
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Курт Воннегут. Искусительница

----------------------------------------------------------------------------

Перевод Р. Райт-Ковалевой

Курт Воннегут. "Колыбель для кошки"

Кишинев, "Литература артистикэ", 1981.

OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru

----------------------------------------------------------------------------



     Нынче пуританство превратилось в такую рухлядь, что даже самая закоренелая старая дева и не подумала бы заставить Сюзанну сесть на покаянную скамью в церкви, а самый древний дед-фермер не вообразил бы, что от дьявольской красоты Сюзанны у его коров пропало молоко.

     Сюзанна была маленькой актрисой в летнем театрике близ поселка и снимала комнату над пожарным депо. В то лето она стала неотъемлемой частью всей жизни поселка, но привыкнуть к ней его обитатели никак не могли. До сих пор она была для них чем-то поразительным и желанным, как машина новейшей марки.

     Пушистые локоны Сюзанны и большие, как блюдца, глаза были чернее ночи. Кожа - цвета свежих сливок. Ее бедра походили на лиру, а грудь пробуждала в мужчинах извечные мечты об изобилии и покое. На розовых, как раковины, ушах, красовались огромные дикарские золотые серьги, а на тонких щиколотках - цепочки с бубенцами.

     Она ходила босиком и спала до полудня. А когда полдень близился, жителей поселка охватывало беспокойство, как гончих перед грозой. Ровно в полдень Сюзанна выходила на балкончик своей мансарды. Лениво потягиваясь, наливала она чашку молока своей черной кошке, чмокала ее в нос и, распустив волосы, вдев обручи-серьги в уши, запирала двери и опускала ключ за вырез платья.

     А потом босая, она шла зовущей, звенящей, дразнящей походкой вниз по лесенке, мимо винной лавки, страховой конторы, агентства по продаже недвижимого имущества, мимо закусочной, клуба Американского легиона, мимо церкви, к переполненной аптеке с баром. Там она покупала нью-йоркские газеты.

     Легким кивком королевы она здоровалась как будто со всеми, но разговаривала только с Бирсом Хинкли, семидесятидвухлетним аптекарем.

     Старик всегда заранее припасал для нее все газеты.

     - Благодарю вас, мистер Хинкли, вы просто ангел, - говорила она, разворачивая наугад какую-нибудь газету. - Ну, посмотрим, что делается в культурном мире.

     Старик, одурманенный ее духами, смотрел, как Сюзанна то улыбается, то хмурится, то ахает над страницами газет, никогда не объясняя, что она там нашла.

     Забрав газеты, она возвращалась в свое гнездышко над пожарным депо. Остановившись на балкончике, она ныряла за вырез платья, вытаскивала ключ, брала на руки черную кошку, опять чмокала ее и исчезала за дверью.

     Этот парадный выход с одной участницей торжественно повторялся каждый день, пока однажды, к концу лета, его не нарушил злой скрежет несмазанного винта вертящейся табуретки у стойки с содовой.

     Скрежет прервал монолог Сюзанны о том, что мистер Хинкли - ангел. От этого звука у присутствующих зачесались лысины и заныли зубы. Сюзанна снисходительно посмотрела - откуда идет этот скрежет - и простила его виновника. Но тут обнаружилось, что тот ни в каком снисхождении не нуждается.

     Табуретка заскрежетала под капралом Норманом Фуллером, который накануне вечером вернулся после восемнадцати мрачнейших месяцев в Корее. Войны в эти полтора года уже не было, но все-таки жизнь была унылая. И вот Фуллер медленно повернулся на табуретке и с возмущением посмотрел на Сюзанну. Скрежет винта замер, и наступила мертвая тишина.

     Так Фуллер нарушил очарование летнего дня в приморском баре, напомнив присутствующим о темных и таинственных страстях, подспудно движущих нашей жизнью.

     Могло показаться - не то брат пришел спасти свою полоумную сестру от злой напасти, не то муж явился с хлыстом в салун - гнать жену домой, на место, к ребенку. А на самом деле капрал Фуллер вовсе и не думал устраивать сцену. Он вовсе и не предполагал, что его табуретка так громко заскрипит. Он просто хотел, сдерживая возмущение, слегка нарушить выход Сюзанны, так, чтобы это заметили только два-три знатока человеческой комедии.

     Но табуретка заскрипела, и Фуллер превратился в центр всей солнечной системы для всех посетителей кафе - и особенно для Сюзанны. Время остановилось, выжидая, пока Фуллер не объяснит, почему на его каменном лице истого янки застыло такое негодование.

     Фуллер чувствовал, что физиономия у него горит раскаленной медью. Он чуял перст судьбы. Судьба, как нарочно, собрала вокруг него слушателей и создала такую обстановку, когда можно было излить всю накопившуюся горечь.

     Фуллер почувствовал, как его губы сами собой зашевелились, и услышал собственный голос:

     - Вы кем это себя воображаете? - сказал он Сюзанне.

     - Простите, не понимаю, - сказала Сюзанна и крепче прижала к себе газеты, словно защищаясь.

     - Видел я, как вы шли по улице, - чистый цирк, - сказал Фуллер и подумал: кем это она себя воображает? Сюзанна залилась краской:

     - Я... Я актриса, - пролепетала она.

     - Золотые слова, - сказал Фуллер. - Наши американки - величайшие актрисы в мире.

     - Очень мило с вашей стороны так говорить, - сказала Сюзанна робко.

     Лицо у Фуллера разгорелось еще пуще.

     - Да я разве про театры, где представляют? Я - про сцену жизни, вот про что. Наших женщин послушаешь, посмотришь, как они перед тобой красуются - как тут не подумать, что они тебе весь мир готовы подарить. А протянешь руку - положит ледышку.

     - Правда? - растерянно сказала Сюзанна.

     - Да, правда, - сказал Фуллер, - и пора сказать им эту правду в глаза. - Он вызывающе посмотрел на посетителей кафе, и ему показалось, что все растерялись, но с ним согласны. - Это нечестно! - сказал он.

     - Что нечестно? - жалобно спросила Сюзанна.

     - Вот вы, например, приходите сюда с бубенчиками на ногах, заставляете меня смотреть на ваши щиколотки, на ваши хорошенькие розовые ножки, вы свою кошку целуете, чтобы я подумал - хорошо бы стать этой кошкой. Старого человека называете "ангелом", а я думаю - хоть бы она меня так назвала! - сказал Фуллер. - А ключ вы при всех так прячете, что невозможно не думать, куда вы его засунули.

     Фуллер встал.

     - Мисс, - сказал он страдальческим голосом, - вы нарочно все делаете так, что одиноким простым людям, вроде меня, от вас одно расстройство, у них в голове мутится. А сами руки мне не протянете, даже если бы я в пропасть падал.

     Он встал и направился к выходу. Все уставились на него. Но едва ли кто-нибудь заметил, что его обвинения окончательно испепелили Сюзанну, и ничего от нее, прежней, не осталось. Сюзанна стала тем, чем она и была на самом деле - Девятнадцатилетней шальной девчонкой, только краешком коснувшейся всяких изысков.

     - Нечестно это, - сказал Фуллер. - Надо бы преследовать по закону девиц, которые одеваются, как вы, и так себя ведут. От них больше горя, чем радости. И знаете, что я вам скажу?..

     - Нет, не знаю, - сказала Сюзанна, у которой все лампочки внутри перегорели.

     - Я вам скажу то же самое, что вы сказали бы мне, если бы я вздумал вас поцеловать, - величественно произнес Фуллер. Он сделал широкий жест, означающий "вон отсюда!" - К черту! - сказал он.

     И вышел, хлопнув решетчатой дверью.

     Он не оглянулся, когда позади снова хлопнула дверь, и затопотали на бегу босые ножки, и неистовый звон бубенчиков затих у пожарного депо.

     В этот вечер вдовая мамаша капрала Фуллера зажгла свечу на столе и накормила сына отличным бифштексом и земляничным тортом в честь возвращения домой. Фуллер ел ужин так, словно жевал мокрую промокашку, и отвечал на вопросы матери мертвым голосом.

     - Рад, что ты наконец дома? - спросила мать после кофе.

     - А как же, - сказал Фуллер.

     - Что ты делал днем? - спросила она.

     - Гулял.

     - Повидался со старыми друзьями?

     - Нет у меня старых друзей, - сказал Фуллер. Мать всплеснула руками:

     - Нет друзей? - спросила она. - У тебя-то?

     - Времена меняются, ма, - сказал Фуллер медленно. - Восемнадцать месяцев - время немалое. Люди уезжают. Люди женятся.

     - Но от женитьбы никто еще не умирал, - сказала она. Фуллер даже не улыбнулся.

     - Может, и нет, - сказал он. - Но женатым трудно найти время для старых приятелей.

     - Но ведь Дуги не женился?

     - Он на западе, ма, в военно-воздушных силах, - сказал Фуллер.

     Маленькая столовая показалась ему одинокой, как бомбардировщик в холодной разреженной стратосфере.

     - Ну-у, - сказала мать, - кто-то ведь остался?

     - Никого, - сказал Фуллер. - Все утро провисел на телефоне, ма. Никого не застал.

     - Нет, что-то не верится, - сказала она, - да ты, бывало, не мог по улице пройти, чтобы тебя приятели не затискали.

     - Ma, - сказал Фуллер глухо, - знаешь, что я сделал, когда всех обзвонил по телефону? Пошел в кафе, ма, сел к стойке с содовой, думал, может, кто знакомый войдет, пускай хоть мало знакомый. Ма, - сказал он с тоской, - никого, кроме старого Бирса Хинкли, я не увидел. Я тебя не обманываю, честное слово!.. - Он встал, комкая салфетку. - Ма, прости, пожалуйста, можно мне уйти?

     - Конечно, конечно, - сказала она. - Может быть, заглянешь к какой-нибудь хорошей девушке? А куда ты пойдешь?

     Фуллер швырнул салфетку:

     - Пойду куплю сигару, - сказал он. - Никаких хороших девушек не осталось. Все повыходили замуж.

     Его мать побледнела.

     - Да, да, - сказала она, - понимаю. А я и не знала, что ты куришь.

     - Ма, - сказал Фуллер с усилием. - Неужели ты не можешь понять? Меня тут не было восемнадцать месяцев, ма, полтора года!

     - Да, это долго, - сказала мать, подавленная его вспышкой. - Ну иди, иди за своей сигарой. - Она погладила его по плечу. - И, пожалуйста, не грусти. Наберись терпения. В твоей жизни еще будет столько друзей, что за всеми не угонишься. А потом опомниться не успеешь, как встретишь милую хорошенькую девушку и тоже женишься.

     - Нет, мама, я вовсе не собираюсь жениться, - чопорно отрезал Фуллер. - Во всяком случае, пока не окончу духовную семинарию.

     - Духовную семинарию? - удивилась мать. - Когда же ты это надумал?

     - Сегодня утром, - сказал Фуллер.

     - А что случилось сегодня утром?

     - Знаешь, ма, я испытал какой-то религиозный подъем, - сказал Фуллер. - Что-то заставило меня высказаться.

     - О чем же? - спросила она растерянно.

     У Фуллера зашумело в голове, перед ним закружился хоровод Сюзанн. Он снова увидел всех профессиональных искусительниц, мучивших его в казарме, манивших его с простынь, наспех натянутых вместо экранов, с покоробленных картинок, налепленных на сырые стены палаток. Эти Сюзанны разбогатели на том, что отовсюду дразнили одиноких капралов фуллеров, впустую заманивали их одурманивающей своей красотой в Никуда.

     И призрак предка-пуританина, жестковыйного, одетого во все черное, вселился в Фуллера. И Фуллер заговорил голосом, идущим из глубины веков, голосом вешателя ведьм, голосом, полным обиды и справедливого гнева:

     - Против чего я выступал? - Против ис-ку-ше-ния!

     Сигара Фуллера факелом вспыхнула во тьме, отпугивая легкомысленных беззаботных прохожих. Ночные бабочки и те понимали, что надо держаться подальше. Словно беспокойное красное око, взыскующее правды, метался огонек сигары по всем улицам поселка и наконец затих мокрым изжеванным окурком перед пожарным депо.

     Бирс Хинкли, старик-аптекарь, сидел у руля пожарного насоса, в глазах его застыла тоска - тоска по незабвенным дням молодости, когда он еще мог управлять пожарной машиной. И по его лицу было видно, что он мечтает о какой-нибудь новой катастрофе, когда всех молодых угонят и некому будет, кроме него, старика, хоть разок повести пожарную машину к славной победе. В теплые летние вечера старик отдыхал, сидя у руля.

     - Дать вам огонька? - спросил он капрала Фуллера, увидев потухший окурок у него в зубах.

     - Спасибо, мистер Хинкли, не надо.

     - Никогда я не понимал, какое удовольствие находят люди в этих сигарах, - сказал старик.

     - Дело вкуса, - сказал Фуллер, - кому что нравится.

     - Да, что одному здорово, то другому смерть, - сказал Хинкли. - Живи и жить давай другим, вот что я всегда говорю. - Он поглядел в потолок: там, наверху, в душистом гнездышке, скрывалась Сюзанна со своей черной кошкой:

     - А что мне осталось? Одно удовольствие - смотреть на прежние удовольствия.

     Фуллер тоже взглянул на потолок, честно приняв скрытый вызов:

     - Будь вы помоложе, вы бы поняли, почему я ей сказал то, что сказал. У меня все нутро переворачивается от этих воображал.

     - А как же, - сказал Хинкли, - помню, помню. Не так уж я стар, чтоб не помнить, как от них все нутро переворачивается.

     - Если у меня родится дочка, - сказал Фуллер, - лучше пусть она будет некрасивая. Со школы помню этих красивых девчонок: ей-богу, они считали, что лучше их ничего на свете нет!

     - Ей-Богу, и я так считаю, - сказал Хинкли.

     - Они в твою сторону и не плюнут, если у тебя нет лишних двадцати долларов, чтоб их угощать, ублажать, - сказал Фуллер.

     - А зачем? - весело сказал старик. - Будь я красоткой, я бы тоже так себя вел. - Он подумал, покачал головой: - Что же, вы ведь ей все выложили.

     - Э-ээ-х! - сказал Фуллер. - Да разве таких проймешь?

     - Как знать, - сказал Хинкли. - Есть в театре добрая старая традиция: представление продолжается. Понимаешь, пусть у тебя хоть воспаление легких, пусть твой младенец помирает - все равно: представление продолжается.

     - А мне что? - сказал Фуллер. - Разве я жалуюсь?

     Старик высоко поднял брови:

     - Да разве я про вас? Я про нее говорю.

     Фуллер покраснел:

     - Ничего с ней не сделается.

     - Да? - сказал Хинкли. - Возможно. Я только одно знаю: спектакль в театре начался, и давно. Она в нем должна участвовать, а сама до сих пор сидит у себя наверху.

     - Сидит? - растерялся Фуллер.

     - С тех пор и сидит, - сказал Хинкли, - с тех самых пор, как вы ее осрамили и прогнали домой. Фуллер попытался иронически усмехнуться.

     - Подумаешь, беда какая! - сказал он. Но усмешка вышла кривая, неуверенная. - Ну, спокойной ночи, мистер Хинкли.

     - Спокойной ночи, солдатик, - сказал мистер Хинкли. - Спи спокойно.

     Назавтра, к полудню, вся главная улица поселка словно одурела. Лавочники-янки небрежно давали сдачу, как будто деньги ничего не стоили. Их мысли сосредоточились на дверцах Сюзанниной мансарды, ставшей для них чем-то вроде часов с кукушкой. Всех мучил вопрос: сломал ли капрал Фуллер эти часы вконец или дверцы в полдень откроются и оттуда выпорхнет Сюзанна?

     В кафе-аптеке старик Бирс Хинкли возился с нью-йоркскими газетами, стараясь разложить непригляднее - приманкой для Сюзанны.

     Незадолго до полудня капрал Фуллер явился в кафеаптеку. Лицо у него было странное - не то виноватое, не то обиженное. Почти всю ночь он не спал, мысленно перебирая все оскорбления, полученные от красивых девушек. "Только и думают - ах, какие мы красавицы, даже поздороваться с человеком и то гнушаются".

     Проходя мимо табуреток у стойки с содовой, он будто невзначай крутил мимоходом каждую табуретку. Дойдя до табуретки со скрипом, он уселся на нее - монумент Добродетели. Никто с ним не заговорил.

     Пожарный гудок сипло возвестил полдень. И вдруг к депо, словно катафалк, подъехал грузовик транспортной конторы. Два грузчика поднялись по лесенке. Голодная черная кошка Сюзанны, вскочив на перила, выгнула спину, когда грузчики скрылись в мансарде. Кошка зашипела, увидев, как они, согнувшись, выносят Сюзаннин сундук.

     Фуллер растерялся. Он взглянул на Бирса Хинкли и увидел, что лицо старого аптекаря исказилось, как у больного двусторонним воспалением легких - слепну, падаю, тону...

     - Что, капрал, доволен? - спросил старик.

     - Я ее не просил уезжать, - сказал Фуллер.

     - Другого выхода вы ей не оставили, - сказал Хинкли.

     Фуллер опустил голову. Уши у него горели.

     - Напугала она тебя до смерти, верно? - сказал Хинкли.

     Вокруг заулыбались: под тем или иным предлогом посетители придвинулись к стойке и внимательно слушали разговор. По этим улыбкам Фуллер понял настроение слушателей.

     - Кого это напугала? - сказал он высокомерно. - Никого я не испугался.

     - Отлично! - сказал Хинкли. - Значит, кому как не вам снести ей газеты. За них вперед уплачено. - И он бросил газеты на колени Фуллеру.

     Фуллер открыл было рот, хотел что-то сказать, но сжал губы. Горло у него перехватило, и он понял, что если он заговорит, его голос будет похож на кряканье.

     - Раз вы ее действительно не боитесь, сделайте доброе дело, капрал, поступите по-христиански, - сказал старик.

     Поднимаясь по лестнице в Сюзаннино гнездышко, Фуллер до судорог старался сдержать волнение.

     Дверь Сюзанниной мансарды была не заперта. Фуллер постучал, и дверь сама открылась. Воображению Фуллера "гнездышко" рисовалось темным и тихим, пахнущим духами, в путанице тяжелых драпировок и зеркал, с турецким диваном где-то в одном уголке и пышной постелью в виде лебедя - в другом.

     А увидел он и Сюзанну и ее комнатку, какими они были на самом деле. Это была невзрачная комнатенка, какие сдают на лето предприимчивые янки, - голые фанерные стенки, три крючка для платья, линолеум вместо коврика. Газовая плитка с двумя горелками, железная койка, холодильничек. Узенькая раковина с голыми трубами, пластмассовые стаканчики, две тарелки, мутное зеркало. Сковородка, кастрюлька, банка с мыльным порошком...

     Единственный намек на гарем - белое кольцо тальковой пудры на полу, перед зеркалом, и посреди кольца - отпечаток двух босых ступней. Отпечатки пальцев были не больше бусин.

     Фуллер взглянул на эти бусины, потом - на Сюзанну, которая укладывала последние вещи в чемодан.

     Одета она была по-дорожному - и одета скромнее, чем жена любого миссионера.

     - Газеты, - крякнул Фуллер. - Мистер Хинкли прислал.

     - Как это мило с его стороны, - сказала Сюзанна. - Передайте ему... - Она обернулась и больше ни слова не сказала. Она узнала Фуллера. Она надула губы, и ее тонкий носик покраснел.

     - Газеты, - повторил Фуллер пустым голосом. - Мистер Хинкли прислал.

     - Я вас слышу, - сказала она. - Вы это уже один раз сообщили. Больше вам нечего мне сказать?

     Фуллер беспомощно опустил руки: - Я вовсе не хотел, чтобы вы уезжали, - сказал он, - вовсе не хотел.

     - Предлагаете мне остаться, что ли? - сказала Сюзанна несчастным голосом. - После того, как меня публично назвали падшей женщиной? Распутницей? Блудницей?

     - Елки-палки, да никогда я вас так не обзывал!

     - А вы пытались поставить себя на мое место? - спросила она. И она хлопнула себя по груди: - Во мне тоже сидит живой человек, понятно?

     - Понятно, - сказал Фуллер, хотя до сих пор он этого не понимал.

     - У меня душа есть, - сказала она.

     - Ясно, есть, - сказал Фуллер, весь дрожа. А дрожал он потому, что теперь у него вдруг возникло ощущение глубокой близости к ней: Сюзанна, девушка его золотой мучительной мечты, сейчас страстно и откровенно говорила о своей душе - и с кем? С ним, с Фуллером!..

     - Я всю ночь не спала из-за вас, - сказала Сюзанна.

     - Из-за меня? - Он хотел одного - чтобы она опять ушла из его жизни. Он хотел, чтобы она превратилась в черно-белый силуэт, толщиной в одну журнальную страничку, и чтобы он мог перевернуть эту страницу и читать о бейсболе или иностранной политике.

     - А вы что думали? - сказала Сюзанна. - Я всю ночь с вами разговаривала. Знаете, что я вам говорила?

     - Нет, - сказал Фуллер, отступая от нее. Но она двинулась за ним, и ему показалось, что от нее идет жар, как от огромного радиатора.

     - Я вам не Йеллоустонский парк! - сказала она. - На меня налоги не расходуются! Я не общественная собственность! И вы не имеете права делать мне замечания за мой вид!

     - Обалдеть!.. - сказал Фуллер.

     - Мне надоели дураки-мальчишки вроде вас, - сказала Сюзанна. Она топнула ногой, и лицо у нее вдруг осунулось: - Что мне делать, если вам хочется меня поцеловать? Виновата я, что ли?

     Все свое, личное уже виделось Фуллеру далеким и смутным, как водолазу видится солнце со дна океана.

     - Да я только хотел сказать, лучше бы у вас вид был посолиднев.

     Сюзанна широко развела руки:

     - А теперь у меня вид солидный? Так вам больше нравится?

     От ее вопроса у Фуллера заныли кости. Вздох оборвался в груди, как лопнувшая струна.

     - Ну да, - сказал он и шепотом добавил: - Вы про меня забудьте.

     Сюзанна тряхнула головой:

     - Забыть, что тебя переехал грузовик? - сказала она. - Почему вы такой злой?

     - Что думаю, то и говорю, вот и все, - сказал Фуллер.

     - И у вас такие гадкие мысли? - растерянно сказала Сюзанна. Глаза у нее расширились: - На меня иногда и в школе так смотрели - будто хотят, чтоб меня на месте громом убило. Такие меня и на танцы не звали и никогда со мной слова не говорили, я им улыбнусь - а они не отвечают. - Она вся передернулась: - Ходят вокруг меня крадучись, как полисмены в маленьком городишке. И смотрят на меня, будто я преступница какая.

     У Фуллера мурашки пошли по коже - так правдиво звучало это обвинение:

     - Да они, вероятно, думали совсем про другое, - сказал он.

     - Вот уж нет, - сказала Сюзанна, - вы-то наверняка не про другое думали. Вдруг заорали на меня там, в кафе, а я вас никогда в глаза не видела. - Она вдруг заплакала. - Ну почему вы такой?

     Фуллер уставился в пол.

     - Не было мне удачи с девушками, вроде вас, вот и все, - сказал он. - Обидно очень.

     Сюзанна изумленно подняла на него глаза:

     - Вы просто не понимаете, от чего зависит удача, - сказала она.

     - От машины последней марки, от нового костюма, от лишних двадцати долларов, - сказал Фуллер.

     Сюзанна отвернулась, захлопнула чемодан.

     - Удача - от самой девушки зависит, - сказала она. - Вы ей улыбнетесь, поговорите с ней поласковей - сами обрадуетесь, что она - такая, как есть. - Она обернулась и снова широко раскрыла руки: - Я тоже такая. Мы, женщины, так созданы, - сказала она. - Если мужчина со мной мил и ласков, если мне с ним весело, может быть, я его и поцелую. Вы со мной согласны?

     - Да, - сказал Фуллер смиренно: она ткнула его носом в ту прекрасную первопричину, которая правит миром. - Я, пожалуй, пойду. Всего хорошего!

     - Погодите! - сказала она. - Нельзя так. Вы уйдете, а я останусь с таким чувством, что я плохая. - Она встряхнула головой. - А я не желаю чувствовать себя плохой. Я этого не заслужила.

     - Ну что же я могу сделать? - беспомощно спросил Фуллер.

     - Можете пройтись со мной по главной улице, как будто вы мной гордитесь, - сказала Сюзанна. - Можете сделать так, чтобы меня считали человеком. - Она утвердительно кивнула самой себе: - Вы обязаны сделать это для меня.


     Капрал Норман Фуллер ждал Сюзанну на балкончике перед ее гнездышком, на глазах у всего поселка.

     Сюзанна велела ему выйти, пока она переодевалась, - переодевалась для того, чтобы ее снова считали человеком. Кроме того, она уже позвонила в транспортную контору и велела привезти багаж обратно.

     Фуллер скрашивал минуты ожидания, гладя Сюзаннину кошку.

     - Ах ты, котя, котя, котя! - повторял он без конца. - Эти слова - "котя, котя, котя, котя" - успокаивали его, как спасительный наркотик.

     Он повторял их, когда Сюзанна выпорхнула из гнездышка. И никак не мог остановиться, так что ей пришлось решительно отнять у него кошку, чтобы он посмотрел на нее, Сюзанну, и предложил ей руку.

     - Прощай, котя, котя, котя, котя, котя, котя, - сказал Фуллер.

     Сюзанна была босиком, в своих дикарских серьгах, на щиколотках звенели бубенчики. Слегка опираясь на руку Фуллера, она повела его вниз, по лесенке, и пошла своей зовущей, звенящей, дразнящей походкой мимо винной лавки, страхового агентства, конторы по продаже недвижимости, закусочной, мимо клуба Американского легиона и церкви, к переполненному кафе.

     - Теперь улыбайтесь, будьте со мной милы, - сказала Сюзанна. - Покажите людям, что вы меня не стыдитесь.

     - Не помешает, если я закурю? - спросил Фуллер.

     - Как предупредительно с вашей стороны спрашивать разрешения, - сказала Сюзанна. - Нет, мне совсем не помешает.

    

... ... ...
Продолжение "Искусительница" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Искусительница
показать все


Анекдот 
Спрашивает генерал(Г) у новобранца(Н):
(Г):-А объясни мне, почему ты решил вступить в армию?
(Н):-Ну, во первых нужно защищать Родину от врагов.
(Г):-Та-ак, хорошо!
(Н):-Во-вторых, служба в армии сделает из меня настоящего мужчину.
(Г):-Правильно, а что в-третьих?
(Н):-А в-третьих, блин, моего согласия никто не спрашивал!
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100